Проблема классификации языков в свете нового учения о языке - Иван Иванович Мещанинов
Язык обычно рассматривается как органическое целое со своим словарным запасом и со своими нормами морфологического оформления. В нем отмечаются особо отступления от норм общего правила, но без их исторического обоснования и без их истолкования, ограничиваясь в большинстве случаев лишь формальною фиксациею. При таких условиях посторонние элементы прослеживаются в каждом языке как заимствования и обрекаются на вечное состояние в этом их положении. Начало же языка не идет глубже древнейшего обнаруженного письменного источника или, в крайнем случае, искусственно восстанавливаемого пра-языка, уже носящего в себе все характеризующие основы последующего эволюционного развития речи данной узко взятой группировки. Таковы руководящие труды таких корифеев западной науки нашего времени, как A. Meillet, J. Vendryès, O. Jespersen и т.д.
В их трудах нет развернутой исторической картины и конечно нет никаких реальных попыток к прослеживанию единого процесса развития речи. Каждая языковая семья берется обособленно, в связи с чем и вопроса о ее происхождении не ставится вовсе, также как оставляется без внимания и определение места ее в общем течении глоттогонии. Взаимоотношения языков ограничиваются прослеживанием влияний и заимствований, что никоим образом не разрушает воздвигаемых изолирующих рамок между отдельными языковыми семьями. Поэтому и отстаиваемая ученым миром старой школы классификационная схема страдает отсутствием исторической перспективы в общем охвате жизни человеческого общества и создаваемых им языков.
При таком положении ныне действующая группировка языков по семьям оказывается не выдерживающею критики в самой своей постановке. Но одним только таким утверждением нельзя удовлетвориться. Если действующая схема неверна, то взамен ее должна быть предложена другая схема, построенная на иных началах с устранением явных ошибок.
Одною из коренных ошибок индо-европейской школы придется признать мнимый ее историзм, заключающийся в стабильном по существу подходе к языку изучаемого периода и в сравнении его с письменно зафиксированным строем речи других периодов, равным образом изучаемых стабильно. Поэтому, с одной стороны, исследование не идет глубже письменных источников, и в то же время не проводится исторического различия в самом носителе речи, в общественной среде, рассматривая язык как единое целое, различаемое лишь хронологическою периодизациею. В результате получается отмеченное выше впечатление о единстве языка, выявившемся при том лишь в литературном его представителе при оставляемом в тени наличии народной речи, не редко воспринимаемой к тому же как искаженный литературный язык, как его вульгаризация. В связи с этим естественно, что и письменный источник древности рассматривается как основной и поэтому вполне достаточный для построения научных выводов представитель речи ему современного, уже пережитого, периода. Путем формального сопоставления языковой структуры привлекаемых к исследованию периодов и строится та схема, каковая по изложенной ее характеристике и названа мною мнимо-историческою.
Действительно, только при понимании языка как классово не расчлененного уже в самом классовом обществе и только при оторванном от истории классового общества изучении языка безо всякого учета формационных переходов можно математически формально сопоставлять, например, латинский язык отдаленного периода рабовладельческого общества с феодальным средневековой Франции и, далее, с литературным языком французской буржуазии. На самом деле, если согласиться с положением о единстве языка, выявляемом к тому же лишь в его литературном представителе, то смена классов в их продвижении на господство действительно внесет лишь моменты вульгаризации, подлежащие очищению для сохранения чистоты речи. Тем самым обеспечивается тенденция к стабильности, оправдываемая академически, но не жизнью. Конечно, сам процесс сопоставлений вовсе не устраняется и нами, но одной только формальной стороны тут отнюдь не достаточно. Между тем переоценка формального метода и узость его понимания привели к тому, что формальный подход старой школы заглушил историзм. Это утверждение остается незыблемым, хотя бы индо-европеистика нашего времени и выдвинула социологическую школу и хотя бы A. Meillet признавал классовый характер речи. Этому безусловно вторит и сама идея создания пра-языка.
Как единая речь всего населения пра-язык, естественно, должен был бы относиться к еще классово не расчлененному обществу. Следовательно, или это – язык до-классового состояния, а в таком случае нарушается основное положение индо-европеистики не уходить глубже реально-осязаемых материалов письменной речи, каковая, конечно, относится, судя по наличным памятникам, уже к классовым формациям, или же это язык тех же «исторических» периодов классового общества, построяемый в своей единой схеме именно потому, что и в самом классовом обществе индо-европейская школа лингвистов рассматривает язык не расчлененно. Очевидно, последнее и сказалось во всем облике данного искусственно воздвигнутого языка, оказавшегося благодаря этому витающим над другими языками без всякой опоры на социальную основу. На этой же почве находит свое оправдание и взгляд на литературный язык как на единственный «чистый» представитель речи при наличии его вульгаризированных ответвлений в образе народных говоров.
Такая историческая схема и оказывается неверною. Она неправильна уже потому, что как бы язык ни был своеобразен в своем развитии надстроечной категории, все же он увязывается с основною периодизациею своего общественного базиса. Так, прежде всего, национальные языки не могли появиться раньше оформления наций, народные языковые массивы не могли образоваться прежде оформления народностей в путях их схождения хотя бы на грани формировании государственного строя, так же как племенные языки не имели места до образования племен. Правда, пути схождения языков различны в различные периоды, и благодаря экономически обусловленному общению может итти и сближение разрозненных языков еще в до-классовом обществе, в котором мощным фактором в том же направлении могла служить и экзогамия, но все же государственный язык невозможен до оформления государства. И если французский язык есть наследие уже французской государственности, то до образования Франции на территории Западной Европы не было и французской речи, а тем более не было и его праязыка, поскольку до оформления государства в границах Франции население ее переживало еще родовой строй с раздробленными племенными союзами, носителями разрозненной племенной речи.
Историческая схема обращается, таким образом, в другую сторону с резким противоречием той, каковая построена
