Странники в невообразимых краях. Очерки о деменции, уходе за больными и человеческом мозге - Даша Кипер
Даже когда близкие знают, что родственник страдает деменцией, они часто не способны удержаться от взрывных, спонтанных реакций, если больной их не слушается или говорит глупости. Одно дело – понимать, чего не следует делать, и совсем другое – не делать, чего не следует. Я сталкивалась с этим так часто (причем даже в семьях, где близкие были неплохо осведомлены о болезни), что невольно задавалась вопросом, нет ли в нашей неспособности осознать и принять последствия когнитивных нарушений неврологической составляющей.
Психолог Даниэль Канеман объясняет происходящее в своей книге “Думай медленно… решай быстро”[60]. Он выделяет два способа мышления и обработки информации – как он их называет, Система 1 и Система 2. Система 1 работает в автоматическом режиме, без усилий, молниеносно делая выводы и вызывая инстинктивные эмоциональные реакции. Этот бессознательный процесс, который Канеман описывает как “быстрое мышление”, почти невозможно прервать. Система 1 опирается на инстинкты, предубеждения и предположения, делая нас легкой добычей визуальных и когнитивных ловушек вроде иллюзии Мюллера-Лайера.
Действия Системы 2 связаны с логическим выбором и концентрацией внимания – она работает с абстрактными, отвлеченными понятиями и значительно медленнее приходит к выводам. Иными словами, Система 1 – это такой шумный балабол, у которого всегда наготове ответ на любой вопрос, а Система 2 – высоколобый профессор, вечно бормочущий себе под нос “Боюсь, я этого не знаю” или “Давайте‐ка еще раз хорошенько подумаем”. И возможно, если бы Система 2 влияла на нас чуть больше, мы бы никогда не покупались на зрительные иллюзии. Но отрезки и угловые скобки – ничто по сравнению с набором шулерских приемов, которыми пользуется деменция.
В один осенний день несколько лет назад ко мне на прием пришла женщина, Джазмин Хайнс, опытный социальный работник. Ей тогда было тридцать шесть – высокая, миловидная, стройная, с огромными карими глазами, она, казалось, постоянно боролась с подступающими слезами. Тихим ровным голосом, с профессиональной четкостью Джазмин перечислила свои сильные и слабые стороны. Так же сдержанно и открыто она общалась и с пациентами, что особенно помогало в работе с трудными подростками. Правда, после того как ее отец Стюарт умер от рака, Джазмин пришлось уволиться, чтобы ухаживать за матерью Пэт.
Когда Джазмин говорила о Стюарте, ее голос окрашивался любовью с вкраплениями нежного юмора. Когда же речь заходила о Пэт, он звучал устало, почти надломленно. Джазмин часто думала о Стюарте, и не только потому, что скучала. Лишь потеряв его, она осознала, до какой степени привыкла рассчитывать на поддержку отца и как искусно он скрывал от нее, что у Пэт деменция. Джазмин не догадывалась, что мать больна, хотя бывала у родителей ежедневно.
Теперь, оглядываясь назад, она отчетливо видела явные и завуалированные признаки болезни. Как, например, в тот день, когда Пэт, сев за руль своей машины, повернулась к дочери со словами: “Не пойму, что мне дальше делать”. На что Джазмин ответила: “Ладно, мам, не смешно”. Но когда Пэт полезла в бардачок, оттуда выпал листок бумаги, на котором рукой отца было по пунктам расписано, как включать зажигание.
Джазмин замолчала, словно обдумывая сказанное.
– Очевидно же, да? А я только и подумала: “Как удачно. Папочка снова выручил”.
– Он в любой ситуации выручал? – спросила я.
– Абсолютно. Как я могла не понять, что происходит? Видимо, мне так не хотелось понимать, что я предпочла не заметить.
Но я знала, что Джазмин винит себя за то, что случается с людьми в ее ситуации сплошь и рядом. Даже когда налицо явные признаки болезни Альцгеймера – бессвязная речь, неприличное поведение, плутание в знакомых местах, паранойя, физическая агрессия, – близкие гонят от себя мысль о неврологическом диагнозе. Больные, естественно, тоже отрицают, что больны. Куда им фиксировать симптомы, если в голове и так ничего не держится? Вдобавок болезнь, вызвав когнитивные нарушения, переключает все внимание больного на них. Ну а близкие? Нет ли в их отрицании болезни неврологического компонента? Полагаю, что есть, и для себя я назвала этот компонент “слепота деменции”.
Идея слепоты пришла мне в голову, когда я вспомнила о слепом пятне в человеческом глазу[61] – точке, где зрительный нерв выходит на поверхность сетчатки. Это единственное место, лишенное светочувствительных рецепторов. Их отсутствие образует пробел, на котором поступающий на сетчатку сигнал не регистрируется. Тем не менее в картинке, которую видит глаз, пробела не возникает. Это происходит потому, что мозг, пользуясь визуальной информацией на границах слепого пятна, заполняет пробел тем, что ожидает увидеть. Точно так же мозг прячет от нас то, чего не знает, замещая это тем, что знает. Нечто подобное он делает и с эмоциями, если находит в них слепое пятно.
Слушая рассказы Джазмин, я постепенно поняла, что у нее слепое пятно, безусловно, было. Незадолго до смерти Стюарт позвонил Пэт из больницы и попросил привезти какую‐то книгу. Джазмин, стоявшая рядом, увидела, как мать вдруг занервничала и сказала, что не знает, где книга и сможет ли она с этим справиться. К удивлению Джазмин, из трубки донесся гневный окрик Стюарта с требованием не валять дурака. В ответ мать тоже перешла на крик, и тут Джазмин совсем растерялась.
– Мам, он умирает, – сказала она, лихорадочно подыскивая правильные слова. – Ему сейчас все простительно. Когда умираешь, не всегда себя контролируешь.
Боясь обидеть, я все же решилась спросить, не мелькнула ли у нее в тот момент мысль, что у Пэт деменция.
Джазмин пожала плечами:
– Да нет. Реакция была вполне для нее типичная.
Реакция Пэт действительно могла быть следствием ее непростого характера, однако замешательство и гнев также являются признаками деменции. Джазмин отметила, что Пэт накричала на Стюарта, но ей не пришло в голову, что замешательство и гнев матери могут свидетельствовать о неврологическом нарушении.
Я вновь убедилась, как трудно отличить отклонение от нормы у людей, особенности речи и специфику поведения которых мы всегда воспринимали как часть их образа. Сделать это мешает не только адаптивное бессознательное больных, из‐за которого они кажутся
