Остроумие и его отношение к бессознательному - Зигмунд Фрейд
В первом случае значима, соответственно, другая личность, но только для сравнения с нашим «я». Все случается, когда доставляющее удовольствие различие в затратах энергии создается внешними влияниями, которые можно объединить под названием ситуации, отчего этот вид комизма называется также «комизмом ситуации». Качества лица, которое смешит, не принимаются при этом особенно во внимание. Мы смеемся и тогда, когда должны признать, что в той же ситуации мы вынуждены были бы сделать то же самое. Здесь комизм извлекается из отношения человека к внешнему миру, который часто оказывается сильнее. Этим внешним миром для душевных процессов в человеке являются еще условности и потребности общества – да даже его собственные телесные потребности. Типичный случай последнего рода возникает, когда боль или потребность к испражнению внезапно мешают человеку в его деятельности, предъявляющей определенные требования к душевным силам. Противоположностью, предъявляющей при сочувствии комическую разницу, является противопоставление изрядного интереса до помехи и минимального интереса, проявляемого к душевной деятельности после появления помехи. Человек, нас смешащий, смешон именно своей униженностью, однако унижен он только в сравнении с собою прежним, а не в сравнении с нами, так как мы знаем, что сами в подобном случае не могли бы повести себя иначе. Достойно внимания то обстоятельство, что мы можем считать унижение комическим лишь при сочувствии (у другого человека) и в то время, когда мы сами в таких же или подобных затруднительных обстоятельствах испытывали бы мучительные ощущения. Пожалуй, отсутствие мучений у нас самих и обеспечивает нам возможность счесть различие по итогам сравнения измененных количеств энергии исполненным удовольствия.
Другой источник комизма, выявляемый в наших собственных превращениях энергии, лежит в отношении к будущему, которое мы привыкли предвосхищать нашими представлениями о том, что нас ожидает. Полагаю, что в основе каждого нашего представления об ожидаемом событии лежит некая количественная затрата, которая, следовательно, уменьшается в случае разочарования на определенную величину. Сошлюсь здесь, опять-таки, на замечания выше относительно «мимики представлений». Мне кажется, впрочем, что легче доказать в случаях ожидания фактическую мобилизацию затрачиваемой энергии. Для целого ряда случаев хорошо известно, что моторные приготовления создают выражение ожидания – прежде всего там, где ожидаемое событие требует от человека подвижности. Эти приготовления целиком поддаются комическому определению. Когда готовлюсь поймать брошенный мне мяч, я напрягаю в своем теле мышцы, которые способны придать мне устойчивость. А те излишние движения, которые я сделаю, если пойманный мяч оказывается слишком легким, смешат зрителей. Из-за ожидания увесистого мяча я был предрасположен к чрезмерной двигательной затрате. Точно так же обстоит дело, когда я вынимаю из корзины плод, который считаю тяжелым, но который представляет собой подделку из воска. Моя рука поднимается несоразмерно высоко и выдает этим движением, что я приуготовил слишком большую иннервацию, а потому надо мной смеются. Известен по меньшей мере один случай, когда эта затрата ожидания может быть непосредственно предъявлена и измерена физиологическим экспериментом над животными. В опытах Павлова по выделению слюны собакам с фистулами слюнных желез показывали различные продукты. При этом выяснилось, что количество выделенной слюны менялось в зависимости от того, обманули или усилили условия опыта ожидания собаки от показанной пищи.
Даже тогда, когда ожидаемое событие предъявляет требования только к моим органам чувств, а не к подвижности, я могу предположить, что ожидание вызывает определенный расход моторной энергии для напряжения чувств и для недопущения других (неожиданных) впечатлений. Вообще сосредоточение внимания нужно воспринимать как моторный процесс, соответствующий определенной затрате энергии. Я должен далее предположить, что подготовительная деятельность ожидания связана с величиной ожидаемого впечатления. Но мимически я воображаю размеры этого впечатления путем большей или меньшей подготовительной затраты, не ожидая его самого (и в случае рассказа, и в случае домысливания). Затрата ожидания складывается, разумеется, из нескольких элементов. Мое разочарование тоже опирается на ряд факторов, а не только на то обстоятельство, что случившееся эмоционально больше или меньше, чем я ожидал. Учитывается также и то, заслуживает ли оно того интереса, который я проявил в ожидании. Таки я приучаюсь считать, помимо затрат энергии на отображение величины (мимика представлений), затрату на напряжение внимания (затрата ожидания), а в иных случаях и затрату абстракции. Правда, все прочие виды затрат можно легко свести к затрате на определение величины, так как более интересное, более яркое и даже более абстрактное суть особые формы – частные вариации – величины. Если добавить, что, согласно Липпсу и другим классическим авторам, количественное – а не качественное – различие рассматривается в первую очередь как источник комического удовольствия, то в целом мы порадуемся тому, что избрали комизм движений исходным пунктом нашего исследования.
Липпс в своей книге, которая неоднократно цитировалась на этих страницах, пытается, развивая кантовское положение о комическом «как ожидании, которое вылилось в ничто», вывести комическое удовольствие из ожидания как такового. Несмотря на многие поучительные и ценные результаты этой попытки, я все же присоединюсь к высказанной другими авторами критике: Липпс во многом слишком узко понимает область происхождения комического, а потому не сумел без натяжек подвести его проявления под свою формулу.
Люди не удовлетворяются тем, что наслаждаются комизмом при столкновении с ним в жизни. Они стремятся к искусственному его созданию, и о сущности комизма можно узнать больше, если изучить те средства, которые служат для искусственного его создания. Прежде всего можно потешаться над самим собой, притворяясь, например, неуклюжим или глупым, чтобы развеселить других. Человек производит при этом такое же комичное впечатление, как если бы он действительно был неуклюж или глуп, и выполняет при этом условие сравнения, которое ведет к разнице в затратах. Но человек не становится из-за этого смешным или презренным – при некоторых условиях он даже вызывает восхищение. Другой человек не испытывает при этом чувства превосходства, если знает, что первый всего-навсего притворяется. Это новое и убедительное доказательство принципиальной независимости комизма от чувства превосходства.
Удобным приемом для того, чтобы сделать смешным другого человека, оказывается перемещение его в ситуации, в которых он становится комичным из-за своей зависимости от внешних явлений, в особенности от социальных факторов. При этом не учитываются личные качества объекта, просто используется комизм ситуации. Это перемещение в комическую ситуацию может быть реальным (a practical joke), когда мы, например, подставляем кому-нибудь ножку и человек падает, будто споткнувшись. Или мы дурачим другого, пользуясь его доверчивостью и стараясь убедить в чем-то бессмысленном, и т. п.
