Божьим промыслом. Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский
- Нынче никак.
- Что? – он-то уже разгорячился и не понимает её. – Может, вам тут боязно? Думаете, слуги увидят?
- Нет, - шепчет ему принцесса, - сегодня никак, и ещё три дня двери мои для вас закрыты будут.
- Ах вот оно что! – Волков наконец всё понимает и, конечно же, огорчается. – Вот какая досада, а вы так удивительно хороши, так соблазнительны в этом платье.
И, видя это его огорчение, Оливия целует его раз, ещё раз, ещё, гладит его по щеке и говорит:
- А потом мои двери для вас откроются.
Ну что ж тут поделаешь… Он выпускает её, и они прощаются.
Фон Готт и Кляйбер заждались его в коридоре, оруженосец так и вовсе заснул на стуле, сидя с куском пирога в руке. И они возвращаются в отведённые для него покои. В комнате его духота, но Гюнтер так встряхнул перину, а барон так за день вымотался, что лёг тут же и уснул, и до рассвета даже и не просыпался ни разу.
Глава 9
На рассвете он мылся с удовольствием, хотя… Да, под ключицей всё ещё покалывало, и от ключицы боль неприятно отдавала в руку. Нет, конечно, это были не те ощущения, что терзали его в живописной долине Цирля, но всё равно. Неприятное напоминание. А пока Гюнтер подавал ему чистое исподнее, вошёл фон Готт и сказал:
- Сеньор, к вам канцлер местный просится. Пришёл спозаранку. Не спится ему чего-то.
Как всегда, в манере этого молодого человека, впрочем, уже сложившегося воина, слышалась какая-то небрежность. Та самая солдатская небрежность, которую он не стесняется употреблять на счёт всяких людей мирных. У Волкова под ключицей покалывало, а тут ещё этот балбес со своей солдафонской спесью. Но сейчас генералу было не до манер своего оруженосца; признаться, этот ранний визит канцлера застал его врасплох. Он даже удивился на мгновение и переспросил:
- Канцлер? – Волков не мог поверить, что такой вельможа может вот так запросто заявиться к нему в такую рань, презрев всякие условности, даже без предварительного согласования визита. - Неужели самолично?
- Канцлер Её Высочества Брудервальд, он так представился, а кто уж он там на самом деле, почём мне знать, - всё с тем же пренебрежением продолжал молодой человек. – Может, и мошенник какой, что выдаёт себя за канцлера.
- Придержите свой язык, фон Готт, - тут уже генерал не выдерживает и замечает ему строго, но без злости, - последнее время стали позволять себе лишнее. Идите и скажите канцлеру, что я приму его примерно через минуту. Да убавьте свою спесь, вежливо говорите с ним, он важный сановник. Он из фамилии Винцлау, между прочим, – генерал заканчивает с бельём и говорит Гюнтеру: – Одежду подавай. Побыстрее. Что там чистое есть?
А одежды-то у него осталось немного, выбирать особо не из чего. Ехал-то на войну, много платья брать не стал. А то, что взял, так мошенник и убийца трактирщик со своей семейкой украл, попачкал или попортил. Больше было у генерала одежды военной, а кроме плотных стёганок да тонких гамбезонов всего одно приличное, невоенное платье, костюм синего шёлка с расшитым серебром колетом. Хоть не новый уже, но всё ещё сохранивший надобный для случая вид.
- Неси его и чёрные чулки к нему, - распорядился барон.
Господин Брудервальд видом своим генерала не удивил, это был видный, коротко стриженный, уже седой мужчина. Одежда его, как и положено одежде южан, была из хорошего шёлка, но не яркая, на пальцах были два золотых перстня, один с каким-то гербом, его Волков разобрать не смог, а второй перстень был с хорошим гранатом. Обувь его была не новой и мягкой, но бросалась в глаза его походка. У него было что-то с ногами. По виду канцлера нельзя было сказать, что этот человек богат и принадлежит к высшей аристократии такой земли, как Винцлау. А вот пришёл он не один, с ним был какой-то чиновник с ларцом.
«Вот так встретишь его на улице и уж не подумаешь, что он дядюшка принцессы и что может волею своею созвать ландтаг; скорее горожанин какой-то, не банкир, конечно, но из нобилей первых».
- Барон Рабенбург, - господин канцлер кланяется Волкову весьма учтиво и улыбается. – Уж извините, что вот так спозаранку, по-стариковски, нагрянул к вам.
А генерал кланяется ему низко и галантно, как принято при дворе Ребенрее.
- Господин канцлер. Рад, что зашли, рад знакомству и, признаться, удивлён вашему радушию и простоте, - Волков разводит руками. – Канцлера Ребенрее увидать – так в приёмной ещё постоять часок придётся.
- Ну, как же не прийти к такому герою, - отвечает ему господин Брудервальд весьма благодушно, - к истинному рыцарю, коих сейчас и не осталось уже. Инхаберин обещала представить меня вам, так она спит ещё. А я давно не сплю, всё дела. Вот и решил к вам зайти, узнать, не спите ли, если нет, то и познакомиться.
Нет, не верил генерал такой вот человеческой простоте канцлера. Канцлеры великих домов добродушием и прямотой не отличаются. По природе своей канцлеры должны быть хитры и в интригах искусны. А уж ежели какой канцлер пережил уже двух своих сеньоров и берётся решать судьбу третьей, тот и вовсе царедворец первостатейный. Иначе и быть не может. Тем не менее Волков виду не показывает. Он улыбается гостю:
- И я очень рад, что вы так решили. Чем больше таких знакомств, тем крепче союз между домами Винцлау и Ребенрее.
- Разумеется, разумеется, - сразу и с жаром соглашается господин Брудервальд. А Волков же про себя думает: «Разумеется? Что разумеется? Крепить союз между домами или собирать ландтаг для выдвижения своего кандидата?». Но
