Анна Разувалова - Писатели-«деревенщики»: литература и консервативная идеология 1970-х годов

643

Куняев Ст. Поэзия. Судьба. Россия: В 2 кн. М., 2001. Кн. 1. С. 210.

644

Кузнецов Ф. Родословная нашей идеи. Революционно-демократическая критика и современность // Собеседник. Вып. 2 / Сост. И. Ростовцева. М., 1981. С. 49. Упоминание Кузнецовым Леонтьева и Розанова было робким выходом за границы, предназначенные для массового читателя, в то время как среди партийно-комсомольской элиты существовали группы, члены которых в своем кругу демонстрировали гораздо большую антиканоничность идеологических воззрений. По воспоминаниям Александра Ципко, комсомольские деятели высшего звена в «долгие 1970-е» вовсе не стремились блюсти идейную чистоту: «Аппарат ЦК ВЛКСМ конца 60-х был куда более “белым”, более свободным в идейном отношении, чем аппарат ЦК КПСС, куда меня пригласили Горбачев с Медведевым спустя двадцать лет. <…> Моя ностальгия по веховским временам, предреволюционной культуре, была близка этим комсомольским работникам как патриотам – они не были ни марксистами, ни атеистами, ни ленинцами. Им, как и мне, было жаль той России, которую разрушили большевики. Все они симпатизировали православию. <…> В компании, в своем кругу эти люди вели совсем белые разговоры» (цит. по: Митрохин Н. Указ. соч. С. 351).

645

См.: Brooks J. Russian Nationalism and Russian Literature: The Canonization of the Classics // Nation and Ideology. Essaysin honor of Wayne S. Vucinich.N.Y., 1981. P. 315–330.

646

См.: Бранденбергер Д.Л. Указ. соч. С. 96 – 115.

647

В.В. Кожинов (р. 1930), П.В. Палиевский (р. 1932), М.П. Лобанов (р. 1925), С.Н. Семанов (р. 1934), А.П. Ланщиков (р. 1929), В.А. Чалмаев (р. 1932).

648

Показательна высокая оценка представителями национально-консервативного лагеря празднования юбилея Пушкина в 1937 году и одобрение сталинской культурной политики по отношению к классическому искусству. См.: Кожинов В.В. Великое творчество. Великая победа. С. 22; Лобанов М.П. В сражении и любви. С. 13.

649

См.: Палиевский П. Литература и теория. М., 1974. С. 5 – 71; Кожинов В. Возможна ли структурная поэтика? // Вопросы литературы. 1965. № 6. С. 88 – 107; Он же. Поэтика за пятьдесят лет // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1967. Т. XXVI. Вып. 5. С. 432–444; Он же. Размышления о русской литературе. С. 278–312.

650

Содержание дебатов и позиции участников детально рассмотрены в монографии: Seyffert P. Soviet Literary Structuralism: Background, Debate, Issues. Columbus, Ohiо, 1985. Р. 180–193; 200–208; 219–222; 254–260.

651

Seyffert P. Op. cit. P. 188.

652

Соловей Т., Соловей В.. Указ. соч. С. 217.

653

Waldstein M. The Soviet Empire of Signs: A History of the Tartu School of Semiotics. Saarbrüchen, 2008. Р. 28.

654

Палиевский П. Художественное произведение // Палиевский П. Литература и теория. С. 6.

655

Палиевский П. О структурализме в литературоведении // Там же. С. 38.

656

Там же. С. 47.

657

Кожинов В. Об эстетике авангардизма в России // Кожинов В. Размышления о русской литературе. С. 303.

658

Кожинов В. Об эстетике авангардизма в России // Кожинов В. Размышления о русской литературе. С. 311.

659

Дж. Кертис отмечал, что формализм изначально воспринимался как «еврейская» теория, потенциально разрушительная для национальных культурных иерархий: «Проблема заключалась в том, что, включая Пушкина – великого русского поэта, источника легитимизации национальной идентичности русских – в вечно меняющуюся эволюцию литературных приемов и стиховых форм, формалисты отнимали у русского народа нечто жизненно ему необходимое» (Кертис Дж. Борис Эйхенбаум: его семья, страна и русская литература. СПб., 2004. С. 151). Во второй половине 1960-х и позднее наследующий формализму структурализм в национально-консервативных кругах также считался еврейской научной школой: «…для “асфальтовых” националистов типа Кожинова и Палиевского антисемитизм служил компенсацией предшествующей интеллектуальной и культурной зависимости от еврейской среды. <…> бунт против авторитетов и наставников, коими были евреи, неизбежно приобретал антисемитские черты, а антисемитизм оказывался рядоположен стремлению к культурной и интеллектуальной эмансипации» (Соловей Т., Соловей В. Указ. соч. С. 217). Можно согласиться и с Н. Митрохиным, противопоставившим Палиевского и Кожинова трудно социализировавшимся в городском пространстве писателям-фронтовикам и, добавлю, «деревенщикам» (см.: Митрохин Н. Указ. соч. С. 201–202). «Академическая» фракция правых, действительно, куда больше руководствовалась в своем антисемитизме не бытовой юдофобией, а идейными и эстетическими мотивами; тем не менее, этноцентристская подоплека их стремления пересмотреть представление о главных в отечественной науке направлениях в пользу «традиционной» русской, уходящей истоками в дореволюционный период, гуманитаристики была несомненна.

660

Кожинов В. История литературы в работах ОПОЯЗа // Кожинов В. Размышления о русской литературе. С. 310.

661

См. об этом: Типология стилевого развития Нового времени. Классический стиль. Соотношение гармонии и дисгармонии в стиле / Отв. ред. Я.Е. Эльсберг. М., 1976.

662

Кожинов В. История литературы в работах ОПОЯЗа. С. 296. Ирредукционистский подход, базировавшийся на идеях «ценности» и «целостности» художественного произведения, неоднократно декларировался П. Палиевским и был реализован в большинстве его работ, в том числе книге «Русские классики». Изданная в 1987 году, она содержала идеи, высказывавшиеся исследователем в два предыдущих десятилетия, и методологически была ориентирована на доказательство неадекватности материалу классической литературы формалистских принципов анализа. В «Русских классиках» автор, оговорив «формальную неточность» установки на целостное видение предмета, тем не менее, настаивает на правомерности использования холистского подхода, ибо, по его мнению, только так можно выявить подлинную значимость («высоту») классических ценностей. Переложение истории русской классики на язык пространственных метафор – так можно определить квазианалитический метод Палиевского в этой книге. Ср.: «“Высота” передает положение произведения в движении истории. Это точка, откуда видно вперед и назад, которая охватывает сразу многое, заключает в себе, – чего не видят, споря, другие: “высокая литература”» (Палиевский П. Русские классики: Опыт общей характеристики. М., 1987. С. 32–33).

663

Семанов С.Н. О ценностях относительных и вечных. С. 319.

664

См., например, критику «одесской школы»: Михайлов О. В исканиях гуманизма // Михайлов О. Верность. С. 146–192.

665

Куняев Ст. Поэзия. Судьба. Россия. Кн. 1. С. 189. Антисемитский подтекст некоторых выступлений во время дискуссии, судя по мемуарным свидетельствам, был сразу понят публикой. Юлиу Эдлис говорил о попытке национал-консерваторов «устроить нечто вроде публичного аутодафе своим антагонистам, в том числе и в театре, за то, что те, “модернизируя” классику, искажают ее, деформируют на этакий – не понять намека было трудно – “масонский” зловредный манер» (Эдлис Ю. Четверо в дубленках и другие фигуранты: Записки недотепы. М., 2003. С. 292).

666

Куняев Ст. Поэзия. Судьба. Россия. С. 192 – 193

667

Идеи Ст. Куняева и Ю. Селезнева о принципиальном различии русских и русскоязычных художников уже в 2000-е годы нашла продолжение в работах, авторы которых подводили «теоретическую базу» под эту этноцентристскую классификацию. Юрий Павлов в докторской диссертации «Художественная концепция личности в русской и русскоязычной литературе ХХ века» не только ссылался на подход Куняева, но и «совершенствовал» его, добавляя к категориям «русские» и «русскоязычные» категорию «амбивалентно-русские» (то есть соединяющие как традиционно русские, так и противоположные ценности) (см.: Павлов Ю.М. Художественная концепция личности в русской и русскоязычной литературе ХХ века: Автореф. дис…. д-ра филол. наук. Краснодар, 2004. С. 4). «Усовершенствованную» методологию Павлов использовал для пересмотра сложившихся репутаций художников, интеллектуалов-гуманитариев (того же Кожинова) и переоценки истории отечественной литературы ХХ века в православном ключе.