Вардан Айрапетян - Толкуя слово: Опыт герменевтики по-русски

Владимир Бибихин в Языке филос. сказал (с. 33):

Растраченный обыденный язык, хлам из хлама, не нуждается в переработке, словно утиль или сырье; он сам и есть богатство, незаметное под лохмотьями избитых значений. Нищета пошлого слова недаром так задевает нас: это наша незаметная нищета. Нищета в нас самих, если мы слышим слово нищим. Дети его таким не слышат,ЙЙЙ

Пошлости «не может быть там, где есть органическая связь ценностей». по Лидии Гинзбург. «Поэтому народное сознание в своих интеллектуальных проявлениях не может быть пошлым; народное, фольклорное сознание в высшей степени выражает связь ценностей, органическую культуру.» — Утверждение и отрицание (Претвор. опыта. с. 100 сл.).

Уменьшительный суффикс выражает инакость, потому-то мопассановское bel-ami, образованное по аналогии с названиями вроде beau-père «тесть, свекор, отчим», beau-frère «шурин, свояк, деверь», то есть иной отец, иной брат, ведь красота (bet. beau «красивый, прекрасный») это инакость, потому-то bel-ami по-русски не милый друг, а дружок, как поправил О. Трубачев. Этноген. культ, слав., с. 155 сл. Сюда же, конечно, богоданный отец/батюшка «тесть, свекор, отчим, крёстный, посажёный», диалектное божат(ый). божатко, бо-жатушко «крёстный, названый отец» или английское godfather «крёстный отец» и подобные названия. Или датские bedstefa(de)r «дедушка» и bedstemo(de)r «бабушка», буквально «лучшие» отец и мать, тоже иные, вместе bedsteforaeldre «лучшие родители», а по-русски с уменьшительным суффиксом: бабка или бабушка, дедушка, но есть и дед.

Слово лихва «прибыль, ростовщичьи проценты» — праславянский германизм, но общего с лихо, лишний, лишь индоевропейского происхождения (ЭССЯ 15. с. 97–99). представляющий иное как прирост; сюда же лицо по этимологии В. Топорова[135], в неожиданном согласии с тем, что голова это развитой последний позвонок.

В сказке НРС. 276 купец думает, что в саду никого нет, никто не увидит, как он сорвет цветок для дочери, и только сорвал — перед ним явился иной, «страшное чудище — безобразный крылатый змей с тремя головами». У Битова в рассказе Фотография Пушкина (1799–2099) из Преподавателя симметрии «Поэт — ползает в траве как жук, никем, кроме Игоря, не наблюдаемый, то есть не наблюдаемый уже никем…» — Игорь иной-никто, гость из будущего. Пушкин и сам стал, по слову Абрама Терца, «универсальным человеком Никто»[136]. А вот стихотворение Никто восьмилетнего Дениса Маслакова (Огонек. 1991. № 6. с. 33):

Если небо хмурится.Всё вокруг не то.Целый день по улицеБегает НИКТО.

Грустно смотрит в окна онИ стучится в дверь.Говорит он: «Холодно!Я не злой, поверь!»

Открываю двери—Нету никого.Может, слабо верюЯ пока в него?

Заходи в прихожуюИ снимай пальто.Видишь, как похожи мы.Я и сам НИКТО.

Пауль Целан, Псалом из Die Niemandsrose.

Имя божественного незнакомца Немо из отрицательного пето < *пе homo соответствует имени бога-творца Праджапати Ка из древнеиндийского вопросительного ka «кто?», об этом переосмыслении см. Ян Гонда. Местоим. КА. Вот смысловая схема для обоих имен: «Кто (ka)? — Никто (nemo). — А если никто, то иной (Ka/Nemo).»

Не фонарь и очки тебе нужны, а зеркало, говорит этот рисунок, не движение, а покой, не поиски вне себя, а самоуглубление, не купечество, военная служба или церковность, а Бог. Кроме Алкивиада I, 133с (с вероятной неоплатонической вставкой). Бог уподобляется зеркалу в апокрифических Одах Соломона. 13.1сл. («Вот, наше зеркало Господь, откройте глаза и узрите их в Нем. И рассмотрите обычай ваших лицЙЙЙ»), и Деяниях Иоанна. 95 (Христос как зеркало), у алхимика Зосимы (Святой Дух как зеркало — Химия средневек. 2. с. 262 сл.), у отцов церкви и немецких мистиков, см. Н, Южде, Метаф. зерк… ЗВ, особенно с. 109—13; Г. Грабес, Зерк. образность, с. 75 сл. и 137—41: а еще Одо Казель, Зерк. симв. К мотиву дурака в зеркале — У. Уилфорд, Дурак жезл. 3. Передача подписи к Немо nymanî en ckent sy selvē как «je m' ignore moi-même» y Роберта Кляйна (Тема дурака, с. 441) только искажает смысл рисунка. Вот о Каждом Н. Гершензон-Чегодаева в Брейг. (с. 135): «Идея самопознания в представлении людей позднего средневековья и раннего Возрождения причудливо соприкасалась с образом Человека-Никто, а последний — с образом Дурака. Немо и Дурак сливались воедино. И тот и другой принимали то положительную, то отрицательную окраску.» — За всем этим стоит идея иного.

Слово нéщечко по САР: «ЙЙЙпростонародн. Вещь какая-либо любопытная, привлекательная, сокровенная. Я тебе дам нѣщечко.» И по СВРЯ: «ЙЙЙнечто: тайна: вещица, гостинец, дорогая вещь, лакомство ипр. Я тебе из города привезла нѣщечко. Пойдем-ка, я скажу нѣщечко, сокровище; говор, и нѣстечко, нéйстечкоЙЙЙ» (ст. Hѣчто). Нéщечко. диалектные нéстечко, нéшточко, нúштычко, нúщечко. производно от нечто, в диалектах нёшто/нйшто — СРНГ 21. здесь же оставшееся без толкования ништа «гостинец» = нúшто, а еще нибýдка «гостинчик»; ср. просторечное нéчто в смысле «из ряду вон», но и ни-чего/ничё «пусть, пустяки», «ладно, хорошо» с производным ничёвый «хороший». Шоколадное яйцо с сюрпризом внутри, вот пример не-щечка, будто бы сказочного яйца, которое разворачивается в целое царство (к мировому яйцу см. В. Топоров. Миф о мир. яйце; Влад. Шкловский, Числ. знач. «яйца» о немецком Ei «1000»). Есть детская повесть Леонида Нечаева Нещечко, т. е. «сокровище, любимчик», это «ласковое словечко, слышанное в детстве от матери», достается медвежонку-приемышу. Иное от иного: нещечко, можно сказать, подарок Санта-Клауса, святого Николая, «господина Никого», а греки называли счастливую находку έρμαιον «гермесово», например Платон в Федоне, 107с, и Государстве, 368d: свидетель находки, чтобы получить свою долю, говорил κοινός Έρμης «Гермес общий!», ср. у Аристотеля — Риторика, 1401а. Толкование, έρμηνεία тоже ξρμαιον, дар Гермеса, догадка тоже нещечко.

Мандельштам о Хлебникове (Заметки о поэзии), тоже верном говорящему Ивану:

Чтение же Хлебникова может сравниться с еще более величественным и поучительным зрелищем: так мог бы и должен был бы развиваться язык-праведник, не обремененный и не оскверненный историческими невзгодами и насилиями. Речь Хлебникова до того обмирщена, как если бы никогда не существовало ни монахов, ни Византии, ни интеллигентской письменности. Это абсолютно светская и мирская русская речь, впервые прозвучавшая за всё время существования русской книжной грамоты.

Художнику нечто задано вне языка, но он, раскидывая слова и сопоставляя их, создает, а затем познаёт свою душу. Таким образом в юности моей, сопоставляя слова, я познал вселенную и целый мир возник для меня в языке и поднялся от языка. И оказалось, что этот поднявшийся от языка мир совпал удивительным образом с действительностью.

Толкователь тоже мог бы так сказать.

К разнице между свободой и волей см. С. Бочаров. Своб. Пушк.: В. Топоров. Простр. текст, прим. 23 на с. 239 сл… Мир и воля, с. 51 с прим. 79 на с. 60. Элемент *MIR-. с. 110—15; В. Бибихин, Узнай себя, с. 287 сл. Сюда же из Пришвина