Моника Спивак - Мозг отправьте по адресу...
Относительно зрительной памяти надо полагать, что она была развита, по-видимому, достаточно хорошо. Например, легко запоминал и находил места в книгах, которые читал. Также можно полагать, что прочно удерживал в памяти виденное вокруг. <… >
Слух. <…> Острота слуха хорошая, хорошо разбирал шепотную речь. Особой остроты слуха не отмечалось. Слышал одинаково хорошо как высокие, так и низкие тона. Относительно способности определять расстояние и направление по слуху данных не имеется.
Обманов слуха в виде слуховых иллюзий или галлюцинаций, так же как и случаев непонимания смысла и значения слов, не отмечалось. Слуховая память, по утверждениям жены, была очень хорошая. Очень хорошо запоминал и надолго удерживал в памяти слышанное. Легко и в подробностях мог передать то, что слышал. По утверждениям жены, слуховая память вообще превалировала над зрительной. Это можно заключить из того, что рассказывал и охотнее передавал то, что слышал, по сравнению с тем, что видел. В своих разговорах, беседах гораздо больше останавливался на передаче слуховых ощущений, например манере речи, словечках и фразах и т. д., чем на передаче зрительных ощущений. Хорошее развитие слуховой памяти представляется соблазнительным связать с его поэтической одаренностью, в которой она выявлялась, как об этом речь будет ниже, с особенной силой.
Указания на наличие синэстезии[540] звуковых ощущений со зрительными не имеется.
Относительно музыкального слуха и связанных с последним моментов отметим следующее.
По сведениям, полученным от жены, музыкального слуха не было. «Музыкальных мотивов не воспринимал и с трудом запоминал некоторые». Музыкальным по существу не был. Это вполне согласуется с тем, что сам не чувствовал никакого стремления к музыке. Например, всегда подсмеивался над тем, что в детстве папа и мама хотели учить его, «как всякого еврейского мальчика», играть на скрипке, причем ничего из этого не получилось. И в дальнейшем интереса к музыке не проявлял. В особенности не любил оперы, говорил, что «это чепуха, а не искусство». Жена передает также, что сам неоднократно говорил, что у него никакой склонности к музыке нет.
В то же время, когда в доме завелось радио, охотно слушал передаваемую музыку и, по словам жены, быстро начал разбираться в ней. Отличать классическую музыку от музыки более простого пошиба. Из музыкальных инструментов особенно любил слушать духовые, поэтому очень любил слушать музыку Вагнера. Любил также слушать народные песни, главным образом хоровое пение. Жена объясняет это тем, что хоровое пение ассоциировалось у него с романтическими образами из эпохи гражданской войны.
Чувство ритма не было развито. Так, жена передает, что не мог будто бы отличить ритм на три от ритма на четыре счета. При звуках марша никогда не наблюдалось желания идти в ногу с тактом музыки. Ритмическое чувство в движениях также, по-видимому, не было развито.
Таким образом, мы можем констатировать отсутствие развитого музыкального слуха и чувства ритма и отсутствие сколько-нибудь выраженного активного интереса к музыке. В то же время отмечалось удовольствие чисто пассивного характера от восприятия музыкальных впечатлений в отношении определенного рода музыки. Это последнее обстоятельство нимало не противоречит тому, что комплекс высших психических функций, связанных с углубленным восприятием музыкальных впечатлений и переработкой их в музыкальные образы, у него не был развит.
Вестибулярный аппарат. Ориентировка в малознакомой местности была очень хорошая. Во время дальних прогулок был всегда вожаком и указывал путь другим. Ориентировался по различным природным признакам: положению солнца, расположению прудов, деревьев. Очень хорошо запоминал местность, со всеми деталями. В раз посещенной местности ориентировался безошибочно.
Хорошая ориентировка в местности, как нам кажется, тесно связана с его большой любовью к природе вообще. Одновременно из вышесказанного следует, что он хорошо знал и понимал природу, умея ориентироваться по ее признакам.
Очень боялся высоты. В качестве примера жена приводит переезд в новую квартиру, которая располагалась на шестом этаже. Первое время он не мог даже подходить к двери, ведущей на балкон, так как последний был без перил. Сильно волновался также, когда мыли окна, из-за боязни, что могут при этом упасть вниз. Интересно, что из-за своей боязни высоты отзывался о парашютистах, как об исключительно тупых людях (между прочим, сам не был знаком ни с одним парашютистом). Такое заключение обосновывал тем, что для того чтобы прыгать в бездну, нужно быть лишенным всякой чувствительности и иметь очень грубую психическую конституцию.
Очень любил быструю езду на автомобиле. Эта склонность несомненно ассоциировалась у него со склонностью ко всему военному.
Не был совершенно подвержен морской качке. Мог переносить сильную морскую качку, например во время бури, без всяких неприятных ощущений (сведения со слов жены).
Был чувствителен к изменениям барометрического давления, предвещавшим изменения погоды, которые вызывали у него резкое ухудшение общего состояния, часто при этом появлялся или усиливался припадок бронхиальной астмы, становилось трудно дышать.
ЭМОЦИОНАЛЬНО-АФФЕКТИВНАЯ СФЕРА
Настроения. По данным жены, обычно было свойственно хорошее, веселое, бодрое настроение, легко впадал в шутливость. Настроение обычно было ровное и спокойное, частых смен настроения не было. Любил, чтобы окружающие также находились в спокойном настроении. Даже под влиянием болезни настроение не ухудшалось настолько, чтобы впадал в мрачность или пессимизм. Незадолго, за несколько часов до смерти, уже находясь в больнице и будучи в тяжелом состоянии, шутил. Всегда во всем находил смешное, материал для острот. Легко приходил в состояние равновесия после того, как настроение нарушалось какими-либо волнениями. Жена передает, что душевное спокойствие восстанавливалось сравнительно скоро. Обычно ухудшение настроения после какого-либо неприятного переживания держалось очень недолго, не более нескольких часов (часа 2–3), выравнивалось уже на следующий день, хотя воспоминания об этом могли сохраняться довольно длительное время, в некоторых случаях, вероятно, очень надолго. Но уже спустя короткое время высказывался о происшедшем в спокойном, очень часто в столь свойственном ему полуюмористическом тоне.
Что касается причин, действовавших на настроения, то таковыми являлись главным образом различные внешние моменты, например какие-либо неудачи в личной жизни, на которые реагировал всегда очень горячо, хотя и не активно. Внутренние причины видимым образом на настроении не сказывались, изменений настроений спонтанного характера, как правило, не отмечалось. Ухудшение настроения под влиянием огорчающих причин сказывалось в том, что становился несколько мрачнее, молчаливее, грустнее.
Характер реакций. Внешне был всегда сдержан, за исключением моментов, когда сознательно шел на аффектацию положения из любви к сценическим эффектам. Так, А. характеризует его в этом отношении следующим образом: «В своих действиях был скорее рассудочным человеком, для него нехарактерно было действовать под влиянием непосредственного чувства».
Большая сдержанность в проявлении вовне своих переживаний сказывалась в том, что сопутствующие переживаниям вегетативные реакции были выражены не сильно. Так, никогда не краснел и не бледнел при волнениях. По выражению жены, «не было видно, что человек взволнован». Реакция на неприятное чаще всего выражалась в том, что начинал ругаться, причем мог ругаться довольно крепко, употребляя нецензурные выражения и совершенно не стесняясь находящихся в комнате посторонних людей, даже женщин и детей. Кроме того, необходимо отметить, что всякое более или менее сильное волнение всегда вызывало или усиливало припадок бронхиальной астмы: в этом заключалась основная форма его реакций на волнующие переживания.
Внешняя большая сдержанность в проявлении своих чувств скрывала под своей оболочкой довольно большое психическое напряжение. Об этом можно судить по некоторым высказываниям близко знавших его людей. Так, К. отмечает, что «всегда была свойственна некоторая внутренняя обеспокоенность, как бы сдерживал внутри себя волнение». Очень интересно сопоставить с этим указание В., который характеризует его как «очень динамичного по своим переживаниям человека». Когда что-либо делал или говорил остроту, то как бы взрывался при этом. Д. характеризует его как «сдержанного и спокойного в основном человека, способного быстро загораться и так же быстро остывать». А. передает: «вспыльчивости не было, но был живой по характеру». Это же лицо, описывая характер его отношений к впечатлениям окружающей среды, определенно указывает, что очень живо воспринимал действительность, все, что происходило вокруг него: «принимал близко к сердцу все, что делается вокруг, интересовался всем окружающим». Вполне соглашаясь с этим мнением, мы должны, однако, дополнить его в том отношении, что этот интерес к окружающему, как это характерно вообще для всех его мыслей, чувств и действий, был в то же время строго избирательным, обусловливаясь основными линиями направленности его личности в целом. Этим объясняется то, что он мог оставаться равнодушным к событиям, имевшим большое значение, если они не контактировали каким-либо образом с основным кругом его интересов, тогда как события даже значительно менее важные, но имеющие более непосредственное отношение к кругу его интересов, как, например, из литературной жизни, затрагивали его гораздо глубже и находили очень живой и непосредственный отклик. Интересно далее указание Б. на то, что реакции часто разрешались не действием, а словами: «Была как бы тенденция для всякой энергии превращаться в эту словесную форму». Это вполне согласуется с приведенным выше указанием на то, что реакция на неприятное чаще всего выражалась также в словесной форме.
