Маруся Климова - Моя АНТИистория русской литературы
Помню, еще в девяносто первом году, когда я впервые приехала в Париж, я встретила там одного жирного и полностью заросшего густой курчавой бородой писателя, который принадлежал к последней, так называемой «третьей», волне эмиграции. Так вот, этот писатель буквально трясся всем своим жирным телом и едва не топал ногами от злобы, стоило ему хотя бы издали заметить своих бывших соотечественников. Он даже запретил переиздавать свои книги в России и вообще упоминать собственное имя в печати. Но все напрасно! Его бывшие сограждане всем скопом нахлынули в Париж, и теперь он вынужден был постоянно натыкаться на знакомых, родственников и друзей, которым он так хотел досадить своим исчезновением, наподобие того, как я в далеком детстве тайно желала попасть под троллейбус или же автобус, чтобы досадить папаше и мамаше.
Вообще, я думаю, что не только непосредственно окружающий человека мир достаточно просто устроен – и я, кажется, уже об этом писала, – но так же и все то, что принято называть громким словом «Вечность», то есть и мир потусторонний, при желании не так уж и сложно понять. Для этого достаточно самой минимальной сообразительности и наблюдательности. Например, наблюдая за поведением этого моего парижского знакомого, довольно просто смоделировать поведение самоубийц, если бы их кто-нибудь когда-либо вдруг решил воскресить, желая, к примеру, воплотить в жизнь прозрения Николая Федоровича Федорова о научном воскрешении предков. Начав клонирование, человечество, кстати, уже вплотную приблизилось к решению этой проблемы. Причем я почти не сомневаюсь, что писатели, наряду с кинозвездами, окажутся в числе первых, кого благодарные потомки пожелают видеть рядом с собой. Другое дело – кого именно и в какой очередности! Это, видимо, будет зависеть от сложившейся к тому моменту конъюнктуры. Если бы воскрешение проводилось во времена расцвета сюрреализма, то наверняка настаивали бы на воскрешении в первую очередь личностей вроде Сада, Лотреамона или Гойи; в наши дни, скорее всего, предпочтение было бы отдано Борхесу. Впрочем, если подобные вопросы будут решаться на референдуме, то самыми первыми могут воскреснуть Донцова, Кристи и Митчелл. При этом возможны и парадоксальные ситуации, когда жители России через сотню лет пожелают видеть во плоти Франсуазу Саган, которая и сегодня-то, при жизни, у себя на родине во Франции уже почти забыта. Очнувшись от долгого сна, она в первый момент даже не поймет, на каком языке вокруг нее говорят все эти радостные и улыбающиеся люди. А если этот референдум будет к тому же еще и тайным, то лично я бы не удивилась, если бы кандидатура Пушкина на подобных выборах вообще с треском провалилась, так как у нас его уже давно никто не любит и не читает, а во всем остальном мире практически никто и не знает… Так вот, возвращаясь к теме самоубийц: я очень хорошо себе представляю, как какой-нибудь там Добычин или же Мисима будут недовольно брыкать ногами и выворачиваться, когда благодарные потомки будут доставать их из огромной пробирки специальными гигантскими, заранее продезинфицированными щипцами. А вот мой парижский знакомый, если очередь вдруг когда-нибудь дойдет и до него, наоборот, скорее всего, отнесется к такой процедуре вполне стоически, так как нечто подобное ему уже пришлось пережить еще при жизни, после крушения Советского Союза. Хотя, конечно, снова увидеть все эти рыла своих соотечественников, да и вообще людей: разных там соседей по коммунальной квартире, критиков и т. п. – перспектива для писателя не из приятных!
Однако все, что я тут говорю, включая мое глубокое сочувствие эмигрантам, ни в коей мере больше не относится к русским эмигрантам «первой волны», хотя бы потому, что, если хорошенько вдуматься, большинство из них покинули свою родину не по своей воле, то есть и этот опыт «смерти при жизни», и мои детские переживания им, в сущности, глубоко чужды. Поэтому в данном случае, по-моему, и вовсе не о чем особенно говорить – все предельно просто и банально! Художники, оказавшиеся по разные стороны баррикад, возможно, сами о том не подозревая, заложили бомбу с двойным детонатором под будущее России! Нет, под мое будущее – пожалуй, так будет точнее! Одни создавали монументальные произведения, вроде «Кубанских казаков», в которых столы ломились от виртуальных яств, а другие – вроде Бунина, Зайцева и особенно Шмелева, – с тайным наслаждением и сладострастием, видимо, желая таким образом досадить своим оппонентам (и у них были для этого серьезные причины), подробно живописали всевозможные разносолы, маринованные грибочки и блинчики с черной икрой, которые они якобы только и делали, что пожирали в огромном количестве в своем счастливом прошлом. А в результате лично я сегодня уже абсолютно не понимаю, с чего это вдруг я взяла и сожгла свой диплом, что это мне взбрендило в голову, причем как раз тогда, когда мой отец уже работал в Посольстве в Никарагуа, при котором, кстати, в качестве корреспондента какой-то газетенки ошивался Ампилов. И Проханов, между прочим, уже тогда спокойно печатался себе в «Литгазете»! Не сомневаюсь, что, если бы не эти вот подробные описания разных там блинчиков и особенно пирожных, моя судьба могла бы сложиться совсем, совсем иначе!
Об исторической роли русской философии я уже написала!
Кстати, совсем недавно я узнала, что все посаженные Лениным на корабль философы оплачивали дорогу за свой счет. Если это действительно так, то Ленин был и вправду гением. Напрасно я его всегда недооценивала! Но подлинная гениальность никогда сразу и не бросается в глаза – это такой совсем маленький, крошечный нюанс, отделяющий великое от смешного. Вот простоватые последователи Ленина, которые сажали диссидентов на самолет и доставляли их в Париж за счет государства, только этим крошечным нюансом и отличаются от своего великого предшественника. Поэтому они, в конце концов, все и развалили!
Глава 29
Унесенные волнами
Но порой я и у себя дома, в Петербурге, чувствую себя не то что там иностранкой или же эмигранткой, а вообще инопланетянкой. Вот буквально несколько дней тому назад включила радио и услышала, что некий писатель по фамилии не то Круглов, не то Шаров не смог опубликовать в журнале «Новый мир» свою повесть из-за расхождений с редакцией в трактовке учения уже упоминавшегося мной Николая Федоровича Федорова. Писатель подверг критике мысли Федорова, тогда как члены редколлегии журнала собирались сделать их чуть ли не стержнем в концепции новой национальной идеи России. Причем происходило это аж в самом начале девяностых, когда я, вынуждена признаться, и вовсе еще жила совсем бездумной и растительной жизнью. И вот, в это мгновение, прослушав эту драматическую историю, я почувствовала себя натурально свалившейся с Луны: настолько невежественной, грубой и тупой я себе показалась в сравнении с просвещенными сотрудниками «Нового мира» и писателем Кругловым-Шаровым!
В довершение всего ночью мне еще приснился совершенно сумасшедший сон: яркий, цветной, со звуками и даже с запахами. Помню, я ощущала во сне резкий пряный и сладостный запах опопонакса, которого на самом деле я не только не нюхала, а даже никогда и не видела, и голос, как бы за кадром, произнес: «Пиво Опопонакс – лучше не бывает!» Я увидела двух девушек, переходящих через Фонтанку по Аничкову мосту, и одна громко говорила другой: «И вот они поставили здесь памятник чижику-пыжику. На него все кидают денежки, и если денежка ему на головку упадет и задержится на подставочке, на которой он стоит, то все у тебя будет хорошо – благополучие, деньги, достаток, все будет». И вдруг я как будто очутилась в теплом, уютном, защищенном от внешних воздействий месте – у меня и раньше иногда возникало такое ощущение, но на этот раз все было гораздо приятнее. Мало того, я как будто увидела внутренним взглядом вереницу ежиков в красных с золотом попонках, которые напоминали мне мраморных слоников, вроде тех, что я когда-то видела на салфетке на буфете в доме моей тетки.
Однако нет худа без добра! После этой радиопередачи я все же заглянула в энциклопедию и теперь имею хотя бы самое общее представление об идеях Федорова. Впрочем, нет, не совсем так. Лет пятнадцать назад я уже, по-моему, слышала это имя, но потом начисто забыла. Стоит ли удивляться после этого, что у России до сих пор нет внятной национальной идеи! Ведь большинство ее населения, наверняка, составляют такие же легкомысленные профаны, как и я. В кругу моих знакомых, например, нет ни одного человека, который бы относился всерьез к идее о научном воскрешении предков. А жаль! Лично я считаю, что это вполне реально, к сожалению… Потому что Циолковский, который тоже вроде бы был поклонником Федорова, наверняка задумал свои космические аппараты для того, чтобы потом отправлять на Луну таких, как я. Не исключено ведь, что впоследствии именно Луна станет местом ссылки неугодных писателей, каким раньше было Михайловское для Пушкина или же Париж для многих русских писателей и философов. Сам Циолковский, по-моему, от рождения был полностью глухим и еще с какими-то дефектами, так что он, вообще, скорее всего, женщин должен был ненавидеть и, наверняка, не прочь был бы их всех отправить на Луну. То есть, задумав свое безумное изобретение, он ведь мог только прикрываться Федоровым и его гуманными намерениями воскресить всех умерших и планомерно расселить их во Вселенной, а на самом деле, в глубине души, руководствовался совсем другими мотивами. Так ведь очень часто бывает! Владик Монро на одной из своих фотографий весьма удачно, по-моему, перевоплотился в Циолковского. Создал очень точный образ! На постели, облокотившись на подушки, лежит дряхлый старик с бородкой и в очечках. Его горящий взор устремлен куда-то в туманную даль, а рядом, у его ног, сидит юная девушка и с восторгом смотрит на своего кумира. Глядя на эту картину, как-то невольно и сразу постигаешь скрытый смысл открытий Циолковского, даже не надо учиться в техническом ВУЗе!
