Символическая жизнь. Том 2. Работы разных лет - Карл Густав Юнг
1236 Разумеется, мне как психологу важнейшей заслугой автора видится тот фундаментальный вклад, который его книга вносит в психологию бессознательного. Автор подобрал для понятий аналитической психологии, которые многих людей сбивают с толка, прочную эволюционную основу и воздвиг на ней грандиозное сооружение, где эмпирические формы мышления нашли свое законное место. Ни одна система не может обойтись без некоей исходной гипотезы, которая, в свою очередь, зависит от темперамента и субъективных предпочтений ее автора, а также от объективных сведений о мире. Этот фактор имеет величайшее значение в психологии, поскольку «личное уравнение» (persönliche Gleichung)[118]формирует конкретный угол зрения. Абсолютная же истина, если таковая вообще существует, требует согласия многих.
1237 Могу только поздравить автора с выходом этой книги. Это краткое предисловие прошу считать изъявлением моей сердечной благодарности.
К. Г. Юнг,
1 марта 1949 г.
Предисловие к книге Адлера «Об аналитической психологии»[119]
1238 Мне было особенно приятно услышать, что замечательная книга доктора Герхарда Адлера «Исследования по аналитической психологии» готовится к изданию на немецком языке. Ее автор – опытный психотерапевт, который рассматривает тему, исходя именно из практического опыта. Это преимущество вряд ли можно преувеличить, ведь терапевтическая работа подразумевает не только повседневное применение психологических инструментов к живым людям и в особенности к больным, но также и ежедневную критику, преодоление головокружения от успехов и разочарования от неудач, постоянную проверку лежащих в ее основе предположений. Поэтому мы вправе ожидать от автора хорошо продуманных суждений, подкрепленных опытом. Полагаю, что в этом отношении книга оправдывает ожидания, ей присущи достоверно обоснованные мнения, и при этом она удачно избегает предрассудков, фанатизма и сомнительных истолкований.
1239 Автор сумел выделить и описать ряд проблем, которые неизбежно должны привлекать внимание всякого мыслящего психотерапевта. В первую очередь он постарался – что вполне понятно – подчеркнуть отличия аналитической психологии от материалистических и рационалистических устремлений школы Фрейда; такой подход, учитывая свойственную упомянутой школе сектантскую безапелляционность, нисколько не утратило своей актуальности. Речь ни в коем случае не идет о разногласиях специалистов, вряд ли способных заинтересовать широкую публику; нет, расхождение мнений тут, не побоюсь этого слова, принципиальное. Психология, которая хочет быть научной, больше не может позволить себе отталкиваться от так называемых философских предпосылок, будь то материализм или рационализм. Если она намерена и впредь не покидать безответственно пределы своей компетенции, то может действовать лишь феноменологически, отказываясь от любой предвзятости. Вот только мнение, будто мы способны выносить трансцендентные суждения, даже когда сталкиваемся с крайне сложным материалом, подобным тому, который представлен психологическим опытом, укоренилось настолько, что аналитической психологии все еще приписывают философские утверждения, тем самым показывая полное непонимание ее феноменологической точки зрения.
1240 Главный интерес психотерапии, по понятным причинам, вызывает психология сновидений – область, где теоретические предположения не только терпят снова и снова величайшие поражения, но и где они применяются наиболее одиозными способами. Анализ сновидения в третьей статье автора выполнен образцово.
1241 Следует всячески отметить внимание автора к важной роли личности, человеческого «Я». Тем самым он опровергает распространенное предубеждение, будто аналитическую психологию интересует одно только бессознательное, и одновременно приводит поучительные примеры отношений между бессознательным и «Я».
1242 В ходе лечения нередко встает спорный вопрос о том, является ли – и если да, то почему – выявление и осознание бессознательных содержаний терапевтически полезным. Хотя осознание таких содержаний есть целительное средство первостепенной важности, оно ни в коем случае не является единственным инструментом аналитика. Помимо первоначальной «исповеди» и эмоциональной «абреакции»[120], мы также должны учитывать перенос и символизацию. В настоящем сборнике приводятся превосходные примеры тому из двух недавних историй болезни.
1243 Немалая заслуга автора заключается в том, что он обратился к религиозной стороне психических явлений. Этот вопрос не просто деликатный, он еще изрядно раздражает философов и дразнит их восприимчивость. Но при условии, что люди умеют читать и способны отказываться от своих предубеждений, я, честно сказать, не понимаю, как кто-то может почувствовать себя оскорбленным высказываниями автора – опять-таки, при условии, что читатель способен встать на феноменологическую точку зрения науки. К сожалению, подобное понимание, в чем я сам не раз убеждался, не получило широкого распространения – причем меньше всего, как ни странно, оно затронуло профессиональные медицинские круги. Теория познания, конечно, не входит в медицинскую программу обучения, однако она необходима для изучения психологии.
1244 Эта книга благодаря ясности изложения и богатству примеров из историй болезни заполняет существенный пробел в психологической литературе. Она снабжает профессионалов и тех, кто в целом мыслит психологически, желанный набор ориентиров для путешествия по территории, которая – во всяком случае, поначалу – большинству кажется едва ли проходимой. Примеры, взятые непосредственно из жизни, убеждают в обратном и помогают пониманию. Поэтому искренне рекомендую настоящую книгу любознательной публике.
К. Г. Юнг,
май 1949 г.
Предисловие к сборнику Юнга «Очертания бессознательного»
1245 Поскольку художественное творчество представляет собой разновидность той психической деятельности, которая придает форму содержаниям бессознательного, мне кажется вполне уместным открыть этот сборник статьей, рассматривающей ряд фундаментальных вопросов о личности художника и его творчестве[121]. За этим обсуждением следует лекция о мотиве воскрешения[122], прочитанная на симпозиуме по данной теме. Драма, основная тема поэтического искусства, берет свое начало в церемониальных магических обрядах, которые по форме и смыслу суть нечто δρώμενον или δρᾶμα, то есть «сделанное», «совершенное»[123]. В ходе драмы напряжение нарастает, достигая предела в περιπέτεια, в развязке, и высвобождается. Продолжительность жизни неумолимо сужается до страха смерти, и из этого angustiae[124](затруднения, невзгоды, беды, страдания) возникает новое рождение, искупительное, открывающее более широкие горизонты. Очевидно, что драма есть высшее отражение психологической ситуации, которая, в бесконечном разнообразии, воспроизводится в человеческой жизни и является одновременно выражением и причиной повсеместно распространенного архетипа, облеченного во множество форм.
1246 Третья статья сборника излагает историю одной болезни[125]. Это описание процесса трансформации, с рисунками, дополненное обзором символики мандалы, также связанным с историей болезни. Истолкование изображений дается преимущественно формально, и внимание, в отличие от предыдущей статьи, в основном уделяется общим элементам, а не индивидуальной психологии.
1247 Пятая и последняя статья посвящена психологическому исследованию повести Э. Т. А. Гофмана «Золотой горшок» за авторством Аниелы Яффе[126]. Эта повесть Гофмана уже давно числится в моем списке тех литературных произведений, которые требуют толкования и более глубокого понимания. Я в большом долгу перед госпожой Яффе
