Проблема классификации языков в свете нового учения о языке - Иван Иванович Мещанинов
На этом пути, в случае отхода от непосредственного материала и увлечения общими выводами, легко впасть в односторонние уклонения. Так, между прочим, неправильными представляются также и некоторые высказываемые предположения последователей уже не индо-европейской школы о том, что всякая языковая группа, по яфетической терминологии система, переживает все стадиальные переходы. Наоборот, если учесть всю обстановку исторического хода развития и вызываемую ею смену языковых образований с качественно иными языковыми составами, образующимися в процессе языковых перестроек и получающими облик новых групповых оформлений, то придется признать, что каждая языковая группа переживает только те стадиальные смены, каковые застигаются ею самою на путях ее развития. Предшествующие же стадиальные состояния переживаются другими языками, хотя бы и легшими в основу изучаемого, уже нового языкового состава. На самом деле, пережитое состояние скачка может дать новый язык или новую языковую группу, оставляя позади себя предшествующие стадиальные смены, пережитые качественно иными языками, следовательно, иными языковыми группировками.
В частности, русский язык, являющийся равным образом продуктом истории, мог в путях схождения других языков, значит еще в период своего собственного образования, уже изначально носить в себе признаки флективности. И потому утверждать, что и он, наравне со всеми другими, должен был когда-то пережить аморфно-синтетический строй, – едва ли возможно. Для подобного рода утверждения достаточно учесть хотя бы то, что в то время, когда в Восточной Европе существовавшие в ней языки могли характеризоваться аморфным синтетизмом, в этот самый период русского языка, вероятно, вовсе и не было. И если в русском языке даже настоящего его строя частично улавливаются нормы синтетизма, то явления данного порядка объясняются или особенностями структуры речи, например, совпадением в некоторых словах именительного и винительного падежей, при котором действующее лицо отличается от предмета действия занимаемым во фразе местом (синтетизм, обусловленный правилами синтаксиса), или же пережиточным сохранением более древней стадиальной формы, вошедшей в состав русского языка при его образовании в путях схождения формирующих его отдельных языков предшествующей стадии.
При таких условиях возможно, что Jespersen вовсе уже не так далек был от истины в своем утверждении о том, что индо-европейские языки искони флективны[3]. Действительно, конгломерат племен, обитавших на территории Франции и именуемых галлами в римских источниках, не говорил на французской речи, поскольку в то время не было еще французов в Западной Европе. Каков был строй речи того периода – сказать трудно, но все же некоторые указания на то имеются, при чем данные этого порядка в западной части Европы не безынтересны для историка-лингвиста. Дело в том, что одни из наиболее древних языков из числа доступных изучению в данной территории – кельтские, с их наличным живым представителем бретонским, представляют собою, в результате проведенного Н.Я. Марром анализа, еще не индо-европейское образование в полном смысле этого слова, а только переходную ступень стадиального развития звуковой речи между языками древнейшего населения Европы и языками индо-европейской системы[4]. Таким образом, кельтские языки выявляют собою ту же ступень, как и армянские Кавказа.
В данном случае вопрос о том, каким образом получалось отмеченное переходное состояние речи, т.е. путем ли внутренней трансформации или же в результате скрещения местных языков с уже сложившимся индо-европейским по соседству, хотя бы с латинским, имеет значение скорее для исследователя поводов проявляющейся языковой перестройки, чем для аналитики наблюдаемого процесса самого по себе. И в том и в другом случае факт переходного состояния окажется налицо, также как налицо окажется и факт идущей трансформации. И если он улавливается по отношению к будущим романским, то его же надлежало бы установить и для прошлого самого латинского языка, хотя бы он в своих элементах индо-европеизации шел иными путями.
Во всяком случае мы можем признать в достаточной степени устанавливаемым только одно, а именно, что в Западной Европе мы все же наблюдаем момент становления индо-европейской системы в хронологических границах весьма не отдаленного от нас времени лишь нескольких тысячелетий уже развитой культурной жизни. А из всего сказанного не так уже трудно притти к выводу о том, что не только не устранена постановка задания прослеживания моментов становления индо-европейских языков, но не устраняется и возможность того, что даже в период своего становления эти языки уже носили в себе развитые признаки речевой структуры. Значит, они и изначально могли быть уже флективными.
Отсюда само собою напрашивается заключение о том, что для более полной характеристики любой языковой группировки, вовсе не исключая и индо-европейской, требуется детальная проработка материала не одним только типологическим анализом. Так, если каждая языковая группировка является продуктом исторического процесса, то для определения ее необходимо выяснить как движущие причины данного исторического явления, так и пути самого исторического хода развития, приведшие к определенному виду схождения языков. Как раз этого рода работа и не была проведена при установлении круга индо-европейской семьи языков, искусственно включенных в одну группу в значительной степени по расово-географическому признаку, т.е. по той же самой схеме, по которой проводит свои построения этнолого-лингвистическая школа культурных кругов. К тому же отнесение в одну семью языков таких разнотипных представителей, как французский, немецкий и русский (романская, германская и славянская группы), противоречит даже и формально-типологическому признаку.
Не меньше затруднений в вопросе о классификации языков представляет и
