Мой друг – домовой - Гектор Шульц
Глава двадцатая. Масляный душ.
Машина начала барахлить. Это произошло утром, когда я выполз из дому, чтобы доехать до работы. Не тут-то было. Двигатель кашлянул, крякнул и окончательно заглох. По итогу, плюнув на немцев и их машины, я поплелся к метро. Где на меня наорали, отдавили ногу и чуть не выхватили телефон из рук, а это я еще до работы не доехал.
– Что у тебя с физиономией, Андрейка? – меланхолично спросил домовой, когда я вернулся домой и, войдя на кухню, бухнулся на табурет. – Яйцо тухлое съел с утра, али как?
– Ну тебя, юморист мохнатый, – огрызнулся я. – Машина не заводится.
– Тю. Разве это проблема? – хмыкнул Нафаня в ответ. – Сами его и осмотрим. Я же рукастый, сам знаешь.
– Ага, знаю, – улыбнулся я. – Кто вчера на кухне все забрызгал лаком? А?
– Я гитарку обрабатывал, – насупился домовенок. – А тебе лишь бы привязаться. То не так, это не эдак. Жопа ты, барин.
– Сам ты жопа! – возмутился я. – Пришлось полночи оттирать полы от этой гадости, еще и простыню изгваздал.
– Ну, тогда сам и чини свой драндулет, – фыркнул Нафаня, уперев лапы в боки. – Я к нему и на милю не подойду!
– Ладно. Чего ругаться почем зря, – вздохнул я, делая глоток горячего чая. – Завтра специально взял выходной. Попробую сам, а если не справлюсь, то придется ремонтника вызывать.
– Справимся, барин, – смилостивился домовенок. – Справимся. Не было механизмов, что Нафанюшке бы не покорились.
Что-то слишком самоуверен мой сосед сегодня, но другого выбора нет. Вздохнув, я поднялся с табурета и отправился к плите готовить ужин. Пельмени себе и яичницу мохнатому оглоеду, который неотступно следовал за мной, стеная и вереща про голодных домовых, которых барин забросил.
Встав засветло, я вытащил из кладовой старую одежду, предназначенную для ремонтов всех мастей. Вытянутые джинсы с пятнами краски, старый отцовский свитер и кроссовки с Губкой Бобом. Нафаня же, увидев меня в новом образе, поперхнулся чаем и забрызгал не только свою майку, но и холодильник со столом.
– Ой, барин! Ну, ты и вырядился, – прохрипел дух, затягиваясь вонючей папироской. – Ты случаем не этот… как его… Хипстер! Во!
– Угадал. И сейчас пойду окучивать поля мака и приносить жертвы Джа, – буркнул я, делая глоток кофе. – Ты идешь мне помогать? Или предпочитаешь язвить и остаться без ужина?
– Иду, конечно, – кивнул домовой. – За тобой только глаз да глаз нужен. Еще придавит тебя колесом, а Нафанюшке потом одному жить. В прекрасной-то квартирке…
– А ты и не против, да?
– Не, что ты, барин, – хихикнул Нафаня. – Ты хоть и непутевый, но куда я без тебя. Ладно, пошли машину твою чинить, а то лица на тебе совсем нет.
Выйдя на улицу, я осмотрелся по сторонам. Конечно, Нафаню никто не видит, пока домовой сам не решит показаться, но если меня увидят разговаривающим с самим собой, то запросто могут вызвать крепких санитаров и псих-карету.
– Андреюшко! Хватит ворон считать, – буркнул домовой, щипая меня за ногу. – Давай, снимай машину с сигнализации. Зябко тут, холодно.
– Не домовой, а язва натуральная, – хмыкнул я. Но ехидного домовенка мои слова не задели.
– Соловьем заливаться будешь, когда Нафанюшка тебе починит все, – пробасил Нафаня, роясь в багажнике. – И яишенкой на сковороде каленой не отделаешься.
Но найти поломку оказалось делом трудным. Мы проверили аккумулятор – тот был в порядке. Свечи чистые. А в ремонт сдавать немца не улыбалось вообще. Я знал, что ушлые мастера сдерут с меня три шкуры и четыре месячных оклада за ремонт «Мерседеса».
Но в итоге поломка каким-то чудом была обнаружена. Проблема в регулировке зажигания.
– Барин. Дай мне ключ на двенадцать, – буркнул Нафаня, отрываясь от хромированных внутренностей машины. – Я сейчас поправлю.
– Держи, – я протянул ему ключ и отошел в сторонку. Но стоило только закурить сигарету, как раздался дикий визг домового и в небо прыснула черная, как ночь, струя масла.
– Ах, ты аспид фашистский. Иуда, бисова жопа, – бушевал домовенок. Нафаня был с ног до головы в добротном машинном масле и, булькая, пытался закрыть ладошкой протечку. Безуспешно.
– Нафаня, едрить тебя! – воскликнул я и бросился ему на помощь.
– Ай, барин. Пусть машине твоей черви весь мозг выпьют, а вороны гнездо совьют в фарах, – заливался соловьем Нафаня. – Ай! Зараза! Фашист! Буль… Переста… ик… Анд… Ааа!
Подойдя к машине, я увидел, что домовой попросту перепутал болты, выкрутив тот, что отвечал за масляный насос. Я быстро вернул болт на место и повернулся к чумазому домовому. Нафаня набрал полную грудь воздуха и злобно проскрипел:
– Да чтобы я еще раз подошел к этому корыту. Да пусть он сгниет, как мякоть персика на солнце. И мухи обгадят его кузов. Голуби зальют его своими жидкостями. И тебя вместе с ним, Андреюшко, – бушевал домовой, попутно пытаясь вытереть морду грязной майкой.
– Угомонись, папуас, – улыбнулся я. – Нафань, ты – вылитый туземец. Давай тебе черепа повесим на шею? И копье в руки!
– Я тебе так повешу, – погрозил мне кулачком домовенок и оскалился. – Придушу тебя ночью и бед накликаю за насмехательство. Ишь выдумал, боярина чистокровного маслом поливать, да хохотать над ним. Жопа ты! Вот что!
Оттеснив домового в сторону, я долил масла, подкрутил ключом зажигание и сел на водительское кресло. Поворот ключа и двигатель послушно заворчал.
– Вот и славненько, – улыбнулся я и повернулся к Нафане, который, насупившись, стоял рядом с машиной. – Все работает. Спасибо за прочистку.
Домовой в ответ кисло улыбнулся и пробормотал пару крепких ругательств.
– Пошли. Тебя ждет водица горячая и мыло душистое, – кивнул я домовенку и направился к подъезду, поманив пальцем за собой.
Спустя час я сидел на кухне и пил горячий чай. Расцарапанные пальцы ныли, да и на щеке наливался солидный такой кровоподтек. Нафаня до одури не любил купаться и каждые водные процедуры орал благим матом и дрался, как дикий манул. Глотнув чая, я посмотрел на домовенка и, не сдержавшись, улыбнулся.
– Злой ты, барин. По жопе тебе нужно крапивой надавать, – надувшись, обронил Нафаня. – Испачкал. Наорал. Чуть не утопил. Так друзья поступают?
– Поступают, если их домовой похож на клок волос, застрявший в сливе раковины, – кивнул я. – И вообще, посмотри на себя. Благоухаешь, аки младенчик. Спасибо бы сказал.
– Скажу, не сомневайся, – буркнул домовенок, ковыряясь в ушах пальцем. – Вовек на забудешь гнева Нафаниного.
Пока дух ругал свое отражение в зеркале, пытаясь прилизать непокорные лохмы на голове, я быстро переоделся и побежал
