На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева
– Ну, это всё ничего, – тихо, словно самому себе говорит человек.
Но это не рабский шёпот. Нормальный. И тут эта рука ложится ему на лобок, движется вниз. Он не может уже сдерживать рвущийся из горла крик, но те же пальцы жёстко запечатывают ему рот.
– Молчи!
Он покорно закусывает губы и терпит этот грубый непонятный осмотр. Ему ощупывают член, мошонку, и боль становится нестерпимой.
– Ну, всё, – бормочет человек. – Ухайдакали парня, такая фактура была… и всё псу под хвост.
Пришелец, кряхтя, выпрямляется, но не уходит. Дрожь предчувствия новых истязаний сотрясает тело. Так и есть. Чужая рука нащупывает его лицо, шуршит бумага, и что-то твёрдое раздвигает ему губы. Он стискивает зубы, но ему умело нажимают на скулы и заставляют разжать челюсти. Что-то твёрдое, стучащее о зубы, как кусок стекла, засовывают ему в рот и шлепком под подбородок не дают выплюнуть.
– Прижми языком к нёбу и соси. Не грызи, чтоб дольше хватило.
Удаляющиеся шаги, снова слепящая полоса света, он успевает заметить сапоги, но уже опять темнота, и он один. И кисло-сладкий вкус во рту от странного предмета…
– …Я не знаю, кто это был. Думал, перебирал. Никто не подходит. А вкус этот самый, – Эркин подбросил конфету на ладони, ловко поймал и засунул за щеку. Усмехнулся. – Ковбойские…
Фредди, молча слушавший рассказ, странно дёрнул углом рта, с трудом выговорил.
– Белый? Этот…
– А раб не вошёл бы, – пожал плечами Эркин. – Дверь на ключ запиралась. Ключ у хозяина и дежурного надзирателя. Дежурным Грегори был. Он не самая сволочь, я долго на него думал, но… не он. Грегори тогда пьяным не был. Он между запоями не пил. А в запой его дежурным не ставили. И не дал бы Грегори конфету. Он, – Эркин зло усмехнулся, – шутить любил. От шуток его только солоно приходилось. Он если б что и сунул, то… дерьмо какое-нибудь. Чтоб посмеяться. И не тайком, а при всех, на свету. Ну, чтоб и другие тоже, посмеялись. А этот… старый, пьяный…
– И добрый? – оторвался от шитья Андрей.
– Выходит, что так, – развёл руками Эркин, посмотрел на Фредди и улыбнулся. – А конфета хорошая. Я до утра на ней продержался.
Андрей ловко сплюнул в костёр и вернулся к шитью.
– А… потом? – медленно спросил Фредди.
– Потом скотная, – спокойно отвечает Эркин. – И попробовал я конфет опять, когда уже мы эту премию получили. Помнишь, Андрей рассказывал.
Андрей негромко с удовольствием засмеялся.
– Но таких там не было.
– Да, – кивнул Эркин. – Я тоже не помню.
Фредди справился с губами и улыбнулся.
– Я с первой зарплаты пакет купил. Мать ругалась, что отец свою пропил, я на конфетах прожрал, а за квартиру платить нечем. И мы до отцова аванса на улице у костра жили.
– Все девять? – удивился Андрей.
– Нет, нас тогда, детей, где-то пятеро или четверо уже было. Один ползал ещё. Я работал отдельно уже, когда в эпидемию остальных всех…
– Ты… старший был? – осторожно спросил Андрей.
– Посерединке. Самого старшего вместе с отцом… Потом сказали, что спутали их с другими. Ну, все ковбои, все вдрызг, все с деньгами, как раз под расчёт получили. Я и остался один… – и замолчал, оборвав фразу.
– Ну, – не выдержал Андрей.
– Ну, в глаз засвечу! – рявкнул Фредди. – Душа загорелась, и сел я на крючок. Эти дела сгоряча делать нельзя, а мне загорелось. И взяли меня. Хорошо подцепили, не трепыхнёшься. Долго держали. И водили умело. Потом-то я сорвался с крючка, да наследил сильно, пришлось рвать далеко и надолго. А там понесло… – Фредди засунул кольт в кобуру и стал охлопывать себя в поисках сигарет.
– Они у тебя ещё на дневке кончились, – с невинным ехидством заметил Андрей.
– Коли есть, так дай, а нет, так заткнись! Сам у меня три пачки настрелял и кочевряжится!
Эркин, давясь от смеха, вытащил у Андрея из кармана пачку и перебросил её Фредди.
– Не курит, а с понятием, – одобрил Фредди, доставая сигарету и отправляя пачку обратно.
– Курева вам тоже не давали? – поинтересовался Андрей, доставая себе сигарету.
– Нет, конечно. Кто хотел сильно, у надзирателей клянчил, кто окурки собирал. Лакеи таскали потихоньку. Но эти, если и уворуют, сами дымили, не делились. А кто и просто сухой лист скручивал и дымил. Кто как.
Эркин потянулся и встал. Сбросил рубашку. Прикинул расстояние и отступил на шаг. Сцепил руки на затылке, расставил ноги. Фредди уже видел пару раз, как Эркин разминается. Но вот так, вблизи – впервые. Раньше Эркин уходил от него в заросли или на другой склон, и он видел мельком. А сейчас…
Эркин заметил его взгляд и улыбнулся.
– Два дня не потянешь, потом неделю восстанавливаешь. В имении полгода не мог ничего делать, болело всё. А драться приходилось много.
– Чего так? – Андрей откусил нитку.
– А лезли, – просто ответил Эркин. – Индеец, раб, да ещё… Много морд набил, пока отстали. Ну, и мне, конечно, втыкали.
– Что-то по тебе незаметно.
– Берёгся, – Эркин встал на колени и сильно откинулся назад, лёг на спину, медленно развёл колени и, не отрывая затылка от земли, стал как бы складываться, выгибаясь, пока голова не коснулась ступней, и застыл так, только вздувались и опадали мышцы на груди и прессе, и вдруг одним неуловимым движением вывернулся и встал на ноги, грудь вздымалась и опадала в частом дыхании, но голос его был спокоен, когда он повторил: – По привычке берёгся. Да и ножей не было. А синяк, если на сортировку не идти, неопасен. Уйти просто, а когда их много… – Он говорил, не прекращая движения, словно мышечное напряжение никак не мешало дыханию и речи, или речь была сама по
