Остроумие и его отношение к бессознательному - Зигмунд Фрейд
В наши цели не входит учитывать все, когда-либо сказанное и опубликованное по поводу природы смеха. От такого намерения нас отпугивает фраза, которой Дюга, ученик Рибо, начинает свою книгу «Психология смеха» (1902): «Il n’est pas de fait plus banal et plus etudie, que le rire; il n’en est pas qui ait eu le don d’exciter davantage la curiosite du vulgaire et celle des philosophes, il n’en est pas sur lequel on ait recueilli plus d’observations et bati plus de theories, et avec cela il n’en est pas qui demeure plus inexplique. On serait tente de dire avec les sceptiques qu’il faut etre content de rire et de ne pas chercher a savoir pou quoi on rit, d’autant que peut-etre le reflexion tue le rire, et qu’il serait alors contradictoire qu’elle en decouvrit les causes»[129].
Зато мы не упустим случая использовать для нашей цели тот взгляд на механизм смеха, который отлично подходит к нашему собственному кругу мыслей. Я подразумеваю попытку объяснения со стороны Г. Спенсера в его статье «Физиология смеха» (1860). По Спенсеру, смех – это разрешение душевного возбуждения и доказательство того, что психическое применение этого возбуждения наталкивается внезапно на некое препятствия[130]. Психическую ситуацию, которая разрешается смехом, он изображает следующим образом: «Laughter naturally results only when consciousness is unawares transferred from great things to small – only when there it what we may call a descending incongruity»[131].
Точно в таком же смысле французские авторы (тот же Дюга) называют смех «detente» – разрядкой, ослаблением напряжения. Формулировка Бэйна (1865): «Laughter a relief from constraint»[132] кажется мне близкой к толкованию Спенсера, что бы ни заявляли некоторые критики.
При этом мы ощущаем потребность видоизменить представление Спенсера, отчасти определить его мысль более точно, а отчасти исправить содержащиеся в ней допущения. Мы сказали бы, что смех возникает тогда, когда некоторая часть психической энергии, ранее тратившаяся на освоение ряда психических путей, остается без применения и потому беспрепятственно находит разрядку. Безусловно, этим утверждением мы накличем «дурную славу», но в свою защиту сошлемся на великолепную фразу из сочинения Липпса о комизме и юморе (из этой книги можно почерпнуть объяснение не только комизма и юмора, но и многих других явлений): «В конце концов отдельные психологические проблемы всегда уводят чрезвычайно глубоко в психологию, так что, по сути, ни одна психологическая проблема не может обсуждаться обособленно». Понятия «психическая энергия» и «разрядка» наряду с количественным учетом психической энергии вошли в мой повседневный обиход с тех пор, как я начал философски трактовать факты психопатологии. Уже в своем «Толковании сновидений» (1900) я, опираясь на мнение Липпса, предпринял попытку считать «собственно деятельными в психическом смысле» те психологические процессы, которые сами по себе бессознательны, а не процессы, составляющие содержание сознания[133]. Только в понимании освоения психических путей я как будто отдаляюсь от приводимых Липпсом сравнений. Изучение перемещений психической энергии по определенным ассоциативным путям, а также наличие почти неизгладимых следов психических процессов в сознании побудили меня попытаться изобразить неведомое наглядно. Чтобы избежать недоразумений, я должен добавить, что никогда не утверждал, будто клетки, волокна или приобретающая ныне все большее значение система невронов суть эти психические пути, пускай указанные пути каким-то неизвестным еще образом следовало бы представить как органические элементы нервной системы.
Если коротко, при смехе, согласно нашему предположению, заданы условия для того, чтобы количество психической энергии, тратившееся до сих пор на освоение психических путей, получило возможность свободно разряжаться. Поскольку же смех, хотя не всякий, но смех по поводу шуток – безусловно, есть признак удовольствия, то мы склонны привести это удовольствие в связь с применением освобожденной энергии. Когда мы видим, что слушатель шутки смеется, а ее автор хранит серьезность, это может сообщать только о том, что у слушателя затраты психической энергии прекратились, в то время как при создании шутки возникают задержки – либо для прекращения затрат энергии, либо для возможности отклика. Едва ли можно более верно охарактеризовать психический процесс у слушателя, ставшего третьим участником шутки, нежели через подчеркивание того факта, что он получает удовольствие от шутки при незначительном расходе собственной энергии. Это удовольствие ему как бы дарится. Слова шутки, которую он слышит, непременно вызывают в нем те представления или ту связь мыслей, возникновению которых у него самого противодействовали очень сильные внутренние задержки. Ему пришлось бы приложить немалые усилия, чтобы произвольно наладить эту связь в качестве первого участника шутки или, по крайней мере, затратить такое количество психической энергии, которое соответствовало бы силе задержки, подавления или вытеснения этих представлений. Эту психическую затрату он сэкономил. Вспоминая наши рассуждения выше, мы должны сказать, что его удовольствие соответствует этой экономии. Согласно нашему же взгляду на механизм смеха, следует сказать, что энергия, тратившаяся на поддержание задержек, внезапно оказалась лишней из-за воссоздания запретных представлений посредством слухового восприятия. Отток этой энергии прекратился, и она получила в смехе возможность разрядки. В сущности, оба процесса приводят к одному и тому же результату, так как сэкономленная энергия точно соответствует задержке, которая стала ненужной. Но последний процесс более нагляден, он позволяет нам утверждать, что слушатель шутки смеется, затрачивая при этом такое количество психической энергии, какое было освобождено упразднением задержки. Смехом он словно выплескивает это количество энергии.
* * *
Если тот, у кого родилась шутка, не может смеяться, значит процесс, происходящий в его разуме, отличается от сходного процесса у третьего участника, у которого налицо либо упразднение задержки, либо возможность разрядки. Впрочем, первый вариант неосуществим, и мы должны это признать. Задержка подлежит упразднению и у первого лица, в противном случае шутка бы не родилась. Ведь рождение шутки знаменует именно преодоление сопротивления. Точно так же невозможно, чтобы первое лицо не испытывало удовольствия от шутки, ставшей, конечно, следствием упразднения задержки. Выходит, правилен второй вариант: автор шутки, сам ощущая удовольствие, не может смеяться, ибо что-то препятствует в нем возможности разрядки. Причиной может быть следующее обстоятельство: освободившаяся энергия тотчас находит себе другое эндопсихическое применение. Хорошо, что мы обратили внимание на этот факт, который ниже будет рассмотрен подробнее. Вдобавок автор шутки может выполнить другое условие с теми же