Заветные сказки - Сергей Иванович Чекалин
– К примеру, синьор?
– Ну, хотя бы об Иисусе Христе. Существовал довольно интересный человек. Слегка эпатируя, он гуманно философствовал в неподходящем месте – в Иудее. Среди фанатичных варваров. Если бы то же самое он говорил в Афинах, никто бы и внимания не обратил. А варвары его распяли. Так поступают во всём мире и в наши дни. Только распинают теперь не на деревяшке, а на газетной бумаге. Разница, в сущности, пустяковая. Возражаешь?
– Нет, не возражаю.
– Да уж ты мне, Вася, поверь: болтливая старуха-история мало чем отличается от актёров, только что тебя похоронивших».
Этот разговор шёл между А.Мариенгофом и великим актёром Василием Ивановичем Качаловым, о котором его коллеги, актёры, распустили слух, что он умер.
Всё логично. Существовал человек, Иисус-философ. Его и распяли, а может быть, и как-то по-другому казнили, а может быть, он сгинул где-то в Иудейских пустынях, а может быть, и не поделил что-то со своими учениками, а один из них, Иуда, сделал своё чёрное дело, и не стало философа. Всё может и могло быть. А потом, через десятки лет, вокруг этого философа накрутили много чего маловероятного, вымышленного, взятого из существовавшего в народе, и создали образ Нового Бога. На его действительной гуманной философии и на сказочных нелепостях, оформленных в виде чудес. И одной из нелепостей сделали совершенно не подходящую к этой истории историю о рождении Младенца с пропуском до философа-Иисуса в целых тридцать лет. Зачем же было устраивать Богу рождение указанного философа, если можно было бы очень просто обойтись без всего этого, не привлекая сюда ни Мать Богородицу, ни приёмного отца Иосифа от колена Давидова, ни Захарию с Елисаветой, родителей Иоанна Крестителя. Тоже, вот, устроили рождение Крестителя с последующим умолчанием о нём на те же целых тридцать лет. Впрочем, Иоанн Креститель, который Предтеча, предтёк для проповедей не очень намного раньше Иисуса, он старше своего Родственника всего на полгода.
А вот и ещё одна красивая версия того же А.Мариенгофа («Это вам, потомки!»), которую он хотел изложить особо в «Записках Бога».
«Голгофа. Стража, конечно, и там была, но деньги, вино и поцелуи тоже издревле существовали. Женщины, обожавшие Иисуса, сняли его с креста прежде, чем он умер. На крестах умирали от голода, а не от лёгких ран на ступнях и ладонях. Учеников и в помине поблизости не оказалось – они покинули своего учителя ещё до того, как он поднялся на Голгофу, таща на плечах тяжёлый крест. Покинул Иисуса даже Иоанн, его юный нежный возлюбленный, которого все называли – «маленький». Про таких во «Второзаконии» упомянуто: «Мужчина не должен одеваться в женское платье». А в книге «Левит» сказано: «Не ложись с мужчиною, как с женщиной». Спасённому Иисусу пришлось бежать без оглядки из фанатичной страны, где людей за философию распинали, сбрасывали с крутых обрывов и побивали камнями. Он не простился даже с матерью, перебравшейся после смерти Иосифа в Кану. Не простился с братьями и замужними сёстрами, жившими в Назарете.
Как известно, Галилею пересекала старинная проезжая дорога – по ней он и зашагал с посохом в руке. Его привлекала Греция, привлекали Афины – город философов. Там Иисус и поселился, смешавшись с говорливой толпой стоиков, эпикурейцев и киников. Красивые юноши были его друзьями. Прошли годы. Уже слегка засеребрились волосы Иисуса. И вот в афинском ареопаге неожиданно появился тщедушный рыжий человек с красными веками. Это был апостол Павел. Он привлёк внимание горожан красноречием и горячностью, чрезмерной даже для греков. Иисус, опершись на посох, остановился послушать оратора. «Что такое!» Он услышал рассказ о себе. Рассказ фантастический, наивный, приукрашенный какими-то глупыми чудесами, вызывавшими смех у афинян.
Вернувшись домой, Иисус сказал себе: Пожалуй, стоит написать «Записки Бога». И написал. То есть должен был написать я за него».
Вот это как раз более вероятно, что вполне оправдывает появление свидетельств о, хотя бы, чудесах, которые, более или менее объединяются в «Записках Бога», изложенных Марком, Матфеем, Лукой и Иоанном, а также оправдывает и тот совершеннейший разнобой в их записках в отношении появления Сына Человеческого и его миссии в стране заблудших овец, слава Богу – Израилевых.
Вероятно, подобные вопросы о вине Иисуса Христа волновали и нашего отлучённого от церкви писателя, Льва Николаевича Толстого. Об этом говорится в его рассказе «Записки сумасшедшего». Приведу цитату из этого рассказа:
«… Помню, другой раз это (истерика – С.Ч.) нашло на меня, когда тётя рассказала про Христа. Она рассказала и хотела уйти, но мы сказали:
– Расскажи ещё про Иисуса Христа.
– Нет, теперь некогда.
– Нет, расскажи, – и Митенька просил рассказать. И тётя начинала опять то же, что она рассказала нам прежде. Она рассказала, что его распяли, били, мучили, а он всё молился и не осудил их.
– Тётя, за что же его мучили?
– Злые люди были.
– Да ведь он был добрый.
– Ну будет, уже девятый час. Слышите?
– За что они его били? Он простил, да за что они били. Больно было. Тётя, больно ему было?
– Ну будет, я пойду чай пить.
– А может быть, это неправда, его не били.
– Ну будет.
– Нет, нет, не уходи.
И на меня опять нашло, рыдал, рыдал, потом стал биться головой о стену».
Можно порекомендовать и вполне приемлемую версию тех событий, которую изложил в книге «Покушение на миражи» Владимир Фёдорович Тендряков. Версия и о самом Иисусе, и об апостоле Павле, и о других героях того времени. Он же практически и резюмировал своё отношение к этому в повести «Чистые воды Китежа» в таких размышлениях:
«Жил ли вообще на свете Христос? Если даже и жил – допустим, – то был наверняка обычным человеком, слабей многих. Нищий бродяжка, толкавший простакам речуги, неспособный даже защитить себя. И не стоило труда схватить его, без суда, без особых угрызений совести казнить, как казнили рабов и всякую мелкую сволочь. Людей уважаемых на кресте не распинали.
Гнусная жизнь, с враждой и злобой, от которой некуда было деться, заставила людей возвеличить бродячего нищего. «Над вымыслом слезами обольюсь». Вымысел – сила! Он-то и создаёт великих духов.
Христос-человек позорно умер на кресте, а дух, принявший его имя, начал тысячелетнюю жизнь. И самые могущественные короли падали перед ним на колени, униженно вымаливая помощи и прощения. Нищие и короли – одинаково превратились в рабов духа Христова. И те, кто хоть чуть-чуть осмеливался сомневаться в его могуществе, жарились на
