Прислушайся к музыке, к звукам, к себе - Мишель Фейбер
Это не воображаемая «теплота», она вполне реальна. В отличие от претензий на более широкий диапазон частот, которые легко опровергаются с помощью графиков, теплоту винила и мистическое ощущение присутствия невозможно оспорить научными методами.
Однако поклонники винила ошибочно приписывают эту теплоту музыке, созданной артистами, и несправедливо полагают, что она теряется при безжалостном преобразовании в цифровые данные. В действительности же «теплота» представляет собой дополнительное искажение, связанное с присущими носителю ограничениями. Это механический гул проигрывателя, возникающий при вращении. Это скрип иглы в канавке. Это едва уловимый шелест скопившейся в дорожках пыли и грязи. Это то, как высокие и низкие частоты сглаживаются в среднем диапазоне. Многие люди находят такие посторонние шумы невероятно приятными, особенно если выросли на них.
Выражение «с нотками красного дерева» применительно к звуку тоже неслучайно. Сравнение эфемерных звуковых волн с таким инертным материалом, как красное дерево, кажется на первый взгляд неочевидным комплиментом. Однако наш почитатель винила имеет в виду старомодные проигрыватели прошлого. Ящик, в котором заключался граммофон, или тумбы для компактных проигрывателей действительно нередко изготавливали из красного дерева. Уж конечно, их не делали из стекла и черненой стали. В представлении нашего ценителя природное очарование красного дерева каким-то образом передалось и ПВХ-пластинкам, которые ассоциируются с проигрывателем.
Тумба из красного дерева и в самом деле может стать святыней, какой никогда не быть компьютерами или телефонам. (Хотя телефоны прекрасно выполняют функции четок.) Мебель для проигрывателя – это такой алтарь, перед которым в буквальном смысле преклоняют колени. «Винил требует, чтобы вы находились рядом с проигрывателем, – объясняет Генри Роллинз. – Время, место, ритуал и так далее. Пространство вокруг проигрывателя – ваш храм, где всем рады. Аудиосистема – источник проповеди. […] Словами не передать, как все это для меня важно».
А ведь есть еще паломничество: «Иногда, приезжая в родной город, я прохожу мимо домов и квартир, где тусовался с друзьями и слушал пластинки. Эти места очень много для меня значат… Помню, как долго тащился через снег, чтобы купить альбом Physical Graffiti…»
°°°
Я вовсе не собираюсь превращать эту главу в обличительную речь против любителей винила. Я и сам очень люблю мои старые пластинки. Чем старше становлюсь, тем больше слабеет мое зрение, и я уже не могу читать вкладыши к компакт-дискам, поэтому нахожу прибежище в роскоши двенадцатидюймовых пластинок, просматривая их, словно альбомы по искусству. Они и в самом деле искусство. Настоящие шедевры печати.
Я пишу эти строки, сидя менее чем в метре от проигрывателя. Я часто им пользуюсь. Иногда пластинки звучат потрясающе, и я испытываю отдельное удовольствие от того, что поднимаю иглу пальцем и опускаю ее в канавку или переворачиваю пластинку в руках, меняя сторону. Порой меня безумно раздражает, что игла соскакивает, или басы недостаточно плотные, или едва видимая царапина выдает отвратительный шум, или тридцатилетней давности отпечаток потного пальца превратился в суперклей, собирающий на себе всю пыль. Иногда, извлекая пластинку из плотного внутреннего конверта, я замечаю, что складка на бумаге оставила на поверхности винила свежий след, и задумываюсь о вопиющей непрактичности музыкального носителя, который можно испортить трением о бумагу. А временами я ставлю пластинку в проигрыватель, усаживаюсь рядом с роскошным буклетом, полным текстов песен и фотографий, и счастливо погружаюсь в этот мир.
Я не ностальгирую, но понимаю, что большинству людей это свойственно. Мне кажется трогательным, что четырнадцатилетний Генри Роллинз так далеко шел по снегу, чтобы купить альбом Physical Graffiti, а еще трогательнее его гордость по этому поводу. Многие любители винила всю жизнь хранят пластинки, которые крутились в проигрывателе, когда они потеряли девственность, над обложками которых они плакали, пытаясь разглядеть в них смысл жизни, или которые принадлежали их покойным родителям. Я могу это понять. Это прочная, живая связь.
Я также уважаю тот факт, что некоторым людям звучание винила нравится больше, чем цифровые записи. Музыка происходит в мозгу, а не в каком-то абстрактном мире цифр и графиков. Если «теплота» и шипение виниловой пластинки делают вас счастливым, значит, вам повезло больше, чем коллекционеру компакт-дисков, недовольному значением килогерц на немецком издании 1995 года по сравнению с японским изданием 2003‐го, которого ему не достать, но о котором он прочел в журнале.
В течение всей истории звукозаписи любители музыки полагались на наш ко всему адаптирующийся мозг, который отсеивал искажения и компенсировал недостаточное разрешение. Наши уши умны. Если в записи не хватает басов, мы можем их добавить. Если сигнал слабый, мы усиливаем его у себя в голове. Любовь может преодолеть самые серьезные преграды, и нет поводов сомневаться в том, что в прошлом люди точно так же влюблялись в звуки, которые воспроизводились с восковых цилиндров, дисков из затвердевшей слизи и с помощью транзисторных радиоприемников. Возмутительно искаженные записи симфоний Моцарта или блюза дельты Миссисипи дарили людям возвышенные прозрения. Даже сегодня жизнь человека может навсегда изменится благодаря песне, которая вдруг заиграет из его телефона. Каждый из нас слышит музыку по-своему, и каждый формат воспроизведения кому-то нравится, а кому-то нет. И Господь с ними.
Но помните: единственный носитель, обладающий «полным диапазоном», – это ваша голова.
«Ты знаешь, детка, это так»
Музыкальный бизнес всегда был таким: поп-звезды открывают рот под песни, записанные анонимными профессионалами. Симпатичные парни позируют с гитарами и даже не знают, как их правильно держать, не говоря уже о том, чтобы играть. Робкие барабанщики имитируют игру на ударных в клипе. Классический ракурс – звезда, не умеющая играть на пианино, сидит за инструментом так, чтобы не видно было рук или они лишь на краткую секунду появлялись в кадре.
Все причастные понимали, что подобный обман в порядке вещей. Но публика должна оставаться в неведении. Мир не знал большего удара по репутации, чем откровенное признание The Monkeys, что на их ранних пластинках (боже!) играли не они.
По мере того как производство популярной музыки становилось все более технологичным процессом, все труднее было скрывать подделки. К счастью, публика и сама цеплялась за свою невинность перед лицом неопровержимых доказательств. Молодежь, позировавшая для съемок журнала Smash Hits, и пальцем не притрагивалась к производству музыки, которую, казалось, не замечая этого, публика активно покупала. Кайли Миноуг, Frankie Goes to Hollywood, Dead or Alive могли с восторгом рассказывать журналистам о
