Проблема классификации языков в свете нового учения о языке - Иван Иванович Мещанинов
«даже до такой степени изменили первоначальный индо-европейский характер, что кажутся представителями совершенно иного лингвистического типа».
Приходится констатировать, что многообразие речи отвлекло внимание лингвистов от монизма глоттогонического процесса, не только допускающего, но и обусловливающего широту языкового охвата. Этому воспрепятствовала в первую очередь обособленность подхода к каждой языковой семье в отдельности, приведшая к изоляции исследовательской мысли и утрате исторического горизонта.
Между тем, одно лишь сопоставление колониальных языков отсталых народностей с речью классового общества Европы уже само по себе выдвигает перспективу архаизма и продвижения. Язык отсталых народностей выявляет сложнейшую конкретизацию с нанизыванием характеризующих частиц одна на другую, тогда как европейские языки вносят значительную долю абстрагирования. Так, в последних приводятся общие формы без их уточнения специальным указанием действующего лица, предмета действия, направления, цели и т.д., тогда как языки родового строя отличаются именно этою особенностью. Причина данного явления, равным образом, останется без объяснения, несмотря на то, что смена мышления сама напрашивается здесь на учет.
Ту же стадию, в какой находятся языки родового строя с ее нормами мировоззрений, переживали когда-то и языки населения Европы. Но эти языки исчезли, и на месте их в процессе их же трансформации образовалась речь последующей стадии. Появились уже новые языки, заменившие в процессе взрыва предыдущее состояние с резкою сменою и норм действующего мышления.
Мышлением в его связи с языком лингвисты вообще почти не занимались. Даже де-Соссюр ограничивается лишь заявлением о том, что язык непосредственно не подчиняется мышлению говорящих. Вопрос в этом направлении не прорабатывался, и это вполне понятно, поскольку
«единственным и истинным объектом лингвистики являлся все же только язык, рассматриваемый в самом себе и для себя»[10].
Впервые с возможною полнотою проблему взаимосвязи языка и мышления в ее конкретном выявлении на языковом материале дает Н.Я. Марр.
«Ведь сам предмет наш – речь, – говорит Н.Я. Марр, – как объект исследования не один, не простая единица, язык не один, а единый в диалектическом единстве языка – формы и мысли – содержания, языка – оформления с его техникой и мысли – содержания в качественной действительности, мышления с его техникой. В исследовательской лаборатории перед нами выступает, под исследовательский резец подводится не эта диалектическая единая двойня сама по себе, или сама в себе, а ее по существу их обоих языка и мышления, два движения в диалектическом единстве. Но этого мало. И эти два основных движения познаются изучением их, языка и мышления, техники и их же технологически важных мировоззренческих накоплений в четко устанавливаемых взаимоотношениях на конкретном речевом материале… язык в актуальном восприятии (язык – мысль, как подметил Ленин в одной из своих решающих вопросных аннотаций) и техническом своем движении, действии, следовательно, язык – мышление, эта продукция идеологического производства, как то выявляет с наглядностью ощущаемых явлений новая языковедная теория, воздействует обратно на материальный базис, также изменчиво в сложных, сложнейших путях, опять-таки не в постоянных, а изменчивых. Словом, доведенный, казалось бы, до тончайших клеток в извилинах мысли в своей конкретизации марксизм на языковом материале раскрывает в языке широчайшие свободные пути дальнейшего движения, творчества, исключает тупик, снимает точно призрак, точно паутинные заграждения всякие препятствия, угрожающие создать, казалось бы, тупик»[11].
К таким выводам, высказанным в самое последнее время, приходит Н.Я. Марр в результате кропотливого анализа языкового материала в течение 45-летних работ, начиная еще со студенческой скамьи, и 25 лет работ академика-юбиляра в стенах самой Академии Наук.
Пройденный путь разнообразится в его периодах, временами взрывая свое же прошлое направление научной мысли. Все же, как бы ни был близок Н.Я. Марр на своей ученической скамье к воспитавшей его школе, уже и тогда, на заре своей ученой деятельности, высказывался им решительный протест против обособленного расового изучения языков.
Еще в 1888 г. студент СПб. университета Н.Я. Марр поместил в грузинской газете «Иверия» статью совершенно неожиданного для научных кругов содержания. Он удостоверял, что грузинский язык стоит вовсе не обособленно и что этот язык, по некоторым своим признакам, приближается к семитическим. Статья не встретила сочувствия, но молодой ученый, с полным сознанием правоты своих утверждений, продолжал работу в том же направлении и ту же мысль повторил и еще конкретнее обосновал через 20 лет в другом своем труде «Основные таблицы к грамматике древнегрузинского языка»[12].
Углубляясь все более и более в анализ языковых структур, Н.Я. Марр, в первые годы своих работ, сосредоточил внимание на грузинском и армянском языках. Но, сделавшись кавказоведом, он не мог ограничить своих интересов пределами только этих двух представителей кавказской речи и, для получения ясной картины положения их среди соседящих языков, должен был охватить и другие типы языковых структур, наличных на территории того же Кавказа. Здесь исследователю открылось исключительно богатое поле для построения выводов, основанных на чрезвычайном разнообразии структур речи местного населения.
Привлекая к изучению все большее и большее число языков, все еще в пределах Кавказа, Н.Я. Марр выяснил объединяющие их характерные особенности и включил их в одну группу, которую и назвал именем «яфетические языки». В течение целого ряда лет продолжался упорный труд по исследованию яфетических языков Закавказья, причем отмеченное им родство грузинского языка с семитическими выдвинуло утверждение не только о существовании смешанных языков, что не отрицалось и другими лингвистами, но, наоборот, об отсутствии цельных по своей структуре языков, т.е. о наличии скрещения во всех языках вообще.
Такое утверждение наиболее ярко подтвердилось на примере армянских языков. Н.Я. Марр, вопреки мнению других ученых, решительно отказался от признания их чисто индо-европейскими. Эти языки выявили в себе столь ясные признаки, роднящие их с остальными языками Кавказа, что Н.Я. Марр, в целом ряде своих статей, озаглавленных «Яфетические элементы в языках Армении» (1911 – 1919 гг.), с полною убедительностью доказал, что претендовать на армянские языки могут столько же индо-европеисты, сколько и яфетидологи. Армянские языки оказались носителями норм и индо-европейских и яфетических. Они слились в указанных языках, сосуществуя в них, и дали тот общий остов армянской речи, который и увлек индо-европеистов к привлечению их в семью своих языков индо-европейского круга.
В то же время армянские языки своим ярким примером скрещения выдвинули и другой, еще более сложный вопрос, на котором Н.Я. Марр стал позднее
