Подарок судьбы - Ирина Константиновна Семина
Рысь осталась ждать. Ей тоже было тоскливо, но она думала, что так надо. Откуда ей знать — может, у людей все так и устроено? Охотники уходят, а Рыси сидят в зимовье и ждут их возвращения. Рысь пыталась успокоиться, но природный инстинкт подсказывал ей: что-то не так. Что-то в этом было неправильное. Противное ее природе.
Охотник уходил все чаше и не приходил все дольше. Он приносил добычу — но мертвую, убитую, не представляющую опасности. Такую Рысь и сама могла бы добыть, даже лучше, потому что без выстрелов. Иногда от него странно пахло — эти запахи будоражили и злили, от них исходила опасность. Непонятная, и от этого еще более ненавистная. Рысь пыталась привыкнуть, но как-то не привыкалось. Теперь Охотник все реже брал в руки гитару и все реже разговаривал с ней.
Рысь все больше нервничала и пыталась обратить на себя внимание. То ласкалась, то огрызалась. Иногда она так сердилась, что царапала мебель, скалилась и шипела, не давала к себе подходить и днями лежала, забравшись под лежанку. Охотника, казалось, это уже не очень трогало. Он просто все чаше уходил и вновь возвращался все более отдаленным, с этими чужими запахами. Только когда он напивался своей огненной воды из фляжки, он разговаривал с Рысью, но это были плохие разговоры.
— Ты понимаешь, я не могу без Охоты, — втолковывал он. — Охота — это моя сущность. Мне скучно, когда добыча уже в рюкзаке. Понимаешь? Мне сам процесс важен, только в нем я живу. А если за добычей не надо охотиться, она мне неинтересна — мне интересна погоня, борьба, схватка. Ну а ты жди меня дома, тебя я уже заполучил. Кто-то же должен ждать меня дома? Как ты думаешь?
Рысь думала по-другому. У нее тоже была своя сущность — Свобода, и она не рождена была сидеть в зимовье. И ей тоже интересно было гнаться за добычей, прыгать с дерева на дерево, купаться в утренней росе и жмуриться, греясь на летнем солнышке. Но Охотник приручил ее — и она, незаметно сама для себя, потеряла свою Свободу. Она бы могла сказать ему — но он ее не слышал. Все-таки он был Охотником, а она — Рысью, и они разговаривали на разных языках.
Однажды, когда Охотника особенно долго не было дома, Рысь подошла к зеркалу. Она не любила зеркало — это изобретение человека, потому что зачем смотреть в зеркало, если и так знаешь, что прекрасна? Но зеркало не отразило красоты. Из зеркала на нее смотрела просто крупная кошка с потухшим взглядом. Погасли солнечные искорки, выцвела зелень в глазах. И ничего мистического в них уже не было. Шерсть тоже была тусклой и клочковатой, а некогда сильное тело — вялым и некрасивым. Рысь смотрела — и чувствовала, как в ней поднимается что-то полузабытое, но родное. Наверное, инстинкт Свободы. Она и не заметила, как начала все сильнее и сильнее раскачиваться на пружинящих лапах. А потом взревела. Ее рев был полон отчаяния и страсти, в нем сплелось все: и тоска по зеленым ветвям, и досада на себя, и злость на Охотника, и желание перегрызть толстые доски закрытой двери, чтобы ее больше не было, чтобы солнце снова брызнуло в ее глаза. Это все ширилось, увеличивалось и вливало силу в ее тело, и оно становилось прежним — диким и мощным.
Конечно, можно было дождаться возвращения Охотника, но она не могла больше ждать. И решение пришло: собрав все свои силы, она совершила свой лучший прыжок — ее тело, вытянувшись в струну, пробило насквозь маленькое стеклянное окно зимовья и покатилось клубком по траве, оставляя на ней пятна крови и клочья шерсти. Они тянулись до самого леса — ее дома, ее пристанища, где она еще могла спастись.
Конечно, она спаслась. Инстинкты подсказывали ей, как это сделать. Она ела целебные травки, грызла кору, слизывала муравьев и пила много чистой, хрустальной воды из лесных родников. Природа все предусмотрела. Ее раны от острых осколков стекла быстро заживали. Она стала снова охотиться — сначала на лесных мышей, а потом и на более крупную дичь. Она быстро обретала былую форму, ее тело наливалось силой и грацией. Ее глаза снова обрели изумрудный цвет, и в них заиграли янтарные искорки. Взгляд снова стал загадочным и вызывающим, только теперь в нем сквозила еще и мудрость. Она размышляла: о себе, об Охотнике и о том, что случилось с ними. Только теперь она отводила для этих мыслей специальное время — совсем немного. Остальное время она просто наслаждалась ощущением леса, своей силы и счастья от существования.
Охотнику было плохо. Не найдя ее в доме, увидев следы крови, он обезумел. Он искал ее, он облазил весь лес, он видел ее следы — но ни разу не встретился с ней. Но она была хотя бы жива — и это уже грело ему душу. Он и не представлял себе, насколько привык к ней. Ему не хотелось петь, ему было холодно спать, и вообще в зимовье без нее было холодно и пусто. Он стал слишком часто открывать свою фляжку, но это не приносило ему облегчения. Его Лучшая Добыча, его Уникальный Трофей теперь потерян, и некому жаловаться, некого обвинять, потому что он сам забыл, что Рысь — дитя Свободы, и никогда ей не стать домашней кошкой. Он забыл, что Охота — это и ее Сущность. Он упустил самое лучшее и чудесное, что у него было в жизни. И что-то исправлять было поздно, безнадежно поздно. Иногда он подходил к зеркалу. Из зеркала на него смотрел старый, угрюмый человек с потухшим взглядом. Он. Охотник. Охотиться почему-то не хотелось. Вообще ничего не хотелось.
Да нет, конечно, он время от времени охотился. И трофеи были. Но они не радовали его
