На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева
Андрей молча продолжил ехать шагом. Описав круг, Эркин снова подъехал к нему. Глаза его были сухи, а голос спокоен.
– Клеймить я не буду. Надо им, пусть сами и делают.
– Я тоже, – кивнул Андрей и, помолчав, нерешительно сказал: – Ничего… если я спрошу?
– Спрашивай, – кивнул Эркин. – Отошло уже.
– Тебя… тоже тогда… отобрали?
– На что? Годовиков забирать? Нет, я ж сказал, Полди отобрал тех, от кого рожали.
– Эти?..
– Нет, баб куда-то в другое имение возили. Ну, чтоб не знали, кто от кого. А к нам тоже привозили рабынь. Привезут на месяц, два, редко больше. Ну, когда видно, что затяжелела, не пустая, возвращают хозяевам. А я спальник. От спальников не рожают.
– Нельзя?
– Нет, – усмехнулся Эркин. – От спальника не беременеют.
– Это… как? – Андрей даже придержал коня, и Эркин тоже остановился. – Ты ж… ты что, разве не… ну, ты же мужик… – он запутался в словах и умолк.
Эркин не сразу разобрался в этой путанице, а, поняв, к изумлению Андрея, рассмеялся.
– Мужик я, мужик. Только семя у меня мёртвое. Всё есть, всё как положено, а забеременеть от меня нельзя.
– И… у всех так? Ну, спальников? От… рождения?
– У всех. Какой же спальник, если от него дети будут. Белым леди неудобства, беспокойство лишнее, – запаясничал Эркин. – А мулатов с метисами куда потом девать? – и стал серьёзным. – Хотя, чего ж куда. Туда же, к рабам. По имениям их полно было. Так что, все мы такие. Но не от рождения. Это делается. Как нам кожу сделали, так и это, – посмотрел искоса на Андрея, усмехнулся. – Давай, поругайся, отведи душу. А хочешь, расскажу тебе, как это делалось.
Андрей молча отъехал от него. Эркин снова усмехнулся. Он не видел себя, не видел этой злой ухмылки, так непохожей на его улыбку.
К вечеру дождь перестал, но небо не очистилось. Они развели костёр побольше, развесили, как смогли, отсыревшие куртки и одеяла. Сидели на сёдлах, чтоб не на мокром, и пили горячий обжигающий кофе. Не для вкуса, а греясь. Андрей был хмур и неразговорчив, и Эркин начал первым.
– Не психуй, не из-за чего.
– Ты что? – вскинул на него глаза Андрей. – Ты что, и вправду, простил им? Это ж… не по-людски…
– Ты ж мне сам рассказал, как собаками тебя травили. Это по-людски?
– И это не по-людски!
– А что, – Эркин говорил спокойно с привычной горечью, – что с нами по-людски делали? А что о спальниках такую вонь пустили, помнишь, говорили… Что я и сейчас, как подумаю, что Клеймёный о спальничестве моём проболтается где, то так бы и придушил на месте. А он что, виноват в чём? На освобождении спальников хозяйских насмерть замордовали. За что? Я-то на скотной отсиделся. Заперся. А как полезли, про быка сказал, сразу отвалили. У тебя вон тело в рубцах, а мне душу… покорёжили. И кабы мне одному. Что, злоба такая у них на меня была? Нет. Я ведь обычный раб. А рабу и судьба рабская. От питомника до Оврага…
– Овраг и нас ждал, только пылью лагерной назывался. Ну, трупы сожгут, а пепел там, сажа, он пылью на плац оседал. – Андрей сплюнул окурок в костёр. – Всем конец один. Я вот… выскочил. Живу. А такие были… Я про Старика рассказывал тебе?
– Который тебя перед пулей скинул? Только это и сказал.
– Нет, этот уже потом был. Под конец. Я и плотничать у него учился. И проводку он знал.
– Что? Что знал?
– Ну, как электропроводку делать. Он мастер был. А я у него в подручных ходил. Я и ящик себе потом как у него делал. И с инструментом он меня учил. Что первое, что надо, это инструмент по руке делать. Вот, – Андрей вытащил из-за голенища нож и, держа за лезвие, протянул Эркину. – Видишь? Рукоятку я сам делал. По своей руке. А сам-то нож армейский… взял у одного. Попробуй.
Эркин взял нож, зажал в кулаке.
– Хорошо.
– Хорошо, да не так. Обзаведёшься настоящим, я тебе по руке подгоню, поймёшь тогда, – Андрей забрал нож, сунул в сапог. – Ну, что умею я, это от Старика. А тот, другой… Его тоже Стариком звали. От него всё, что знаю. Ну, меня и другие учили. А этот… – Андрей восхищённо покрутил головой.
– Пол?
– А как же. Кримы другому учили. Там своя наука. Без неё тоже не выживешь. Если б не тот Старик, может, я бы и прибился к кримам, а так… с полами остался. Потом присы пошли. Они нашу сторону держали. И малолеток, кто попадал, мы уже от кримов вместе отбивали. Охрана под конец в лагерь мало совалась, в бараки вообще боялись… – Андрей усмехнулся. – Бараки хлипкие. Балка сорвётся там, ещё что.
Они дружно захохотали в два голоса.
– К вам и в камеру, ну, в распределителе, надзиратели только по двое, и с оружием, я помню, – отсмеялся Эркин.
– А как же! Говорят, один как-то зашёл.
– Ну и как?
– Упал, сознание потерял, – смеялся Андрей. – Долго ли умеючи. А там всё. Кранты. Но… это рассказывали. Сам я такого не видел.
– Ты много по распределителям мотался?
– Да как сказать, – пожал плечами Андрей, – путается всё. Да и все они одинаковы. А ты?
– Пока в Паласе был, часто. А как в имение попал, всё. Пять лет на одном месте.
– Хорошо?
– А фиг его знает. И так хреново, и этак дерьмово.
– Вот и выбирай, – засмеялся Андрей.
– Рабу выбор не положен, – хмыкнул Эркин.
– Слушай, а чего вам положено? Об чём речь не зайдёт, ты одно: не положено.
– Что положено? – Эркин как-то удивлённо посмотрел на него. – Волю хозяйскую исполнять. На хозяина работать.
– И всё?
– А на всё остальное воля хозяйская, – Эркин встал, пощупал куртки. – Вроде подсохли. Накинешь?
– Обойдусь. Одеяла перевесь поближе.
– Загорятся. Жратву когда привезут?
– Завтра. А что?
– Мяса не осталось. И жир кончился.
– Это я кашу перемаслил, – покаялся Андрей.
– Значит, завтра что? – засмеялся Эркин, садясь к костру. –
