Остроумие и его отношение к бессознательному - Зигмунд Фрейд
В. Теоретическая часть
VI
Отношение остроумия к сновидению и к бессознательному
В конце раздела, посвященного раскрытию техники остроумия, мы высказали то соображение, что процессы сгущения с замещением и без оного, смещения, отображения через противоположность и бессмыслицу, непрямого отображения и пр. (которые, как мы выяснили, принимают участие в создании шуток), во многом поразительно сходны с процессами работы сновидения. Мы оставили за собой право, с одной стороны, подробнее изучить это сходство, а с другой – исследовать то общее между сновидением и остроумием, которое выявляется этим путем. Было бы гораздо легче провести такое сравнение, исходи мы из мнения, что один элемент нашего сравнения – работа сновидения – изучен и известен. Но будет, наверное, правильнее не делать подобного допущения. Мне кажется, что опубликованная в 1900 году книга «Толкование сновидений» вызвала у моих коллег больше смущения, чем понимания; широкие же круги читателей – это я знаю точно – удовлетворились тем, что свели все содержание книги к ходячему выражению «исполнение желаний», которое легко запомнить и которым легко злоупотреблять.
Занимаясь продолжительное время проблемами, о которых шла речь в означенной книге, и располагая обильным материалом, как положено психотерапевту, поглощенному врачебной деятельностью, я не сумел найти ничего, что требовало бы изменения или исправления моих рассуждений. Поэтому я могу спокойно выжидать, пока читатели не поймут суть «Толкования сновидений» или пока проницательная критика не укажет мне основные ошибки моего изложения. Чтобы облегчить сравнение с шутками, я повторю здесь в сжатом виде самое необходимое о снах и о работе сновидения.
Мы узнаем сновидение из обрывочных, как правило, воспоминаний, которые возникают после пробуждения ото сна. Сновидение в большинстве случаев состоит из зрительных и прочих эмоциональных впечатлений, которые даруют нам суррогат переживаний и которые могут быть смешаны с некоторыми мыслительными процессами («знание» в сновидении) и аффективными проявлениями. То, что мы вспоминаем как сновидение, я называю «явным содержанием». Оно часто совершенно абсурдно и запутано, иногда только абсурдно или только запутано. Но даже тогда, когда это содержание выглядит связным, как в некоторых тревожных сновидениях, оно противопоставляется нашей жизни как нечто чуждое, нечто такое, о происхождении которого нельзя догадаться. Объяснения подобного характера сновидений искали прежде в них самих, усматривая там признаки беспорядочной, диссоциированной и, так сказать, «сонной» деятельности нервных элементов.
В противовес этому я показал, что это странное «явное» содержание сновидения всегда можно истолковать как искаженное и измененное описание определенных, рациональных психических переживаний, которые заслуживают называться «латентными мыслями сновидения». Познать эти мысли возможно, если разложить явное содержание сновидения на составные части, не обращая при этом внимания на мнимый смысл, который указанное содержание может иметь, и если проследить затем ассоциативные пути от каждого, теперь обособленного элемента. Эти пути сплетаются друг с другом и приводят в итоге к наслоению мыслей, которые не только вполне логичны, но также легко ставятся в известную связь с нашими душевными процессами. При этом «анализе» содержание сновидения освобождается от всех своих поражающих странностей. Для успеха такого анализа следует в его ходе постоянно опровергать критические возражения, которые возникают беспрерывно, против воспроизведения отдельных, способствующих анализу ассоциаций.
Из сравнения вспоминаемого явного содержания сновидения с выявленными латентными мыслями вытекает понятие «работы сновидения». Под это определение подпадает вся совокупность преобразующих процессов, которые переводят латентные мысли в явное содержание сновидения. Работой сновидения и обусловлено то удивление, которое раньше вызывали у нас наши сны.
Механизм работы сновидения может быть описан следующим образом. Очень сложный в большинстве случаев ряд мыслей, который выстраивается и далеко не исчерпывается на протяжении дня (так называемый дневной остаток), и ночью сохраняет отведенное ему количество энергии (интерес), угрожая нарушить сон. Этот дневной остаток при работе сновидения превращается в череду «живых картин» и тем обезвреживается. Дабы послужить исходным пунктом работы сновидения, дневной остаток должен обладать способностью создавать желания; это условие легко выполнимо. Желание, вытекающее из мыслей сновидения, образует предварительную ступень, а впоследствии становится ядром сновидения. Полученный в ходе анализа опыт (но не теория сновидений) говорит, что ребенку достаточно любого желания, оставшегося неисполненным при бодрствовании, чтобы вызвать сновидение, которое будет связным, имеющим смысл, но в большинстве случаев коротким. Оно легко может быть распознано как «исполнение желания». У взрослого же человека существует общее благоприятное условие для желания, вызывающего сновидение. Оно заключается в том, что желание чуждо сознательному мышлению; то есть желание вытесняется – или хотя бы содержит в себе подкрепления, неведомые сознанию. Не предполагая участия бессознательного в вышеизложенном смысле, я не смогу развить далее теорию сновидения и дать толкование накопленному материалу, полученному из анализа сновидений. Влияние бессознательного желания на сознательный рациональный материал мыслей и порождает в результате сновидение. Последнее при этом как будто втягивается в бессознательное – точнее говоря, подвергается обработке в том виде, в каком это происходит на ступени бессознательных мыслительных процессов, характерных для данной стадии. Мы до настоящего времени лишь по плодам «работы сновидения» познаем свойства бессознательного мышления и его отличия от «предсознательного» мышления, способного стать сознательным.
Совершенно новое, непростое и противоречащее общепринятому мнению учение едва ли может выиграть в ясности при сжатом изложении. Этим замечанием я хочу сослаться на подробное описание проблемы бессознательного в моем «Толковании сновидений» и на труды Липпса, которые видятся мне в высшей степени важными. Я сознаю, что всякий, обладающий почтенным философским образованием или принимающий за кредо ту или иную так называемую философскую систему, станет оспаривать саму возможность «бессознательной психики» в том смысле, который предполагаем мы с Липпсом, и попытается доказать ее немыслимость, опираясь на нынешние психические определения. Но ведь определения условны и могут быть изменены. Мне часто доводилось на опыте убеждаться, что люди, оспаривающие бессознательное как нечто абсурдное и невозможное, судили вовсе не по тем источникам, из которых (по крайней мере, для меня) проистекает необходимость признания бессознательного. Противники бессознательного никогда не принимали во внимание следствия постгипнотического внушения, а когда я приводил в качестве примеров свои
