Дело о запертых кошмарах - Ольга Васильченко

Глава 1 В которой, как и положено, начинаются неприятности.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Ясное осеннее солнце лениво плыло по небу, перебираясь от одного облачка к другому. Пронзительная синь, заливавшая небосклон лишь в такие погожие осенние дни, радовала глаз. Золото и багрянец древесных крон кострами горели на фоне неба. Ветер гнал по реке мелкие волны, а на них верткими лодчонками покачивались яркие резные листья. В такие дни Чистинка будто оживала, напитываясь ясными красками осени и свежим прохладным воздухом. Летом зеленая, а осенью свинцовая река уже не казалась такой запущенной и угрюмой, отражая синее небо.

Старинный мост, сложенный из серых камней, подобно спине диковинного существа, навеки соединил берега Чистинки, петлявшей среди восточных кварталов Кипеллена и впадавшей в залив Святого Щуся. Его широкие каменные опоры покрывал мох. Ниже, в воде, вились длинные бороды водорослей. Отполированные множеством рук перила поблескивали на солнце.

А под мостом, как водится, жил тролль, взимающий плату за проход. У входа на обоих берегах стояло по жестянке, а витиевато расписанная шильда возвещала, что требуется уплатить по медяку с пешего, по три с конного и аж десять — с телеги. Я, как всегда, прошла бесплатно. Иначе тролль бы давно обогатился, а некая Алана де Керси пошла по миру. Через мост пролегал мой ежедневный путь на работу и обратно.

Румпель возился под берегом, сгребая в кучу выброшенные рекой водоросли и палые листья. Дверь в халупу, гордо именуемую таверной «Под Мостом», была распахнута, и оттуда разносился умопомрачительный аромат специй. Вообще-то, тролля звали Румпельстилтскин, но каждый раз выговаривать эту абракадабру было утомительно, и я сократила его до ёмкого Румпеля.

Смотритель моста делал вид, что поглощен уборкой, однако стоило вашей покорной слуге приблизиться к противоположному берегу, как он с обезьяньим проворством вскарабкался на мост и преградил дорогу. Был там, стал здесь, я даже глазом не успела моргнуть. Песочно-бурые пряди свисали из-под застиранного платка, чуть шевелясь на ветру. На грубоватом лице с характерным горбатым носом резко выделялись пронзительные светло-серые глаза. Жесткая черная кисточка длинного гибкого хвоста сердито подрагивала. Тролль был всего-то полголовы выше меня, зато раза в полтора шире. Массивная кряжистая фигура перегородила проход. И не обойдешь, и не сдвинешь!

— Медяк с пешего! — нагло потребовал он. — Аланка, там же растийским языком написано!

— Знаю, — фыркнула я. — Сама же тебе эту шильду и рисовала. За что ты благодарно разрешил мне пользоваться мостом бесплатно.

— Злая ты, — тяжело вздохнул тролль, почесывая заросшую короткой светлой шерстью лапу, назвать его конечность рукой, язык не поворачивался. — Что тебе стоит кинуть старине Румпелю медяк для поддержания штанов?

— Целого растийского медяка, — ухмыльнулась я, — тем более, что он твою мошну все равно не спасет, а штаны на тебе и так ладно сидят.

— Тогда, может, хоть кружечку глинтвейна пропустишь перед работой? — заискивающе предложил он, в надежде получить вожделенный медяк законным способом.

О... а вот это уже удар ниже пояса, ибо к глинтвейну я питала особую слабость. А к глинтвейну старины Румпеля — вдвойне. Что он туда намешивал, тайна за семью печатями, но получалось божественно. А мне, известной мерзлячке, коченеющей на противном сыром ветру за несчастные пять минут от дома до работы, жизненно требовалось согревающее. Обычно, когда я переставала стучать зубами о край кружки, дегустация перетекала в травлю баек, коих Румпель знал великое множество, и на работу я безбожно опаздывала. Тогда мой хозяин, пан Франц Врочек, вместо приветствия привычно ворчал: «Опять с Румпелем наклюкалась».

Но сегодня погода радовала, настроение стремилось к отметке «чудесно», и я здраво решила не портить его недовольным ворчанием пана Франца. Которое обязательно начнется, когда я появлюсь в лавке на час позже, благоухая вином, специями и речной тиной. Посему, от заманчивого предложения пришлось отказаться.

— Ну чего ты сегодня такая бука? — слегка обиделся тролль. — У тебя чего, это самое?..

— Румпель, — вздохнула я, зябко кутаясь в шерстяную шаль насыщенного горчичного цвета. — Если бы у меня было «это самое», я бы послала тебя к куцьке водзянеку[1] ещё до того, как ты открыл рот.

— Может, тогда вечерком, а?

— Подумаю, — откликнулась я, ступая, наконец, на мостовую.

— Да, и Врочека с собой захвати! Старый книгопродавец обещался зайти ещё месяц назад! — крикнул мне вслед Румпель.

— Хорошо! — я махнула на прощание рукой и поспешила через улицу к резной двери, отмечая на ходу, что пора помыть витрину и обновить товар.

Книжная лавка «У моста» скромно приютилась между массивным домом гильдии ювелиров-чеканщиков и вычурной каменкой шляхтичей Гольд-Портоницких, теряясь на фоне внушительных соседей. Резная вывеска скрывалась в тени козырька над входом, совсем не привлекая внимания. Но покупатели в лавке никогда не иссякали. А пан Врочек важно говорил, что те, кому надо, нас и без вывески найдут, а те, кому не надо, пройдут мимо в любом случае. Уж больно не любил старик праздно шатающихся особей, забредающих в лавку лишь для того, чтобы, по его словам, вытереть руки о книги.

Я толкнула дверь и заскочила в уютный квадратный зальчик с верхней галереей и высоким потолком. Стеллажи светлого и темного дерева опоясывали стены, вздымаясь ввысь. Их заполняли десятки, сотни, тысячи книг... На галерею уводила крутая лестница с витыми перилами, щерившимися на концах шишковатыми головами то ли неведомых науке змеев, то ли пресловутых книжных червей, а между верхними стеллажами темным пятном выделялась дверь в жилые покои хозяина. Я опасливо покосилась на неё, похоже, Франц ещё не спускался. Когда я попала сюда в первый раз, то сразу и навсегда влюбилась в дивный, немного жутковатый мирок, где жили книги. Да-да, именно жили, ожидая прихода своего покупателя, чтобы покинуть лавку и водрузиться на полку в домашней библиотеке, или шлепнуться в стопку своих товарок на тумбочке в общежитии Школы Высших Искусств, а может, улечься в дорожную сумку очередного бродяги...

Стоило мне переступить порог, как над головой