Майк Коннер - Сверхновая американская фантастика, 1995 № 05-06

— Какого черта мне за него платить, если она меня терпеть не может? — сказал Дент. — Забери кота, Джордж.

Я сказал ему, что кот мне не нужен. Я большую часть времени в разъездах. Кто будет его кормить? Кто будет выводить его гадить?

— Тебе не придется выводить его. Они гадят в коробку, — сказал Гарви.

Ну, я все еще упирался, но он был тверд как алмаз. Наконец, он заявляет, что если я только взгляну на него, он покажет мне кое-что еще, что меня очень заинтересует. Я на самом деле не думал, что у Гарви есть что-то любопытное, но он меня вымотал своим нытьем. Вот мы и поднялись наверх, к нему в контору.

Контора выглядела точно зона бедствия. В ней валялась вся его одежда, коробки с посудой, всякая домашняя утварь. Там было столько хламу, что кота он отыскал не сразу. Наконец мы нашли его — он спал в ящике письменного стола. Оранжевый кот с длинной шерстью, короткими ушами и мордой как у совы. В жизни не видел такой уродливой твари.

— Мне не нужен этот кот, Гарви, — говорю. — Он уродлив как смертный грех.

И тут он говорит мне, что если я возьму кота, он мне кое-что расскажет. Отодвигает кресло от письменного стола, включает лампу, открывает металлический ящик и велит мне взглянуть. Там, внутри, какие-то личные вещи. Часы. Детский башмачок. Несколько металлических обломков и тарелка с клеймом «Утренней Славы». И тот дневник. Рукописный дневник девочки, которая летела на Танзис, чтобы провести лето со своей старшей сестрой. Он мне дает блокнот и велит, чтобы я записывал. Я и записал. В этом дневнике говорится о том, что произошло на борту «Утренней Славы». Как все пассажиры свихнулись, и нарушили поле, и растерзали корабль.

А когда я закончу рассказ, наш добрый капитан скажет, что никаких официальных сообщений о находках на борту «Утренней Славы» не было. Но он-то знает правду. Просто паршивцы замяли дело.

— Ты же тогда был журналистом, — сказал капитан Признер. Что ж ты сам ничего не написал?

— Я и написал. Репортаж зарубили в «Межпланетных сообщениях».

— Ах, Джордж, полно. Все это случилось в твоем романе.

— Ты назвал меня лжецом, Майк?

— Я назвал тебя рассказчиком, Джордж. И чертовски безответственным в данную минуту.

— Что значит — безответственным?

— А то, что с таким же успехом ты мог бы забраться на стол и завопить «Пожар».

Тут заговорил граф Лэттри, который все это время продолжал безразлично курить. Он вынул сигарету изо рта и скорчил гримасу, обнажив желтые зубы.

— Может, мистер Джонсон и не виноват, — сказал он. — Он просто не может удержаться.

Джонсон повернулся к графу.

— Что вы сказали?

Лэттри отложил сигарету.

— Говорят, что автор «К востоку от Луны» вовсе не вы, а кое-кто другой.

Краска мгновенно отхлынула от лица Джонсона. Он медленно поднялся, обошел стол и встал перед графом.

— Ах ты, вшивый ублюдок! Ты, должно быть, очень уж храбрый, если осмелился сказать мне такое.

— Я только повторяю то, что все и так хорошо знают. Ваш роман — пропаганда, написанная под диктовку Сети.

Джонсон сурово улыбнулся.

— Знаете ли, я всегда мечтал, чтобы какой-нибудь танзианский сукин сын сказал это мне в лицо. Поднимайся.

— Отлично.

Граф встал. Он едва доставал Джонсону до ключицы. Он был таким субтильным стариканом, что казалось, если Джонсон его ударит, он просто рассыплется на мелкие кусочки.

— Возьми свои слова назад, — прорычал Джонсон.

— Почему бы эдо мне забирать назад правду?

Джонсон сжал зубы и шагнул к графу. Я вскочил и встал между ними.

— Прочь с дороги, малыш!

— Я не позволю вам его бить, — сказал я.

Джонсон не стал тратить время на споры со мной. Он предупредил меня лишь один раз, и я нарвался на это предупреждение. Он опустил плечо, отводя назад левую руку, я отклонился от удара, которого так и не было, и попал прямо под удар правой.

Странно — я его даже не почувствовал. Я просто почему-то очень захотел присесть на пол. Что и сделал, и у меня почему-то начало колоть шею и затылок, а потом я услышал, как капитан говорит Джонсону, что отправит его в карцер, если тот не уйдет сейчас же, и Джонсон уходит красный и злой, а граф сидит себе спокойно и зажигает еще одну бурую сигарету, и как я говорю — я в порядке. Потом доел устрицы, но никак не мог придти в норму.

…Наконец, меня отвели в каюту.

Оказавшись в каюте, я увидел, что моя постель уже разобрана. На ночном столике рядом с кроватью стояло ведерко со льдом и пузырь, бутылка минеральной воды, стакан, мятная шоколадка в блестящей обертке и читник. Все — с клеймом «Стеллы». Долгое время я смотрел на все эти вещи, потом стянул свой жесткий обеденный костюм, выдвинул из стены ванну и залез в нее.

Лежа в горячей воде, я думал об Одри. Я рисовал ее себе в синей тунике, в которой она была на обеде. Уверял себя, что, останься она, все не пошло бы из рук вон. Я думал, как бы приятно мог пройти вечер, если бы мне не пришлось свалять такого дурака. Потом вода остыла, я выбрался из ванны и вытерся. Достал золотистую пуговицу, которую дала мне Одри и открыл читник. На внутренней створке уже было несколько таких пуговиц. Я вытащил одну, слегка надавил на нее и, казалось, она раскрылась у меня в пальцах, превратившись в песчаную пустыню, над которой в темно-синем небе мерцали яркие звезды. Над звездами вспыхнуло название «Авторизованный Новый Завет»[2]. Я посадил этот диск назад в гнездо, наполнил пузырь льдом, загрузил в читник пресловутый роман «К востоку от Луны», положил пузырь со льдом на лоб и откинулся на подушки.

«ОБ АВТОРЕ

Джордж Джонсон родился в 2… году в городе Сент-Энтони, штат Миннесота. Когда ему было шесть лет, родители его погибли при несчастном случае на воде, и его с сестрой отослали жить к тете, Клодетте Джонсон-Моррис, известной поэтессе Среднего Запада. Не найдя себя в «фальшивой атмосфере затхлой культуры», как он сам говорил позже, Джонсон в двенадцать лет убежал из дому, и безбилетником начал плавать на грузовых судах — сначала по океанам Земли, потом на звездных линиях. В течение этого времени он вел дневник, описывая свой кочевой опыт, впоследствии опубликованный синдикатом Скриппса как «Письма из вынужденного изгнания». Эти записки принесли ему известность благодаря своему яркому романтизму, жизненной силе и упорному намерению противостоять «любому паршивому удару судьбы». Невзирая на свою растущую славу, Джонсон не удовлетворился карьерой литератора, продолжая работать грузчиком, а позже — полупрофессиональным боксером. Наконец, Скриппс убедил его освещать события войны с Сетью на Танзисе и он остался там в качестве корреспондента. Его опыт жизни на Танзисе и знание последствий войны и послужило основой романа «К востоку от Луны» — единственного его произведения с элементами вымысла».

Потом передо мной возникла фотография ухмыляющегося Джонсона: волосы еще с проседью, а не полностью седые. Затем фотография начала отодвигаться, поначалу медленно, потом все быстрее, так, что внутри у меня все сжалось, как при падении с высоты. Затем раздался шум, громкий шум — нарастающий, лязгающий и я оказался на улице, где было полным-полно машин. Я был совершенно уверен в этом. Потом я закрыл читник и улица исчезла. Я опять открыл его и увидел, как легковые автомобили и грузовики продираются сквозь клубящуюся завесу красной пыли. Все машины были узкие, угловатые, с тяжелым крытым верхом. Затем сцена отодвинулась вдаль и назад, гул движения стал фоном, а я обернулся и подошел к молодому человеку, сидящему на террасе в кафе.

Одетый в черный пиджак и черную рубашку с круглым воротником, он рассеянно улыбался, очень походя при этом на Джорджа Джонсона.

— Добро пожаловать на Танзис, — начал он. — Мы находимся на бульваре Пеланк. Сейчас конец лета, кончается долгая ежегодная засуха, которая охватывает всю страну и превращает почву в красную пыль, падающую на город и придающую ему приятный ржавый оттенок. Меня зовут Мэтью Брэди, я корреспондент в танзианском представительстве синдиката Скриппса. Такая уж у меня работа — наблюдать за людьми. Тут полно туристов, и я все время занят. Я изучаю их, или разговариваю с людьми, которые их изучают, а потом описываю все это. И все политические события, разумеется, плюс новости спорта, и особенно сплетни, по крайней мере, все, что я могу пересказать без опасности для жизни. Люди там, дома, просто умирают от желания услышать, что делается в колониях. Во всяком случае, так мне внушают в моей конторе. — Брэди глотнул из своего бокала. — Я живу тут уже с последнего года войны. Но об этом мы говорить не будем. Почему бы тебе не присесть? Я закажу тебе что-нибудь этакое, что разгонит кровь. Впервые здесь?

— Да, — заколебался я.

— Что-нибудь не так?

— Э, считается, что я должен разговаривать с вами в этой штуке?