Странники в невообразимых краях. Очерки о деменции, уходе за больными и человеческом мозге - Даша Кипер
Распахивая дверь, он всегда радостно восклицал: “Привет, детка, как ты тут без меня?” Он уже не помнил, что они вместе ужинали.
– Прямо сцена из “Сумеречной зоны”[81], – сказала я, когда в первый раз выслушала ее рассказ.
– Предупреждаю: дальше будет хуже. Безумие. Сюр. Но страшнее всего было знать, что эта жуть не рассеется и завтра все повторится. Я каждый день с ужасом ждала вечера и каждый вечер проживала оживший ночной кошмар.
Кошмар начинался с того, что Митч, раскинувшись на диване перед телевизором или усевшись в кресле с журналом, вдруг фокусировал на Элизабет напряженный тяжелый взгляд и просил ее уйти. Нет, не из комнаты – из квартиры. Поначалу спокойно, как будто ничего более естественного, чем прогонять жену из дома, на свете не было. Когда она говорила, что это и ее дом, он саркастически усмехался. Как это может быть, если здесь живет он? Митч, казалось, смутно догадывался, что их что‐то связывает, но того, что они женаты, не помнил. Более того, ему чудилось, что от Элизабет исходит угроза.
Поначалу Элизабет пыталась переубедить его. Она указывала на предметы обстановки и напоминала, откуда они у них появились.
– Вот, – говорила она. – Фотография нашей свадьбы, видишь?
Митч невозмутимо парировал:
– Принесла с собой и повесила.
– А это? – говорила она, раскладывая перед ним свежую почту, адресованную им обоим.
– Может, раньше мы и были женаты, но сейчас точно нет. Мне очень жаль, но тебе придется уйти.
Стараясь звучать как можно более сдержанно, она настаивала:
– Ну, хочешь, я перечислю все вещи, которые висят у нас в шкафу, или скажу, какая в каждой из комнат мебель? Это наша квартира, мы в ней живем последние пятнадцать лет, ты и я, неужели не помнишь?
– Так ты еще и шпионила за мной! Уходи, пока я не вызвал полицию.
На ранней стадии болезни Элизабет не подчинялась. Она переходила из комнаты в комнату, беря в руки вещи, которые раньше для Митча что‐то значили. Вот лампа: в антикварном магазинчике на Кейп-Коде они купили ее за то, что она была одновременно изящна и нелепа. “Как мы с тобой”, – сказал он, когда лампу упаковывали.
Но все как об стенку горох. Он просил перестать рассказывать сказки, потом требовал, чтобы она больше не приносила свои вещи в его квартиру.
Чем больше отчаяния было в ее мольбах, тем сильнее он раздражался, как будто это ему приходилось иметь дело с тяжелым бредом. Случалось, он впадал в ярость, хватал ее за шкирку, как бездомную кошку, и буквально вышвыривал за порог. Там на лестничной клетке она коротала ночь.
Но бывало и по‐другому: иногда помутнения не случались, и тогда все было как прежде, иногда он великодушно позволял ей остаться. Но все же чаще не узнавал, и его агрессия явно нарастала, так что со временем ночи на лестничной клетке уже не воспринимались Элизабет как нечто из ряда вон выходящее. Теперь она всегда держала в кармане запасной ключ и прокрадывалась обратно в спальню, когда ей казалось, что Митч уснул.
Рассказав мне все это, Элизабет прибавила:
– Я жалею, что допустила это.
– Разве вы могли что‐нибудь сделать? – спросила я.
– Надо было с самого начала прекратить спорить и умолять – я ведь чувствовала, что это бессмысленно. Мы бы так не переживали – ни он, ни я. Мне просто много времени понадобилось, чтобы до этого дойти.
– Не уверена, – сказала я, зная, сколько людей так никогда и не приходят к этому пониманию.
Элизабет отрицательно покачала головой:
– Больше всего я жалею об этом.
Я спросила, почему же тогда она продолжала спорить и умолять, если чувствовала, что это не принесет результата.
Она усмехнулась.
– Понимаете, у него на все был ответ, всему находилось объяснение. Мне хотелось его переспорить, найти такой довод, чтобы ему нечем было крыть.
Должно быть, на моем лице выразилось сочувствие, потому что она добавила:
– Люди всегда спрашивают про здоровье больного. “Как Митч? Как он справляется?” Открою вам одну тайну: Митч в порядке. С больными всегда все в порядке. А вот у тех, кто за ними ухаживает, крыша постепенно съезжает.
Когда у больных на все есть ответ, близких затягивает в спор, как в воронку. Не возражать на удивление трудно. Даже если заявления больных бессмысленны, они свидетельствуют о сохранившейся способности формулировать и анализировать. Действительно, тот бессознательный процесс, который позволяет больным генерировать ответ за ответом, не затронут болезнью. Он направлен на устранение противоречий и неясностей, почему невролог Майкл Газзанига и назвал его “интерпретатор левого полушария”[82]. Когда одно не вяжется с другим, когда мы обманываемся в своих ожиданиях, когда жизнь преподносит нам сюрприз, интерпретатор левого полушария предлагает разумные объяснения происходящему. Этот процесс и выручал Митча.
Хотя в повседневной жизни мы руководствуемся фактами и логикой, нам ничего не стоит их слегка исказить, если они не во всем совпадают с нашими ожиданиями. Мы видели, как это происходит со зрением. Сталкиваясь с оптическим обманом или пробелом в изображении, наш “визуальный интерпретатор” объясняет или сглаживает видимую нами картинку, исходя из ранее сформированных представлений о явлении, которое мы наблюдаем. Точно так же интерпретатор левого полушария устраняет когнитивные слепые пятна, помехи, двусмысленности и пустоты.
Интерпретатор – вещь крайне полезная, но когда он оказывается заложником недоброкачественной информации, вместо пользы он начинает приносить вред[83]. Недоброкачественная информация поступает в мозг по разным каналам как через восприятие извне, так и через ощущения изнутри. Например, есть одна престранная патология, внешне похожая на случай Митча, – синдром Капгра[84]. Это психопатологическое расстройство, при котором больные убеждены, что их близких подменили и вместо них с ними общаются либо самозванцы, либо двойники. Больные с синдромом Капгра враждебно реагируют на близких, поскольку видят в них неизвестных злоумышленников. Митч, скорее всего, не думал, что на месте Элизабет – двойник, но считал ее самозванкой, выдававшей себя за его жену.
У больных с синдромом Капгра те участки мозга, которые отвечают за узнавание,
