Остроумие и его отношение к бессознательному - Зигмунд Фрейд
В-третьих, я намерен указать на технические вспомогательные приемы, которые служат увеличению количества энергии, предназначенной для разрядки, и усиливают таким образом воздействие шутки (они суть, скорее, дополнения, а не обязательные условия процесса остроумия). Эти же приемы нередко усиливают внимание, направленное на шутку, однако одновременно его ослабляют, замыкая на себя и ограничивая его подвижность. Все, что вызывает интерес и смущение, действует в обоих указанных направлениях – в особенности бессмыслица, противоречия, «противопоставление мнений», каковое отдельные классические авторы считали существенным признаком остроумия, но в каковом я не усматриваю ничего, кроме способа усилить воздействие шутки. Все то, что смущает слух, вызывает у слушателя состояние распределения энергии, которое Липпс называл «психической запрудой». Он был, вне сомнения, прав, предполагая, что разрядка тем обильнее, чем выше была предшествующая ей «запруда». Изложение Липпса охватывает, впрочем, не шутки сами по себе, а комическое в целом, но мы вправе считать, что и при шутках разрядка высвобожденной энергии возрастает благодаря «психическим запрудам».
Постепенно становится ясно, что техника остроумия вообще определяется двоякого рода намерениями: одни обеспечивают возможность создания шуток, а другие увеличивают шансы на проявление удовольствия со стороны третьего лица. Подобная Янусу двуликость шуток, оберегающая первоначальное наслаждение от возражений критического рассудка, наряду с механизмом предварительного удовольствия относится к первым намерениям. Дальнейшее усложнение техники условиями, описанными в настоящем разделе, есть результат присутствия третьего лица, интересы которого тоже учитываются. Итак, шутка сама по себе – лукавая плутовка, которая служит одновременно двум господам. Все, что направлено на получение удовольствия, в шутке обращено к третьему лицу, как будто у первого лица имеются какие-то внутренние и непреодолимые задержки, мешающие получению удовольствия. Складывается полное впечатление необходимости присутствия третьего лица для осуществления самого процесса остроумия. Что ж, мы сумели составить довольно четкое мнение о природе этого процесса у третьего лица, однако для первого лица данный вопрос по-прежнему окутан для нас мраком. Выше мы спрашивали, почему сами не смеемся над собственными шутками и почему спешим поделиться нашими шутками с другими людьми. До сих пор у нас нет ответа на первое «почему». Можно лишь предположить, что между двумя подлежащими выяснению фактами существует тесная связь: именно потому мы и хотим пересказать нашу шутку другому, что сами не в состоянии над нею посмеяться. Изучая условия получения удовольствия и разрядки у третьего участника, мы можем сделать обратный вывод относительно первого лица: у него отсутствуют условия для разрядки, а условия для получения удовольствия выполняются частично. Значит, нельзя отрицать, что мы дополняем удовольствие, достигая невозможного для нас смеха окольным путем – через воздействие на третье лицо, которое мы заставили смеяться. То есть мы смеемся как бы «рикошетом» (par ricochet), если вспомнить слова Дюга; смех принадлежит к числу наиболее заразительных психических состояний. Если я заставляю другого человека смеяться, рассказывая ему шутку, то я фактически его использую, чтобы возбудить собственный смех; действительно, часто можно наблюдать, что человек, рассказавший шутку с серьезной миной, подхватывает затем смех другого своим умеренным смешком. Выходит, рассказ шутки другим людям может преследовать несколько целей: во‐первых, он дает объективное доказательство успеха работы остроумия; во‐вторых, дополняет мое собственное удовольствие обратным воздействием другого человека на меня; в‐третьих, при повторении чужой шутки добавляет порцию удовольствия, которое я не испытываю из-за отсутствия новизны.
* * *
Подытоживая обсуждение психических процессов остроумия, происходящих между двумя лицами, нужно обернуться вспять и возвратиться к экономии, которая кажется важной для психологического понимания остроумия (мы признаем ее важность с тех пор, как дали первое объяснение технике остроумия). Уже давно мы отказались от первоначального наивного понимания экономии как желания вообще избежать психических затрат при наибольшем ограничении в употреблении слов и создании мыслительных связей. Мы выяснили, что всякое краткое высказывание не обязательно остроумно. Краткость остроумия – особая, именно «остроумная» краткость. Верно, что исходное удовольствие от игры словами и мыслями проистекает из экономии затрат, однако с развитием игры в шутки стремление к экономии неизбежно меняет свои цели, так как по сравнению с колоссальными затратами нашей мыслительной энергии экономия через употребление одних и тех же слов или недопущение новых сочетаний мыслей будет ничтожной. Пожалуй, можно сопоставить психическую экономию с работой некоего предприятия. Пока оборот этого предприятия невелик, расходы в целом остаются скромными, а расходы на управления и вовсе минимальны. Бережливость распространяется и на абсолютную величину затрат. Впоследствии, когда предприятие расширяется, значение расходов на содержание управления сокращается; уже не принимают во внимание, сколь значительны издержки, если оборот и доходы существенно увеличились. Экономия в расходах на управление будет в этом случае для предприятия опасной и даже убыточной. Однако неправильно предполагать, что при очень больших доходах нет места стремлению к экономии. Обращенная на сбережение мысль руководителя направляется теперь на экономию в мелочах; он ощутит удовлетворение, если с меньшими затратами будет исполнено то распоряжение, которое требовало ранее крупных расходов, пусть экономия ничтожна по сравнению с общими расходами. Сходным образом в нашем сложном психическом механизме тщательная экономия остается источником удовольствия, как показывают повседневные события. Кто прежде зажигал в своей комнате керосиновую лампу, а теперь пользуется электрическим освещением, тот какое-то время будет испытывать определенное удовольствие, щелкая выключателем. Удовольствие будет длиться до тех пор, пока в человеке живет воспоминание о сложных манипуляциях, которые он проделывал, чтобы зажечь керосиновую лампу. Точно так же для нас остается источником удовольствия даже незначительная (в сравнении с общими психическими затратами) экономия психической энергии. Эту экономию задержек обеспечивает остроумное выражение. При этом мы экономим те расходы, которые привыкли делать и готовы были сделать и далее. Фактор ожидаемых расходов выступает, несомненно, на передний план.
Локализованная экономия – как та, какую мы рассматриваем – не замедлит доставить мгновенное удовольствие, но
