Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

С ранней редакцией полной версии перевода поэмы Четыре квартета дотошный читатель может ознакомиться в Синодальной б-ке Моск. Патриархии (Андреевский монастырь): «Выбор», 1988, № б, с. 120–149.

Примечание:

Сильвестров, Дмитрий Владимирович, род. в 1937 г. в Воронеже. В 1941 г. эвакуировался на ст. Безымянка, под Куйбышевом (г. Самара). С 1947 г. жил в Малаховке, после 1961 г. – в Москве. С 2002 г. живет в Германии. Переводы: Осень Средневековья (с фрагментами из бургундской поэзии и немецких мистиков), Homo Îudens, Эразм, Культура Нидерландов вXVII в. и др. Й. Хёйзинги; Люди за дамбой Ф. Де Пиллесейна; Сын Пантеры П. Клааса; Рассказы из убежища Анны Франк; Благородство духа Роба Римена. Поэзия: В. М. Рогхеман, X. де Конинк, М. Ван хее, И. Йонкер, С. Вестдейк, Т. Мур, У. Уитмен, Дж. Мэнли Хопкинс, Т.-С. Элиот, Т. Дойблер, Фр. Верфель, М. Нейхофф и др.

Сильвия Плат

Стихотворения

Сильвия Плат (1932-1963) родилась в семье профессора биологии, Бостонского университета Отто Плата, рано потеряла отца, страдала биполярным аффективным расстройством. После окончания с отличием престижного колледжа Смит Плат была удостоена премии Фулбрайт для продолжения образования в Кембридже. Покончила жизнь самоубийством по крайней мере с третьей попытки 11 февраля 1963 в Лондоне. В эту подборку вошли более ранние стихи Плат, предшествующие посмертно изданной книге «Ариэль», удостоенной Пулитцеровской премии. Несомненно, что в стихотворениях Сильвии Плат очень сильны феминистические мотивы, что было отмечено многими критиками, однако удивительная образность, неимоверная экспрессия, насыщенность образов и исповедальность в сочетании с приемом маски, успешно применяемым Плат, превращает эти стихи в произведения искусства.

Темен лес, темна вода

Этот лес сжигает темныйФимиам. Бледный мох,В шарфе по локоть, роняет

Капли бород с древнихКостей огромных дерев.Синий туман плывет

Над озером, от кишащей рыбы густым.Улитки вьют завиткиБараньих рогов

На кромке матовых вод.На прогалинах годНа исходе бьет

Молотками по редкимРазнообразным металлам.Старые корни хвоща

Оловянно вьются изЧерного зеркала вод,И пока прозрачный воздух

Сыплет из песочных часовЗолотые крупицы,Огни спасательных буйков

Бросают яркие кольцаОдин за однимНа стволы сосен.

Дерево Полли

Дерево мечты, дерево Полли:чаща палок,каждый пятнистый сук

заканчивается тонким листком,не похожимна других

либо призрачным цветком,плоским, как бумага, ицвета испарений,

как мороза дыхание,филиграннеевеера из шелка

которым китайские дамымесят воздух, какмалиновки яйцо. Сребро –

волосое семя молочаяна насест прилетая,висит, хрупкое, как ореол

вокруг пламени свечного,как нимб огняболотного или

касанье тучки-летучкисвоего канделябра чудного.В бледном свете

легких венчиков одуванчиков,колес белых маргаритоки анютиных глазок

тигроликих, оно светится. О нет,не семейное древо,а дерево Полли это, однако и

не райское древо, хотясвязало пушинку кварца узамис перышком, с розами.

Оно проросло из подушки ее,цельное, как паутина,шершавое, как рука,

древо мечты. У древа Полины –дуга Валентинаиз слезно-жемчужных

кровоточащих сердецна рукаве, а венец –шпорника звезда голубая.

Свечи

Последние романтики эти свечки:Огней перевернутые сердечкиС восковыми перстами белизны прозрачно-молочнойВ свечении собственных нимбов, как святые мощи.Трогательно, что им безразлично

Семейство выдающихся предметов,Просто ныряют на глазное дноВ полость теней, в камыши ресниц,Хозяйке которых, отнюдь не красавице, уже за тридцать,Куда объективнее – дневной свет,

Он воздаст каждому по заслугам.Им давно пора бы исчезнуть, как полет на воздушном шареили волшебный фонарь.Время личных мнений прошло.Когда их зажигаю, щиплет в носу.Их бледная условная желтизна

Тащит за собой ложные сантименты эдвардианской эпохи,И я вспоминаю свою бабушку из Вены. ОнаШкольницей дарила Францу-Иосифу розы.Детишки в белом. Пропотели и прослезились горожане.Мой дед в Тироле мыл полы, воображая,

Как он парит метрдотелем в АмерикеВ священной тиши ресторанаНад хрустом салфеток и ведерками льда.Сладкие, как груши, кружочки света,Добры к инвалидам и сентиментальным дамам,

Смягчают свет голой луны.Как монашки, пылают небесным огнем, не вступая в брак.Качаю младенца, который едва открывает глаза.Через двадцать летя тоже в прошлое кану,Как эти призраки, которые вертит сквозняк.

Скатываются их мутные жемчужины слез.Что я могу сказать этому младенцу,Едва пробудившемуся к жизни?Мягкий свет обнимает ее, как шаль,Тени склонились над ней, как на крестинах гости.

Вдова

Вдова. Само себя сжигает слово –И тело, как печатный лист в огне,Трепещет немо, тягой возносясьНад жгучей топографией багровой,Что сердца потушит единственный глаз.

Вдова. И тенью эха мертвый слогПанель и нишу обнажил в стене,За нею потайной зияет ход:Воспоминаний затхлых воздух спертИ в никуда винт лестницы ведет…

Вдова. Сидит паук жестокий, он –В центре ее безлюбых веретен.Смерть на одежде, шляпке, воротнике.Лицо больное мужа, как луна,Как моль, что рада бы убить она

Вдругорядь, обретая рядом снова –Вложить его бумажный образ в сердце,Как письма от него, чтоб обогреться,Чтобы согрели, как живая кожа.Сейчас она сама – холодный лист.

Вдова! Простор! Свободное владенье!Сквозняк в Господнем гласе ледянойСулит лишь тяжесть звезд, просторПустот бессмертных между звезд,Но в небе не поет ничто стрелой.

Вдова – склонясь, деревья сострадают,Лишь одинокой скорби дерева,Как тени средь зеленых тех пейзажей –Или как черные зияют дыры даже.Сама как тень, подобье их – вдова;

Рука в руке, внутри же – ничего.Бесплотная душа пройдет сквозь душуИ не заметит в воздухе кристальномДругую душу, хрупкую, как дым,Не ведая, что позади, что впереди.

Она страшится, что он будет битьсяВ окно, как голубь, в омертвелость чувств,Как ангел голубой Марии, впредь,Слеп ко всему вне комнаты бездушной,Глядит он внутрь и будет век смотреть.

Звезды над Дордонью

Звезды падают, плотные, как камни, в ветвистыйДозор деревьев, чьи силуэты темнееНебесной тьмы, ибо небо беззвездно.Лес – колодец. Падают звезды безмолвно.С виду большие, но падают, и не видно пустот.И на месте их паденья не полыхают огни,Нет никаких сигналов тревоги или страданий.Их поглощают мгновенно сосны.

Там, где я живу, лишь редкие звездыДоживают до сумерек, и то после некоторых усилий.И они тусклы, за время долгого путешествия потускнели.А те, что поменьше и позастенчивей, никуда не стремятся,Оставаясь на месте, сидят вдалеке в собственной пыли.Они сироты. Я их не вижу. Оно потерялись где-то.Но сегодня ночью они без проблем эту реку открыли.Они отскреблись, уверились в себе, как великие планеты.

Мне знакома только Большая Медведица.Скучаю по Ориону и Колеснице Кассиопеи.Может, они скромно свисают с утыканного шипами небосвода,Как для ребенка слишком простая задачка?Кажется, в бесконечном количестве дело,Либо есть они, но столь ярки их обличья,Что я не заметила их, ибо слишком усердно смотрела.Может, неподходящее для них время года.А что если здесь – не другое небо, а толькоДело в моих глазах, которые изостряют сами себя?Такая роскошь звезд меня бы сбила с толку.Немногие, к которым привыкла, просты и прочны;Думаю, о таком разукрашенном заднике, не мечтают ониЛибо о мягкости юга, о большой компании.Для этого они слишком одиноки, пуритане,Когда одна из них падает, остается провал,

Чувство отсутствия на ее старом сверкающем месте иТам, где лежу сейчас, вернувшись к темной звезде своей,Вижу в уме эти созвездия,Не согретые сладким воздухом этого персикового сада.Здесь все слишком просто; эти звезды слишком гостеприимны.На этой горе с видом на освещенные замки, где каждыйКолокольчик звонит по своей корове. Я закрываю глазаИ, как вести из дома, пью короткой ночи прохладу.

Новый год в Дартмуре