Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

Драй Салвейджиз – поэма о воде, древнегреческом первоэлементе мироздания, со всех сторон окружающей землю, вторгающейся в неё, не имея предела.

Литтл Гиддинг – поэма об огне, самом чистом из элементов, предполагаемом уничтожителе мира, огне пожирающем и очищающем: голубь Благовещенья апокалиптически предстает немецким самолетом, подбитым во время налёта на Лондон:

Сверженье голубя в одеждеИз пламени сметает кров,И языки огня, как прежде,Шлют очищенье от грехов.Отчаянью – или надеждеСгореть в костре – либо в костре,Чтоб искупить огонь – в огне.

Во всех четырёх квартетах есть ещё и нечто неназванное пятое – квинтэссенция, истинный принцип существования. Его нельзя описать, это невыразимое состояние духовного прозрения и восторга, сродни воздействию глубокого исполнения прекрасного музыкального произведения.

В Четырёх квартетах темы переплетаются с вариациями. «Он плывёт к цели галсами», – сказал об Элиоте один из критиков. Связи – интеллектуальные и психологические, а не словесные и грамматические (если понимать их буквально). При этом звучание, мелодика, гармонические модуляции, темпы, тембры, регистры, вся смысловая и образная структура поэмы обретают характер чисто музыкального произведения, с его абсолютной значимостью отдельных составных элементов, с его абсолютной зависимостью этих элементов от конструкции в целом (одним из таких элементов нужно рассматривать и пунктуацию).

Музыкальный облик, философская глубина, смысловая и образная насыщенность Четырёх квартетов непосредственно ассоциируются с пятичастными бетховенскими квартетами. Поэма Элиота особенно близка фортепьянным сонатам Бетховена. При всём своём мелодическом и гармоническом богатстве, захватывающей выразительности главных и побочных тем в разнообразных вариациях и разработках сонаты Бетховена отличаются поразительной цельностью и завершённостью. Эти качества характерны и для Четырёх квартетов. В них Элиот отходит от смыслового и формального авангардизма Бесплодной земли [The Waste Land], 1922, и создаёт яркое и монументальное произведение в духе сдержанного и благородного неоклассицизма, близкого изысканному неоклассицизму Стравинского (Царь Эдип, Аполлон Мусагет).

Вчитываясь, вслушиваясь в поэму, мы, бессознательно, ощущаем себя в ней присутствующими, участвующими в ее постепенном возникновении, в её созидании. Мы вживаемся в ее оркестровое многоголосие, «совмещенное слухом», и всё дальше, всё глубже устремляемся по неисчислимым трассам ее многомерного пространства и времени, ее земных и космических катастроф, параллельных «вечеру за столом, при лампе, вечеру с фотоальбомом». Мы всё больше и больше становимся её частью, в динамике, в становлении. Поэма неразрывно творит и себя, и нас. Её музыкальная стихия, словно в танце, подхватывает нас и уносит с собою:

С умирающими мы умираем:Видишь, уходят они, мы идём вместе с ними.Мы рождаемся с мёртвыми:Видишь, они возвращаются, нас приводят с собою.

Словно океанские течения, разной силы, на разных глубинах, и с разной скоростью, развиваются основные и побочные темы Четырёх квартетов, чтобы, наконец, гармонически соединиться в сонатной коде,

Когда сплетётся языками пламяВ огненный венец, и сольютсяВоедино огонь и роза.

Каждое слово в пространстве поэтического произведения, поэтическое слово во всей его бесконечной безбрежности, есть символ бесконечно безбрежного мира, где мимолётный отблеск света от крыла зимородка равен вечному светочу, дающему жизнь вселенной:

ТисПальцами стылыми, словно капелью эфира,Нас обовьёт? Чуть зимородок крылом плеснётСвет – свету в ответ, и замрёт, свет снова повисВ недвижной точке вращающегося мира.

Четыре квартета – одна из тех «неподвижных точек вращающегося мира», которые, в сущности, задают наши жизненные орбиты.

«Он умер в январе, в начале года». Его прах покоится в приходской церкви деревушки Ист Коукер. В Уголке поэтов в Вестминстерском аббатстве на кенотафе Т.-С. Элиота помещена надпись из Квартета Литтл Гиддинг, поэмы, которую он считал своим лучшим поэтическим произведением:

The communication Of the dead is tongued with fire beyond the Language of the Living. [Вести Мёртвых, языками огня, сквозь язык живущих.]

Драй Салвейджиз

Драй Салвейджиз, предположительно les trois sauvages (три дикаря), – небольшая группа скал с маяком к северо-востоку от Кейп-Энн, Массачусетс. Ревун – бакен с сиреной.

Не многое я знаю о богах, но мне кажется, что река[6] –Это сильный и смуглый бог, суровый, неукрощённый, упрямый,Терпеливый, но до предела, поначалу – граница,Ставшая своенравным путепроводом торговли,И наконец-лишь проблема, возникающая перед мостостроителями.Стоило её разрешить – и почти тотчас смуглый бог был забытОбитателями городов, но остался таким же безжалостным,Верным времени года и приступам ярости, – разрушитель,напоминающийТо, что хотелось забыть. Не чтимый, не умилостивляемыйСлужителями машин, выжидающий, настороженно выжидающий.Его ритм – в покачивании колыбели в детской,В листве аиланта во дворе в апреле,В осеннем запахе виноградных гроздьев,В ореоле газового рожка зимою.

Река – внутри нас, море нас окружает;Море также край суши, гранит,Устремляясь в который, оно на песке оставляетНамёки на более раннее и иное творение:Голотурию, краба, хребет кашалота;Лужи, в которых оно любопытному взору являетТо всё более нежную водоросль, то морской анемон.Море швыряет нам наши убытки: изодранный невод,Сломанное весло, исковерканный котелок для омаровИ лохмотья неведомых мёртвых. Море многоголосо.В море много богов, и море многоголосо.Соль на терниях, диких розах,Туман в соснах полосами.Рокот моря,Лай, вопли моря – его многоголосие,Совмещённое слухом: это воют от ветра снасти,Это угрозы и ласки волн, разбивающихся о воду;Отдалённые всплески о гранитные зубьяИ предостерегающий крик со всё более близкого мыса –Это всё голоса моря, и колеблемый зыбью ревун,Огибаемый на пути к дому, и чайка,И в гнетущем безмолвье туманаЛязг колокола,Отмеряющий время, нет, не наше, гулом неспешныхВздохов глубин, время,Более древнее, чем время хронометров, более древнее,Чем подсчитываемое истревожившимися женщинами,Мучающимися от бессонницы, вычисляющими будущее,Пытающимися распутать, размотать, расплестиИ соединить в одно целое прошлое с будущим,Между полуночью и рассветом, когда прошлое сплошь обманчиво,А будущее – безбудущно, перед утренней стражей[7],Когда время останавливается, и время никогда не кончается;И вздыманье глубин – и ныне, и искони[8] –ОтдаётсяНабатом.

Где же конец, завершенье беззвучных стенаний,Тихого увяданья осенних цветов,Роняющих лепестки, застывающих недвижимо?Где же конец дрейфующим после шторма обломкам,Мольбам исторгнутых морем останков, безмольбнымМольбам в миг пагубного возвещенья?

Не конец, добавленье – чередованийВремени, дней наслаивающихся пластов,Когда чувства вбирают идущие мимоГоды жизни без чувств, сводившиеся к недомолвкам,Краху всего, казавшегося безусловнымИ теперь – годного лишь для отреченья.

И последнее добавленье – жестоких попранийГордости, расшатывания основИ приверженности – отверженностью становящейся неумолимо,В протекающей лодке, дрейфующей по потёмкам,Средь безмолвья застигнутой беспрекословнымЗовом колокола последнего возвещенья.

Где же конец рыбакам[9], отплывающим в раннийЧас, сквозь туман, по ветру покидающим кров?Время, внеокеанное, невообразимо,Ни океан, не замусоренным представший потомкам,Ни будущее, не кажущееся огромнымИ, как прошлое, лишённое предназначения.

Нужно думать о них, тех, затерянных в океане,Ставящих сети, как только норд-ост утихнуть готовНад неизменными банками, раскинувшимися необозримо;Зарабатывающих вопреки всем утратам, поломкам, –А не тех, кто пускается в плаванье с намереньем скромным,Удовлетворяясь уловом, не сулящим вознагражденья.

Нет конца, завершенья безгласых стенаний,Нет конца увяданью увядших цветовИ движению боли, растекающейся безбольно и недвижимо;Нет конца дрейфу волн, дрейфующим в море обломкам,Мольбам останков Смерти, их Богу. Чуть заметным, безмольбнымМольбам взыскующих Благовещенья.

С возрастом начинает казаться,Что порядок прошлого изменяется: оно больше не простопоследовательностьИли даже развитие – распространённое заблуждение,Вызванное поверхностными сведениями об эволюции,Ставшей расхожим понятием, средством отказа от прошлого.Миги счастья – не чувство благополучия,Свершения, изобилия, надёжности, страсти,Не говоря уже о превосходном обеде, но – внезапное озарение;Мы испытывали его, не уловив его смысла, –А стремление к смыслу возрождает испытанноеУже в иной форме, по ту сторону смысла,Что мерещится в счастье. Как сказано выше,Опыт прошлого, оживающий в смысле,Не является опытом лишь одной жизни,Но – поколений; постараемся лишь не забытьНечто, впрочем, едва ли заметное:Взгляда краешком глаза, назад, вопреки уверениямКнижной истории, мельком,Через плечо, к изначальному страху.Вот мы приходим к тому, что мгновенья агонии(Согласно иль вопреки, из-за непонимания,Ложным надеждам – или ложной боязни –Здесь безразлично) в той же степени неизменны,Как время, с его неизменностью. Мы постигаемЭто лучше в агонии прочих,Схваченные врасплох, ненароком, дав вовлечь себя, –лучше, чем в нашей.Ибо прошлое наше покрыто потоком поступков,А страдания ближних – нечаянный опыт,Не изношенный от последующего употребления;Люди, с улыбкой, меняются, агония – остаётся.Время, уничтожая, хранит,Как река, с её грузом мёртвых негров, коров и курятников,Горечь яблока, горечь укуса[10],И зазубренный риф в неуёмных водах, –Его гладят волны, туман глотает;В дни алкиона он дыбится памятником,Для мореходов – примета, чтобы прокладывать курс, –Но в ненастье и в приступы яростиОн лишь то, чем являлся всегда.

Я иногда задумываюсь, не это ли имел в виду и Кришна[11] –Среди других вещей, – или один из способов выразитьте же самые вещи:Что будущее – это увядшая песнь, Королевская Розаили ветвь лаванды –Щемящего сожаленья о тех, кого еще нет, чтоб сожалеть вместе с нами, –Стиснутая меж пожелтевших листов книги, не открытой ни разу.И путь вверх есть путь вниз, путь вперёд – путь назад[12].С этим трудно смириться, и всё же бесспорно –Что время не исцеляет: за отсутствием здесь пациента.Когда поезд трогается, и пассажиры устраиваются поудобней,Чтобы приняться за фрукты, газеты и деловые бумаги(А те, кто их провожал, покидают платформу),Их лица расправляются от забот в беззаботность,Под усыпляющий ритм, вдаль, на сотню часов.В добрый путь, путешественники! – не убегая от прошлого,К новой жизни, к какому-то будущему;Вы не те, кто покинул ту станциюИли достигнет какого-либо конечного пункта,Пока рельсы, сужаясь, позади вас соскальзывают друг к другу;И на палубе подрагивающего океанского лайнера,Провожая след, расходящийся за кормою,Вы не будете думать: «Прошлое кончилось»Или: «Будущее перед нами».На вечерней заре в проводах и натянутых вантахСлышен голос, поющий (хотя и не нашему уху,Звенящая раковина – шорох Времени, ни на каком языке):«В добрый путь, вы все, мнимые путешественники;Вы ведь не те уже, которые видели гаваньУдалявшейся, не те, кто высадится на сушу.Здесь, меж приближающимся и отдалившимся берегом,Когда время отстранено, посмотрите на будущееИ на прошлое с равных позиций.В миг ни действия, ни бездействияВы принять можете, что «к какой именно сущностиЧеловеческий разум чувствует притяжениеВ момент смерти»[13], это и будет единственное деяние(А момент смерти – в каждом мгновении),Которое даст плоды в жизни других,Но не думайте о плодах деяний[14].В добрый путь.Путешественники, мореходы,Кто доберётся до гавани, и те, чьи телаВстретят суд, приговор океанаИли простую случайность, вот ваше истинное предназначение», –Так учил Кришна, наставляя АрджунуНа поле битвы.Не прощайте,Но – в добрый путь, путешественники.

Дева, в часовне на высоком мысу,Молись неустанно за тех, кто в море, за рыбаков,Ушедших на промысел, и за тех,Чей удел заниматься торговлей,И за тех, кто их путь направляет.

Помяни их в молитвах от имени всехЖенщин, которые видели своих мужей, сыновей и отцовУходящими в море, чтоб никогда не вернуться, –Figlia deltuofiglio[15],Царице Небесная[16].

И ещё помолись за тех, кто отправился на корабле иНа дне окончил свой путь, на песке, на губах океанаИли в пасти пролива, во мраке – он никого не отвергнет, –За тех, до кого не доходит морского колоколаИзвечный Angélus[17].

Входить в сношения с Марсом, беседовать с духами,Сообщать о чудищах моря, составлять гороскопы,Прибегать к магическому кристаллу, гаданью по внутренностям,Приближенье болезни угадывать в почерке, видетьРок сквозь рисунок морщин на ладониИ трагедию в переплетении пальцев; предсказывать,Ворожить на чаинках, отгадывать неизбежноеС помощью карт, манипулироватьПентаграммами или барбитуровой кислотой, расчленятьПримелькавшийся образ на ряд доосознанных страхов –Исследовать матку, могилу, мечту: всё это суть традиционныеРазвлеченья, рецепты или обычаи прессыИ всегда будут, некоторые же в особенностиВ роковые минуты для нации, в смутное время,На побережьях ли Азии или на Эджвеа-роуд.Любопытство людское исследует прошлое, будущееИ цепляется за их рамки. Но постигатьМиг пересеченья вневременногоИ времени – занятие для святого,Впрочем, и не занятие вовсе, но нечто данноеИ взятое, в смерти на протяжении жизни – в любви,Рвении и самоотверженности, и самоотдаче.Для большинства из нас это нежданныйМомент, в и вне времени[18],Миг отрешённости, влившийся в солнечный луч,Неприметный дикий тимьян или зимняя молния,Иль водопад, или музыка, еле слышная в глубине,Словно она и не слышится вовсе, но – ты эта музыка,Пока музыка длится. Это только намёки и предположения,Намёки, сопутствуемые предположениями; остальное –Молитва, обряд, дисциплина, мысль и поступок.Намёк, разгаданный наполовину, дар, усвоенный наполовину,есть Воплощение.Здесь совершается невозможныйСоюз сфер бытия;Здесь прошлое с будущимПреодолены, примирённые,Где иначе деяние было б движениемТого, что лишь движется,Но не содержит в себе источник движения,Влекомое властью демонических, хтоническихСил. Истинное деяние –Также свобода от прошлого и от будущего;Для большинства из нас – цель,Здесь никогда не обращающаяся в реальность;Для нас, потому лишь не побеждённых,Что мы продолжали пытаться,Удовлетворённые напоследокТем, что бренным возвратом поддержим (Неподалёку от тиса)Жизнь значимой почвы.

С ранней редакцией полной версии перевода поэмы Четыре квартета дотошный читатель может ознакомиться в Синодальной б-ке Моск. Патриархии (Андреевский монастырь): «Выбор», 1988, № б, с. 120–149.