Странники в невообразимых краях. Очерки о деменции, уходе за больными и человеческом мозге - Даша Кипер
Говоря со мной о прошлом, Лара словно освобождалась от постоянного напряжения. После нескольких встреч она впервые расположилась в кресле с видом человека, которому некуда спешить. Как‐то Лара долго молчала, погрузившись в раздумья, и я тоже сидела молча, радуясь, что она наконец позволила себе остановиться, что в этот миг принадлежала только себе. Вернувшись к разговору, Лара попробовала объяснить, почему слово “хворенькая” вызывает у нее такую болезненную реакцию. Подчеркивая материнский инфантилизм, оно словно кричало, одновременно и умоляя, и шантажируя: “Не смей забывать, через что я прошла, и не вздумай меня оставить!” Поэтому каждый раз, когда Лара бывала резка или теряла терпение, ей казалось, что она не просто плохая дочь, но и “плохая мама”.
– Хорошая мама, – сказала Лара с нотками легкой иронии, – отнеслась бы с бóльшим вниманием к жалобам дочери. Особенно если бы дочь, приходя из садика, говорила, что над ней смеются и игрушек не дают.
Каждый день, привозя Милу домой из центра досуга, Лара слышала одно и то же: “Видела бы ты, какие они там злые. Слава богу, ты меня забрала! Слава богу! Насилу дождалась”.
От этих слов у Лары сжималось сердце. Она живо представляла себе, как Мила стоит посреди зала в центре досуга, одна, растерянная и напуганная.
– Видела бы ты, как со мной там обращаются. Никого не дозваться. Никого. Всем все равно.
И так снова и снова, как заезженная пластинка, пока терпение Лары не лопалось:
– Что значит всем все равно? Я тебя ни на минуту не оставляю.
Стоило открыть шлюз, как раздражение прорывалось лавиной. Неужели Мила не видит, сколько всего для нее делается? Неужели не замечает, что кое‐кто, как и раньше, бежит к ней по первому зову? Неужели не догадывается, каких усилий все это стоит?
Чувствуя, что на нее нападают, Мила бросалась в слезы:
– Почему ты на меня кричишь? Разве я виновата, что еще живу?
Каждое утро Лара решала не реагировать на жалобы и стенания, пусть себе льются, а она будет спокойно слушать, как и подобает “хорошей дочери”. Но едва мать заводила свою шарманку, терпение Лары сразу лопалось, и она, будто ее кто‐то заколдовал, вновь обрушивала на мать вопросы, которые уже обрушивала накануне и еще множество раз до этого – слово в слово. Ни понимание того, что это бессмысленно, ни полное осознание нелепости происходящего почему‐то не останавливали.
Реакция Лары закономерна. Когда система привязанности больного постоянно зовет на помощь, система привязанности близкого, ухаживающего за ним, не может не откликнуться[53]. Вдобавок Лара выросла с матерью, постоянно требовавшей внимания, и ее душевный покой напрямую зависел от эмоционального состояния матери. Успокаивая мать, она и сама успокаивалась.
Болезнь Альцгеймера взвинтила уровень тревожности Милы, одновременно лишив ее возможности его понижать. Теперь мать круглосуточно находилась в состоянии стресса, а значит, и Лара ни на миг не могла обрести душевный покой.
Это привело к перегрузке системы привязанности Лары, и ее защитный механизм заработал в стандартном режиме, пытаясь любыми способами облегчить эмоциональное состояние матери. Однако, превратив Милу в человека, состоящего из одних нужд, болезнь Альцгеймера наглядно дала Ларе понять: как бы та ни старалась удовлетворить их, ничего у нее не получится. По сути, деменция лишь увеличила громкость саундтрека нескончаемых материнских требований, под который Лара прожила бóльшую часть жизни. Но только сейчас этот саундтрек стал вызывать у нее раздражение.
Почему больные не могут изменить свое поведение, понятно, но что мешает изменить поведение людям, которые за ними ухаживают? Чтобы вырваться из тисков привычных реакций, им необходимо переключиться с бессознательного, интуитивного отклика на осознанный[54]. Вроде бы несложно, но мозг этому сопротивляется. Мозг не стремится к тому, чтобы быть мудрым, правым или хотя бы рациональным[55], все его усилия направлены на сбережение энергии[56]. Зачем тратить энергию на “дорогостоящие” осознанные процессы[57], если есть “дешевые” бессознательные? В стрессовой ситуации мозг становится особенно экономным[58], и мы возвращаемся к старым моделям поведения. А чем чаще мы к ним прибегаем, тем глубже становятся наши нейронные борозды и тем труднее оказывается выбрать другой путь.
Как родные Грегора, пережив первый шок после его фантастического перерождения, встают на привычные поведенческие рельсы, начиная вести себя эгоистично и бесчувственно, так и ухаживающие за больными люди в общении с ними следуют накатанной колее. А в тесных взаимозависимых отношениях наши нейронные сети как бы накладываются друг на друга, сплетаются; мы перенимаем у близких их повторяющиеся особенности поведения. Как может быть иначе? Система привязанности Лары была сформирована тем же человеком, за которым она теперь ухаживала. В этом смысле болезнь Альцгеймера действует по принципу змеи, кусающей себя за хвост: замыкает двух человек в кольцо, где одинаковые реакции одного вызывают одинаковые реакции другого, и наоборот, и так бесконечно, по кругу.
Проведя детство и юность в Советском Союзе, где в тесной квартирке спали по трое в комнате, Лара мечтала об уединении еще до того, как узнала, что это такое. Сегодня у нее свой дом, но в нем живет Мила, и хотя у Милы есть своя комната, ее стенания не признают стен. “Что же со мной будет?”, “Что люди подумают?”, “Что мне делать?” – доносится до Лары, как в детстве, снова и снова. Когда‐то ей хотелось от этого убежать. Теперь, когда в доме поселилась болезнь и бежать некуда, эти витающие в пространстве вопросы словно дразнят ее, напоминая о том, что Лара так и не смогла освободиться от обязанности, которую на себя не брала, но которая была возложена на нее, едва она научилась ходить.
Глава 3
Слепота деменции
Почему мы так долго не замечаем болезни
Есть одна с виду элементарная оптическая иллюзия, на которую всегда попадаешься, – иллюзия Мюллера-Лайера[59]. Перед нами два параллельных отрезка одинаковой длины, но один
