Майя Тугушева - Под знаком четырёх
6. Отправной точкой, как бы стимулирующей расследование, часто бывает несправедливое подозрение или обвинение.
Сименон. Практически сохранено без изменений в большинстве романов, но вот в романе «Мегрэ и неизвестная» вообще нет такого подозреваемого или подозреваемых, практически вплоть до финала. Иногда Сименон (используя выражение По) «проговаривается» до финального разрешения тайны, и, например, мэра Грандмэзона почти с первых глав романа начинаешь подозревать в преступных наклонностях («Порт туманов»).
7. Разрешение тайны всегда должно удивлять.
Сименон. Конечно, приятно делать сюрпризы читателю, но нельзя не учитывать особенности французского читателя; ему, как правило, важен не только конечный сюрприз, и читает он не только для развлечения, но обязательно ищет в детективе и «психологию»: размышления и рассуждения о жизни, чувствах и судьбе. А так как по-прежнему отношения между французами и их полицией очень напряжены и в стране существует презумпция виновности, то сам факт, что человека привлекают к суду, бросает на него часто неизбывную тень. Понятно, почему в детективных романах внимание Сименона не столько сосредоточено на композиции и приемах «удивления» читателя, сколько на выписывании характеров и психологическом их освещении. И Мегрэ как нельзя лучше подходит на роль вдумчивого, неторопливого, наделенного даром интуиции сыщика. Ему ведь так важно не допустить ошибки, не дать арестовать невиновного, узнать не только «кто», но «почему». И просто удивительно, до чего же Сименон и Чандлер одинаковы в стремлении психологизировать детектив. Сименон, правда, иногда готов даже увлекательность и живость повествования принести в жертву психологии. Чандлер же неукоснительно следит за тем, чтобы читателю ни в коем случае не стало скучно. Однако увлекательность не должна полностью зависеть от раскрытия тайны, но только основываться за ней. Чандлер и Сименон очень внимательны к стилю, который должен будоражить воображение. Вот Филип Марло ожидает аудиенции у будущего клиента, важного дельца, который заставляет его томиться в приемной, где стоит тишина, и Чандлер пишет: «…минуты проходили мимо на цыпочках, прижав пальцы к губам в знак молчания» («Женщина в озере»). Так он «приближает» увлекательность к художественности, подобно тому как Сименон часто вторгается в область психологической прозы, почему иногда просто невозможно провести границу между его «трудными» романами и романами о Мегрэ; и в тех, и в других рассказывается о жизни человека и его поступках, их обусловленности средой, воспитанием, наследственностью, законами общества — одним словом, обстоятельствами, от его воли не зависящими… Почему человек, обычный и даже добрый, любящий семьянин, усердный работник, может внезапно бросить жену и маленькую дочь без всяких средств к существованию, а потом совершить убийство? Причины разные, а результат один: убивают и деклассированный портовый рабочий, и бывший добропорядочный обыватель, и преуспевающий адвокат, и высокопоставленный государственный чиновник-дворянин. И во всех этих причинах и поводах надо разобраться Мегрэ, но прежде всего самому Сименону, автору детектива «Мегрэ и одинокий человек» и знаменитого психологического романа «Грязь на снегу». Но мало того, надо сделать эти причины понятными и обыденному сознанию, и занять, увлечь такое сознание, поднаторевшее в установлении тончайших причинно-следственных связей.
8. Автор умеет применять, так сказать, принцип «очевидного-невероятного», то есть представить ситуацию, когда самое таинственное объясняется самой простой причиной.
Сименон. Тоже это прекрасно умеет.
9. Иногда сыщик прибегает к «инсценировке» преступления, чтобы заставить подозреваемого выдать себя.
Сименон. Мегрэ знает этот способ и владеет им, но прибавляет к нему и специфически полицейские методы дознания, например, допрос в течение двадцати часов при поочередной смене допрашивателей.
10. Конечное объяснение, происходящее в кабинете сыщика и напоминающее лекцию, которую наставник читает не слишком сообразительному ученику.
Сименон. Финальное объяснение не исключено («Подвалы отеля «Мажестик»», «Старая дама из Байе»), но это не кабинетное разъяснение, таким финальным аккордом могут стать признания подозреваемого на допросе («Мегрэ и неизвестная»).
Наверное, Сименона нисколько не задели слова Фейара, что его детективы непохожи на привычные классические образцы: боже мой, да он и хотел (подобно Чандлеру) создать детективный роман собственного образца! Конечно, ни Сименон, в большей, ни Чандлер — в меньшей степени совсем уйти от формулы не могли. Чандлеру не нравится метода Дойла или Кристи, но он, сам того не замечая, разделяет их многие правила. Нужды нет, что Дойл или Кристи не потрудились сформулировать их в отличие от самого Чандлера, но они им следовали неуклонно. Таково, например, неписанное правило, что финальное объяснение должно быть не слишком коротким, но при этом всегда напряженно-интригующим для читателей любого типа. Ведь есть такие, что очень сообразительны и догадливы, а некоторых ничего не стоит обвести вокруг пальца. Значит, надо, чтобы в рассказе (романе) обязательно присутствовали подробности, которые могут ускользнуть от внимания читателя самого проницательного, — считает Чандлер. И конечно, оба, и Сименон, и Чандлер, скрупулезно следуют классической традиции: «жертва — сыщик — подозреваемый — обнаружение истины». Однако Мегрэ — это не Дюпен, не Холмс и не Пуаро. — и не должен, и не мог ими стать. Разумеется, Сименон прекрасно понимал, как неотразима сила характерной детали, — например, трубки Холмса. Ну что ж, и Мегрэ из романа в роман будет раскуривать трубку, ломая ли голову над разгадкой преступления или — с чувством удовлетворения: нашел, догадался. Но Дюпен и Холмс — аристократы духа и происходят от благородных родителей, а Сименон, в отличие от По и Конан Дойла, вовсе не склонен восхищаться духовным аристократизмом и вообще рыцарством прошлых и настоящих времен: «Ах, если бы завтра или послезавтра не стало больше герцогов, то есть прохвостов», — вздыхает он в «Я диктую». Не зря у него Мегрэ не верит власть предержащим и недолюбливает их. Вот Мегрэ наносит визит министру Пуану. Исчез важный документ «Отчет Калама», в котором ныне покойный архитектор предупреждал, что строить детский санаторий там, где выгодно подрядчикам, нельзя — из-за подвижности грунта. Однако соображения выгоды взяли верх, подрядчиков поддержала продажная пресса, санаторий построили, а затем часть здания рухнула и погибло сто двадцать восемь детей. Теперь самое бы время разоблачить виновных, но обвинительный документ-улика исчез из кабинета Пуана. Под угрозой его честное имя, не только карьера. И вот расследование начинает Мегрэ, который испытывает крайнюю неприязнь ко всему, что связано с политикой. После общения с политическими деятелями у него всегда возникает желание побывать в кругу обыкновенных людей, которые занимаются скромными повседневными делами. Но он хочет помочь Пуану, тот министр, но честный человек, что стало редкостью в «республике приятелей» — так Мегрэ и Сименон называют правительственные коалиции в послевоенной Франции: все друг друга знают, рука руку моет, противники, яростно спорящие друг с другом на телеэкране, затем вместе по-приятельски обедают и договариваются об очередном телевизионном шоу («Мегрэ у министра»). Тут Сименон полностью солидарен с Мегрэ, и трудно сказать, не зная заранее, кому принадлежит вывод: «Неужели у всех этих министров, депутатов, важных персон, которые регулярно появляются на телеэкранах, совесть действительно чиста? Их утверждения зачастую настолько лживы или тенденциозны, что трудно поверить, будто они искренни. Ну, а если они искренни, то тогда эти люди настолько близоруки, настолько оторваны от действительности, что я даже колеблюсь, как их правильней назвать — слепыми идеалистами или идиотами?» Это говорит Сименон, однако под каждым словом тут мог подписаться и Мегрэ.
Жан Габен, Киния Айкава — в роли Мегрэ
Мегрэ не любит не только политиков. Не жалует он и богачей, и титулованную знать. Они пускают пыль в глаза, и «нужно научиться видеть их такими, как они есть, без позолоты, голенькими». Мегрэ знает, что за фасадами их прекрасных домов живет одна мечта: деньги («Мегрэ сердится»). Эта неприязнь к богачам — исходная позиция демократа Мегрэ, и Сименон постоянно напоминает об этом противостоянии. Мэр, дворянин Грандмэзон и демократ Мегрэ при первой же встрече проникаются взаимной враждебностью. Они принадлежат к разным общественным классам, у них разный образ жизни, разные привычки. Так, Мегрэ выпивает по-дружески с рыбаками и шлюзовщиками в портовом бистро, а Грандмэзон в своем особняке в это время угощает чаем с ликером и пирожными важных господ из прокуратуры.
