А. Галкин - Рефераты для дурёхи
“Сон – сам по себе только тень”, – отвечает Гамлет.
(“A dream itself is but a shadow”)
Розенкранц талдычит свое, упорно вбивая Гамлету в голову, что все его безумие проистекает якобы из самомнения, или, точнее, “преувеличенного мнения о себе”. И далее: “Оно (самомнение (в подлиннике – ambition)) даже не тень вещи, а всего лишь тень тени ”. (В подлиннике – “but shadow’s shadow”).
“Итак, – заключает спор Гамлет, – только ничтожества, не имеющие основания гордиться собою, – твердые тела, а люди с заслугами – тени ничтожеств”. (Буквальный перевод: “…только нищие (у которых нет тщеславия) обладают телами (т. е. реально существуют), а короли и раздутые (не по заслугам возвеличенные) герои – лишь тени нищих”.)
Шекспир как будто настойчиво и последовательно подчеркивает эту тему тени, и сна как тени, и “тени тени”. Тени на глазах читателя исчезают. Предмет остается без тени, тень – без предмета. Тень отражает саму себя. Солнце, которое и создает тень, вообще будто бы перестает существовать. О нем как об источнике тени забывают напрочь.
Во сне, где нет солнца, не может быть и тени. Откуда возьмется во сне источник света? Существует ли вообще в сновидении свет и тьма? Это вопросы неразрешимые, и на них нельзя дать ответы.
Сон метафорически превращается в тень. Тень чего? Тень яви? Или, может быть, тень иного, того, мира? Гамлет опять не отвечает.
Не отражают солнца, стало быть, по логике Гамлета, являются твердыми телами только ничтожества, точнее нищие, лишенные амбиций, а короли и герои – их тени, по словам Гамлета, – словам, похожим на шараду или загадку сфинкса.
Отметим только, что тень есть отражение предмета и, значит, тень – лишь частный случай развернутой шекспировской метафоры зеркала.
Почему медлит Гамлет? Почему он не сразу мстит Клавдию за убийство своего отца?
Вспомним, от кого Гамлет узнает о том, что его отец не укушен змеей, а предательски убит родным братом Клавдием, влившим в ухо законному королю Датскому смертельную дозу яда. Гамлет узнает об убийстве от Призрака. Заметим: не от своего отца, но от призрака отца. Но ведь Призрак – тоже тень, выходец с того света. А вдруг он посланец дьявола, сатанинское наваждение? Почему Гамлет должен верить Призраку? Что если Призрак специально послан дьяволом с сатанинской целью склонить Гамлета к убийству ни в чем не повинного человека?
Горацио, между прочим, останавливает Гамлета: он боится, что Призрак, за которым упрямо устремился Гамлет, приведет его к краю пропасти, и Гамлет сорвется и погибнет. Да, Горацио именует Призрак “тенью ”. (В подлиннике, правда, Шекспир использует близкое слово, но не идентичное тому, которое выбирает в переводе Пастернак: это слово “apparition” – привидение, видение.) Однако – вот странность! – эта тень похожа на отца Гамлета, “как эти руки” (руки Горацио!).
Руки одного человека, несомненно, похожи одна на другую, как близнецы. Тень отца Гамлета неотличима от самого отца Гамлета. Эта тень, впрочем, приходит из ада. Как рассказывает о себе сам Призрак Гамлету:
Я дух родного твоего отца, (I am thy father’s spirit)На некий срок скитаться осужденныйНочной порой, а днем гореть в огне,Пока мои земные окаянстваНе выгорят дотла. Мне не даноКасаться тайн моей тюрьмы.Иначе б От слов легчайшей повести моейЗашлась душа твоя и кровь застыла…
Итак, Призрак – дух отца, но не отец; он тень, но он “тень тени”. Возможно ль говорить здесь о руке как близнеце руки? Вряд ли Горацио прав. Уж слишком все двоится, отражается, зыблется в этом странном мире полуснов-полуяви, в этом мире призраков и теней, на время покинувших преисподнюю, чтобы быть явленными в мире дольнем. Мир земной, населенный духами, вообще перестает отбрасывать тени, потому что предметы превращаются в одни призраки.
Если в мире земном теперь, после встречи с Призраком, все состоит сплошь из отражений, кривых зеркал, теней теней (или полным отсутствием теней, что не менее парадоксально) и теней снов, как будто сам реальный, плотский, материальный мир предстал в виде сна и иллюзии, – то в мире потустороннем, наоборот, все, со слов Призрака, предельно материально, вещественно, жестоко. Ад рисуется почти, как у Данте в “Божественной комедии”, местом не духовных, но телесных мучений. Впрочем, и здесь надо отдать должное художественному мастерству Шекспира, на телесность этих мук Призрак только намекает Гамлету, не называя их конкретно:
Пока мои земные окаянстваНе выгорят дотла. Мне не даноКасаться тайн моей тюрьмы.Иначе б От слов легчайших повести моейЗашлась душа твоя и кровь застыла,Глаза, как звезды, вышли из орбитИ кудри отделились друг от друга?Поднявши дыбом каждый волосок,Как иглы на взбешенном дикобразе.Но вечность – звук не для земных ушей.
И все-таки в представлении Гамлета, в ушах которого звучит голос Призрака, ад определенно ассоциируется с телесными ощущениями: с гнойным лишаем, коростой, покрывшим тело отца, когда в его ухо попал сок белены,
Чье действие в таком раздоре с кровью,Что мигом обегает, словно ртуть,Все внутренние переходы тела,Створаживая кровь, как молоко,С которым каплю уксуса смешали.Так было и с моей. Сплошной лишайПокрыл мгновенно пакостной и гнойнойКоростою, как Лазарю, кругомВсю кожу мне.
Столкнувшись с адом на земле, Гамлет теряет ясные земные ориентиры. Гамлет побывал, хотя бы и невольно, в мире, где тени исчезли, поскольку этот призрачный мир беспредметен. И адский огонь, наверное, тоже холоден, как лед, а его блики не дают теней.
Гамлет прибегает к Офелии в спущенных чулках с полубезумными глазами. Это происходит, вероятней всего, сразу после встречи с Призраком. С этого момента ведется отсчет так называемого безумия Гамлета.
Нелепо думать, будто Гамлет, перед тем как прибежать к Офелии, спускает чулки с обеих ног, чтобы тем самым разыграть перед Офелией безумие. Получается в таком случае, что он все необыкновенно тонко рассчитал: зная, что Офелия – дочь Полония и что сам Полоний – шпион Клавдия, стало быть, Офелия шпионит за Гамлетом по приказу Клавдия, – зная все это, Гамлет разыгрывает безумие, просчитав последствия на три хода вперед.
Естественней предположить, что Гамлет, испытав жесточайшее потрясение от встречи с Призраком, посланцем запредельного, бежит к Офелии как к единственному земному прибежищу, как к любимой женщине, связывающей его с этим плотным и материальным миром, миром форм, предметов, тел, а не их теней и отражений.
Только что Гамлет побывал в мире ином: мрачный посланник преисподней требует от него ни много ни мало как совершить убийство. Этой мести требует отец (или его тень, бесплотный дух), потому что в противном случае он обречен на вечные муки в аду и будет скитаться бесконечно между тем и этим миром, не находя себе места нигде. Заключает ли такой приказ Призрака волю Бога? Угодно ли Богу убийство, хотя бы во имя справедливости и в качестве возмездия? Если Гамлет пойдет на поводу у Призрака и на самом деле осуществит убийство короля Клавдия и родного дяди, не отправится ли он вслед за Призраком прямиком в преисподнюю? Гамлет вынужден на этом свете стать орудием возмездия того света. Насколько это посильно для человека?
От подобных вопросов кровь стынет в жилах и волосы встают дыбом. Здесь от мнимого безумия до настоящего – один шаг. Мститель облачается в кровавую одежду убийцы. Цена справедливости – муки совести.
Гамлет
Я знаю, как мне быть. Но, может статься,Тот дух был дьявол. Дьявол мог принятьЛюбимый образ. Может быть, лукавыйРасчел, как я устал и удручен,И пользуется этим мне на гибель.Нужны улики поверней моих,Здесь, в записях. Для этого со сценыЯ совесть короля на них поддену.
Гамлет вынужден восстановить порядок одновременно на земле и на небе, вернее месть Гамлета в этом, земном, мире позволит Призраку получить пропуск в тот мир. Пока Гамлет не совершит убийства Клавдия, тень его отца будет вечно скитаться между двумя мирами, терпеть материальные муки, на которые обречены грешники, умершие без покаяния. Грехи за собой, вопреки мнению Гамлета о своем отце, признает и сам Призрак. Покаяние, таким образом, странно увязывается с местью сына брату-убийце. Все это мало согласуется с милосердием, к которому тяготеет Гамлет-гуманист и студент Виттенбергского университета.
Вот почему Гамлет стремится сначала “заарканить совесть” короля, чтобы прежде всего сладить с собственной совестью. “Мышеловка”, понятно, предназначена для проверки истинности слов Призрака. Гамлету нужны весомые доказательства слов Призрака. И Гамлет берет в свидетели Горацио, с тем чтобы его, Гамлета, не обмануло зрение – зрение и взгляд человека пристрастного. Горацио должен стать объективным наблюдателем реакции Клавдия на разыгранную актерами пьесу о герцоге Гонзаго, который был убит тем же способом, что и отец Гамлета: вливанием яда в ухо спящего.
