Проблема классификации языков в свете нового учения о языке - Иван Иванович Мещанинов
«pour la mentalité primitive celui qui accomplit lʼaction et que pour plus de commodité on appelle lʼauteur, nʼest pas la raison dernière, mais en lui agissent des forces secrètes dont il nʼest que lʼinstrument obéissant et passif»[24].
Действительно, действующее лицо оказывается здесь лишь выполнителем деяния другого лица (тотема) и именно в этом виде воспринимается самим говорящим. Так, в языке северо-американских индейцев устанавливается конструкция, не соответствующая активному строю нашей речи. Например, глагольные формы с местоименными приставками образуются от безличного wabama «он видим», в результате чего получаются формы nɪnwabama «мною он видим», kɪwabama «тобою он видим»[25], вовсе не дословно переводимые на русский язык уже активным его строем «я вижу его», «ты видишь его» и т.д. Индеец говорит «мною съедено», «мною пойдено», вместо «я ем», «я пошел»[26].
Такой строй речи выявляет активность не самого выполнителя деяния, а чуждой, противостоящей ему силы природы, воспринимаемой в том или другом дериватном образе. Когда же впоследствии, на следующей стадии, действующее лицо перенесется осознанием человека на него самого, то, с одной стороны, имя тотема окажется уже совпадающим с наименованием общественного союза, в частности с именем племени, рода и т.д. С другой стороны, сохранившиеся в языке формы предшествующей стадии подвергнутся ломке. Происходит взрыв формы в связи с новым вложенным в нее содержанием, связанным с переходом активности на самого выполнителя деяния. В этом переходном периоде разложения «магического» мышления и его перестройки находится языковая стадия, иногда именуемая Н.Я. Марром «яфетическою». Она представлена языками яфетических систем.
Понятие действующего лица, в этой стадии, уже переносится на действительного выполнителя деяния (субъект), поэтому языки новой стадии вырабатывают и особый грамматический падеж действующего лица (именительный). Но поскольку в предыдущей стадии субъект воспринимался как выполнитель действия другого лица, то и падеж его, сохраняя старую форму, изменил свое содержание. Раньше, в «магической» стадии, это был падеж действующего лица, исполнявшего волю другого: его можно было бы назвать падежом субъекта пассивно-логического восприятия. При активно-логическом мышлении он оказывается уже инструментальным падежом (по-русски – творительным), в точном соответствии с тем, что и раньше он служил для выражения субъекта, исполнявшего порученное ему «тотемом» действие. Таким образом получилось раздвоение в значимости одной и той же падежной формы. Она, с одной стороны, выражает орудие, инструмент действия, а, с другой стороны – субъект действия.
Именно это раздвоение сохранилось в яфетических языках, в особенности в горских, где творительный падеж, равным образом, широко используется и для выражения подлежащего, т.е. обслуживает своею старою формою и новое содержание. Например в кюринском, baba-dɪ kɪhɪda kağaz «отцом пишется письмо», в русском переводе «отец пишет письмо» и др., причем понимание приведенной фразы самим кюринцем будет соответствовать русскому переводу, а не буквальному по толкованию формы.
Такое состояние перестройки привело к одновременному использованию и создающихся новых форм и сохраняющихся старых, благодаря чему подлежащее обслуживается целым рядом падежей в зависимости от разновидностей глаголов, требующих все же постановки при себе подлежащего всегда только в одном определенном падеже: то творительном, то дательном, то именительном (ср. горские языки Кавказа). В грузинском языке аористные времена сопровождаются подлежащим в дательном местоименном падеже, тогда как другие времена того же глагола обслуживаются именительным и т.д.
В последующей стадии, в которую входят также и языки, объединяемые «индо-европейской» группой, активизация строя речи равнением на субъект выявляет признаки осознания активности реально-действующего лица в «логическом» мышлении, и предшествующая языковая структура взламывается в сторону выравнивания активности. Вырабатываются специальные падежи для передачи субъекта и объекта, прямого и косвенного, с стремлением к согласованию взаимоотношений идеологических категорий с грамматическими. Но эта стадия лишь переключает предшествующую стадиальную структуру на новую основу, частично взрывая ее, частично сохраняя с качественно иным содержанием. Тем самым обусловливается, что создающиеся здесь языковые системы уже изначально содержат в себе явно противоречивые формы настолько, что говорить о выдержанности, например, цельного первичного «индо-европейского» характера вовсе не приходится.
Наоборот, резким здесь противоречием оказывается сохранение также и форм предыдущего состояния, сосуществующих новым и используемых параллельно им. К числу таких пережитков можно отнести также и приведенные выше построения фраз русской речи «мною куплена книга», что в русском же языке может быть выражено и активно: «я купил книгу».
Первое построение по форме до крайности близко структуре речи не только кюринца, но даже и американских индейцев. По содержанию же будет значительно расходиться с фразами последних. Русский, также как и кюринец, видит в данной фразе действующим лицом самого себя. Поэтому форма «магической» стадии мышления утрачивает свое «магическое» содержание. И если упомянутые племена родового строя Америки не имеют второго, активного, варианта, так как уже первый сам по себе соответствует нормам его мышления[27], то в русском языке, напротив, получается возможность двоякой передачи одного и того же содержания, разнящегося только по форме языковых фраз, из которых одна перестраивается на активное восприятие, а вторая отвечает ему и по своему оформлению.
Благодаря такой двойственности смысл подобного рода пережиточной фразы улавливается не по форме, а по контексту, потому что сама форма все же передает исполнителя, а не деятеля: «отцом пишется письмо», где действует отец, хотя и стоит в творительном – инструментальном падеже; ср. «пером пишется письмо», где перо, конечно, пишет не само собою.
Совершенно в ином положении находятся сосуществующие варианты активного построения, более закономерные для современной речи, уже перестраивающиеся на активно-логическую форму в соответствии с активно-логическим мышлением, в противовес которому предшествующий строй мышления можно было бы назвать пассивно-логическим, но ни в коем случае не дологическим.
Вопрос оформления в языке различных меняющихся периодов мышления выдвигает необходимость постановки проблемы классификации языков не только по стадиям, но и по системам, в последних по признакам формального выявления норм реального сознания в языковой структуре. На этом и строится схема акад. Марра.
«Новое учение об языке, по его словам, в первую голову ставит вопрос об этих стадиальных сменах техники мышления и разрешает положительным разъяснением мышление, предшествовавшее логическому, так наз. дологическое, как ряд ступеней со сменою закономерностей и техники»[28].
Такое деление по стадиям уже само собою обусловливает и деление по группам (системам), хотя бы и с упором на формальный признак, но с непременным учетом того же взаимодействия языка и мышления, так как
«нет не только слова, но и ни одного языкового явления, хотя бы из строя речи или из ее материального выявления в графике,
