Странники в невообразимых краях. Очерки о деменции, уходе за больными и человеческом мозге - Даша Кипер
Как‐то после очередной перебранки я отвела Сэма в другую комнату и показала ему два снимка. На одном был мозг здорового человека, на другом – мозг человека, страдающего деменцией, с гиппокампом вдвое меньше обычного. Глядя на тусклое изображение скукожившегося гиппокампа, Сэм помрачнел, пораженный наглядным свидетельством разрушительной работы болезни. Вот оно, неоспоримое доказательство того, что его отец уже не тот человек, с которым он всю жизнь выяснял отношения. Но не прошло и часа, как Сэм и мистер Кеслер вновь в раздражении кричали друг на друга.
Я получила урок. Так же, как я ошибалась, принимая периодически случавшиеся у меня задушевные разговоры с мистером Кеслером за начало сближения, я ошиблась, посчитав, что снимок пораженного болезнью мозга изменил отношение Сэма к отцу. Позднее, когда я замечала на лице Сэма то выражение, с которым он рассматривал снимки, или когда видела, как после очередной ссоры он с нежностью берет отца за руки, мне каждый раз казалось, что теперь‐то уж точно он раз и навсегда осознает и примет новую реальность. Но проходило совсем немного времени, и вновь слова или поступок мистера Кеслера выводили Сэма из себя, и мне ничего не оставалось, как наблюдать за этим в недоумении и отчаянии. Сколько бы я ни объясняла Сэму, как работает мозг, пораженный деменцией, все было впустую. Каждый день как с чистого листа. Поневоле задумаешься, у кого бóльшие проблемы с памятью – у отца или у сына.
Оказалось, что у меня. Я забыла о существовании “когнитивных границ” здорового мозга – фактора, который часто выпускают из вида многие специалисты по психическим расстройствам. Разумеется, это естественный подход – противопоставлять здоровую психику больной, но в реальности различия между здоровым мозгом и мозгом, пораженным болезнью, далеко не так очевидны. Отрицания и искажения не всегда свидетельствуют о болезни, и это больше всего сбивает с толку тех, кто ухаживает за больным.
В своей книге “Семь грехов памяти”[22] психолог Дэниел Шектер систематизирует нарушения (грехи), приводящие к ошибкам памяти. Одни нарушения – к ним он относит “предвзятость”, “ложную память” и “внушаемость” – искажают воспоминания. Другие – “эфемерность” и “рассеянность” – ослабляют их. Эти, казалось бы, “мелкие” грехи мы категорически отказываемся за собой признавать, хотя никто не спорит с тем, что память несовершенна и многое забывается. Тут самое время напомнить о компенсаторных стратегиях, к которым прибегает память, чтобы замести следы собственной забывчивости. Когда мы что‐нибудь забываем, на помощь приходит разум, который и не думает сдаваться, а вместо этого создает новые нарративы. Да, они чреваты ошибками, но это небольшая плата за куда более важное приобретение: возможность остаться внутри понятной системы координат, сохранить привычные ориентиры.
Одна из задач памяти – наводить порядок в хаосе мироздания[23], конструируя и реконструируя прошлое, чтобы создавать впечатление связности. Дэниел Шектер поясняет: вспоминая, мы не вглядываемся в события прошлого[24], направляя на них мощный прожектор, чтобы воспроизвести во всех мельчайших подробностях. Вместо этого мы реконструируем пережитое, основываясь на отдельных деталях того, что действительно произошло, на общем представлении о том, что могло произойти, и на наших нынешних убеждениях и чувствах. Как это происходит? По всей вероятности, пережитое нами оставляет в нашем мозгу биологический след – ученые назвали его “энграммой”[25]. Кодирование, или создание такого биологического следа, происходит крайне избирательно. Мы бессознательно кодируем лишь ту информацию, которая соответствует нашему предшествующему опыту, нашим знаниям и нашему психологическому состоянию в момент кодирования. Вот почему люди могут иметь совершенно разные представления и воспоминания об одном и том же событии.
Более того, вспоминая, мы не просто “расшифровываем” энграммы, подобно тому как компьютер расшифровывает информацию, хранящуюся на жестком диске. Триггеры, вызывающие воспоминания (запахи, настроение, звуки, зрительные образы), тоже влияют на уже имеющиеся (то есть ранее созданные мозгом в результате тщательного отбора) “биологические следы” и модифицируют их. Получается, что воспоминания создаются прошлым в соавторстве с настоящим. С этим выводом, как замечает Шектер, не так‐то просто смириться. Ведь мы интуитивно убеждены в прямой, не подверженной внешнему воздействию связи между событием, запечатленным у нас в мозгу (энграммой), и воспоминанием, которое рождается на его основе[26]. А это отнюдь не так. “Воспоминание о событии, – пишет Шектер, – это не просто активированная энграмма[27], а уникальный орнамент – сложнейшее переплетение энграммы и элементов триггера”. Из набора таких орнаментов складывается автобиография – повествование, объясняющее нас самим себе.
Некоторые из этих повествований бывают на удивление устойчивы, сохраняясь даже при неврологических нарушениях. Ни болезнь Альцгеймера, ни другие виды деменции не лишают личность ее индивидуальных особенностей, тех свойств и черт, из которых складывается наше представление о себе[28]. Теряется лишь способность пересматривать эти представления в соответствии с изменяющимися реалиями. Поэтому, когда Сэм говорил отцу, что тот стал слишком много есть (повышенный аппетит – частый спутник болезни Альцгеймера), мистер Кеслер машинально восклицал: “Исключено!” – ведь он привык считать себя человеком, который во всем соблюдает чувство меры. Если Сэм просил не донимать его одними и теми же вопросами, мистер Кеслер уверял, что не донимает, – ведь он привык считать себя человеком, который старается никого попусту не беспокоить. А когда Сэм просил не срывать на мне свое раздражение, мистер Кеслер возмущенно кричал в ответ: “С чего ты это взял? Мы с ней прекрасно ладим”.
Чем вызвано такое отрицание очевидных фактов – болезнью Альцгеймера или несовершенством памяти? Близкие, ухаживающие за больными, постоянно задают себе этот вопрос, поскольку болезнь, вторгаясь в изначально изменчивое воспоминание, делает его еще более зыбким. И как в таком случае отличить спорадические, разовые провалы в памяти от провалов, вызванных болезнью? Даже когда провалы случаются регулярно и становятся всеобъемлющими, близкие не видят в них отклонения от нормы до тех пор, пока больные продолжают складывать уникальный орнамент повествования, объясняя себя
