Дело о запертых кошмарах - Ольга Васильченко
— Хотел помочь, — растерянно пробормотал я, слабо соображая, что вообще несу, в голове мутилось, язык едва ворочался во рту, — чтобы каждый мог на время стать припоем и…
— На время? — взвизгнула Дарена, и прекрасное лицо исказилось. — Ты даже не представляешь, что это такое, но я дам тебе возможность почувствовать за других. Пей!
Я перехватил пузырек и откупорил раньше, чем успел подумать, что делаю. Руки сами, без команды, потянули зелье к лицу и влили в рот. Я проглотил терпкую, горькую жидкость и выдохнул, закашлявшись.
— Ты должен почувствовать каково это, быть другим человеком, скрываться в его тени. Вся моя жизнь состоит из притворства, а сейчас и ты хлебнёшь этой муки.
Она прокусила губу, склонилась надо мной и прижалась в болезненном поцелуе.
Я чувствовал, как бежит её кровь. Солёный вкус наполнил рот, и в голову пробились кровавые ведения. Прекрасная Дарена Рамски измывалась над своими жертвами: пытала, мучила, резала на части, а я не мог это остановить. Только хрипло выл от бессилия.
— Ты отправишься за ними во славу моего господина, — бормотала она, и безжалостный голос долетал даже сквозь пелену жутких образов.
Боль привела в чувство и вернула к действительности. Я дернулся и рванулся прочь, оставляя темно-алый след на полу. Кровь пульсациями выбивалась из раны, просачиваясь между пальцами, но эта очищающая боль наконец-то разогнала пелену колдовства. Я взглянул в зеленые, полные жгучей ненависти глаза и отшатнулся. В руках Дарены мелькнул ритуальный кинжал. Она не ожидала, что я так быстро приду в себя, поспешила закончить начатое и бросилась на меня. Боль и страх толкнули меня на отчаянный шаг. Я перехватил её руку, вцепился как цепной пёс, и резко согнул в локте. Подлая убийца, не смогла остановиться, вскрикнула и напоролась на собственный кинжал. И без того большие глаза еще больше расширились от удивления.
— Ты! — выдохнула она. — Будь ты проклят!
Я оттолкнул её и обессилено сполз под стол, заливая кровью каменный пол. Её последние слова били как плети, а из угасающих зеленых глаз выплёскивался яд.
— …не насладиться тебе больше ни питьём, ни женщиной… и быть припоем до конца дней своих… страдать всю свою несчастную жизнь… Проклинаю тебя, чародей!..
Заскрипела железная дверь, и я только тогда вспомнил, где нахожусь. Силой воли загнал дурные воспоминания в самый дальний закуток памяти, и решительно встал.
— Требую аудиенции у вашего начальства!
Стражник только хмыкнул и махнул рукой.
— Поздно панове, освобождают вас.
Из рассказа Аланы де Керси,
младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»
Приемная зодчекского отделения Ночной стражи навевала неизбывную тоску. Затертый до щелей в посеревших досках пол, стенные панели крашеные грязно-коричневой краской, махры паутины под потолком и скрипучие откидные кресла, заставшие юность моей прабабки. «В столичных отделениях, небось, такого нет — всё мрамор и дуб» — тоскливо подумала я, вспоминая те счастливые времена, когда родители получили княжеский заказ и несколько лет жили в Клёнеке, а я приезжала туда на каникулы.
Я заёрзала, пытаясь поудобнее устроиться на жестком деревянном сидении, древнее кресло подо мной пронзительно заскрипело, и на пол посыпалась труха. На запыленной конторке, где просителям полагалось писать заявления, абсолютно безбоязненно сидел здоровенный таракан и мерно водил усами, ощущая себя хозяином всея приемной. Я перевела хмурый взгляд с беспардонного насекомого на разодранный подол. Живописно вырванный клок совершенно не красил и без того не самую лучшую мою юбку. Я вновь уставилась на конторку и шикнула на вольготно рассевшегося там таракана. Тот и усом не повёл.
Когда нас доставили в отделение, Вилька и остальных куда-то увели. Меня же попросту приковали наручниками к подлокотнику откидного кресла, мол, отдельно для панны камеры не предусмотрено. Так что мне ещё, можно сказать, повезло, что не посадили в каменный мешок. Зато оставили перо бумагу, чернила и велели сочинять признание. Озаглавив лист «Заявление», я задумалась и посадила рядом жирную кляксу. Здраво рассудив, что «заявлять» мне пока нечего, зачеркнула заголовок и написала «Признание», мысленно прикинула, что как-то куце и добавила «чистосердечное». Но долго выводить предательские закорючки у меня никогда не получалось, поэтому я быстро перешла к привычному занятию и нарисовала пухлое сердечко в шайке, расплёскивавшее мыльную пену. Нервно поерзала в кресле, и дабы усмирить нахлынувшую тревогу начала машинально плодить на листе боевых хурмяков. Лохматые зверьки в шлемах и кирасах устроили на бумаге настоящую чехарду, гоняя тощего мрачного субъекта, похожего на Бальтазара Вилька. А один даже пытался уязвить его копьецом пониже спины. Внезапно я поймала себя на мысли, что беспокоюсь за пана чародея. Ведь если бы не его вмешательство, неизвестно по чём мне обошлась та порция сонного порошка. Ну да, а с его вмешательством она вылилась в этот куцём проклятый арест — ехидно хмыкнул внутренний голос.
Да уж… Я брякнула наручниками. Дожили… А в студенчестве, несмотря на наши с Делькой порою безумные авантюры, эта участь обходила меня стороной. Даже когда подруге приспичило варить приворотное зелье и нас понесло за ингредиентами на Троллий рынок. Делька планировала пропитать приворотным зельем свою картину и послать её… Бальтазару Вильку, будь он неладен!
Да-да, Адель в школьные годы тоже по нему сохла, да и я, чего уж греха таить, до несчастного случая на болоте, засматривалась на красавца-преподавателя. Так вот, только две самоуверенные пустоголовые девицы могли потащиться без сопровождения на черный рынок Кипеллена. Купить мы ничего не купили — ни один барыга не рискнул продать нам человек-корень, сильнейший подавитель воли, от одного запаха которого становишься послушнее безвинного дитя. Зато нас угораздило наткнуться на клетку с феей. Что может быть противнее, чем продажа разумных существ? Нам бы пройти мимо и сообщить куда следует о фееторговле, так нет же — во мне взыграло благородство. Мы стащили клетку и, подобрав юбки, бежали, как королевские гончие. А за нами полквартала гнался фееторговец, грозя дождаться в темном переулке и заставить пожалеть о совании носа не в своё дело. До сих пор удивляюсь, как нас не поймали? Вот уж точно,
