Алексей Исаев - Вторжение. 22 июня 1941 года
Вера в эффективность параванов-охранителей была такова, что корабли шли с довольно высокой скоростью. Первым в 3.40 23 июня 1941 г. в 16–18 милях к северо-западу от маяка на мине подорвался эсминец «Гневный». Носовая часть корабля вместе с носовым 130-мм орудием была оторвана и мгновенно затонула, турбины и турбодинамо остановились, погас свет, и эсминец потерял ход. 20 человек были убиты и 23 (включая командира) – ранены. «Гневный» затонул через несколько часов, покинутый экипажем. Сразу после подрыва эсминца «Максим Горький» и «Стерегущий» повернули «все вдруг» на обратный курс. В 4.21 крейсер подорвался на мине, сработавшей на левом борту в районе 24-го шпангоута. Носовая оконечность была оторвана взрывом и быстро затонула. Траверзная переборка на 61-м шпангоуте сохранила водонепроницаемость, что позволило «Максиму Горькому» вернуться на базу своим ходом. Причем минная опасность заставила провести поврежденный крейсер по мелководью.
Еще одним показательным эпизодом стала проводка из Ханко в Таллин турбоэлектрохода «Иосиф Сталин» с эвакуируемыми семьями военнослужащих советской военно-морской базы. Поскольку тральщиков не хватало, в Ханко отправили эсминец «Смелый». Выйдя около 16.00 из Таллина, эсминец прошел заграждение «Корбетта» без помех. Мина в параван попала на обратном пути, когда в кильватере «Смелого» уже шел «Иосиф Сталин» с 2500 пассажирами на борту. Проводка осуществлялась со скоростью около 20 узлов с целью избежать атаки подводных лодок противника. В 20.20 в восьми милях северо-западнее маяка Пакри «Смелый» захватил параванным охранителем мину типа ЕМС, взорвавшуюся примерно в 15–20 м от борта корабля. Тем самым была наглядно продемонстрирована проблема с параваном при прохождении по выставленным немцами полям. Электронавигационные приборы, магнитные компасы и четыре турбинных вентилятора вышли из строя, в корпусе корабля появилась течь, но в целом «Смелый» отделался испугом, простите за невольный каламбур.
Жертва минной постановки «Корбетта» 22 июня 1941 г. турбоэлектроход «Иосиф Сталин». Судно подорвалось 2 декабря 1941 г. Снимок сделан с немецкого самолета.
Череда подрывов произвела тягостное впечатление на командование флота. Уже утром 24 июня 1941 г. командующий КБФ вице-адмирал В. Ф. Трибуц шифротелеграммой докладывал Н. Г. Кузнецову: «Самая трудная и тяжелая опасность для флота в связи с недостаточным количеством тральных сил является минная опасность. В течение суток противник почти парализовал деятельность флота в Финском заливе, забросав минами с воздуха Таллин, Палдиски, устье Финского залива, на которых подорвалось три корабля. На сегодня ни одного корабля нельзя выводить без риска».[447]
Эта телеграмма говорит о том, что проведенная немецкой группой «Север» операция оказала существенное воздействие на советский Балтийский флот, усугубив и без того достаточно распространенные настроения на «сбережение» флота, т. е. достаточно пассивные действия.
Как и следовало ожидать, 22 июня был открыт счет потопленных немцами советских гражданских судов. Первым стал пароход «Гайсма» (3077 брт). Он следовал из Риги в Любек с грузом леса. В 3.45 пароход у юго-восточного берега острова Готланд был атакован немецкими торпедными катерами S-59 и S-60, которые обстреляли судно, а затем потопили его двумя торпедами. Погибло шесть человек, попали в плен еще двое. Оставшиеся 24 члена экипажа через 14 часов добрались на шлюпке до латвийского берега в районе маяка Ужава, где похоронили скончавшегося от ран капитана Н. Г. Дувэ. Еще одной жертвой немецких катерников стал транспорт «Лииза», следовавший из Лиепаи в Палдиски с грузом цемента и колючей проволоки. Он был в 23.15 22 июня задержан катерами немецкой 2-й флотилии у побережья острова Хийумаа (Даго). Немцы позволили экипажу покинуть корабль, который затем был торпедирован катерами S-43 и S-106. Экипаж (14 мужчин и 1 женщина) был взят в плен и принят на борт S-106.
Черное море. «Аллегро» с огнем
Черноморский флот был последним, кого обзванивал Н. Г. Кузнецов, и нарком дозвонился до начальника штаба флота контр-адмирала И. Д. Елисеева около часа ночи. Звонок ненамного опередил телеграмму, она прибыла в 1.03. Уже с весомым документом на руках начальник штаба флота появился на командном пункте. В 1.15 по Черноморскому флоту была объявлена готовность № 1. На практике это означало необходимость вызова всего личного состава на корабли и в части. Поначалу осуществлялся скрытый сбор с помощью посыльных. За командующим флотом была послана машина на дачу. Очевидно, это было одним из последствий второй директивы Н. Г. Кузнецова, призывавшей «тщательно маскировать повышение боевой готовности». Однако скрытый сбор протекал слишком медленно, и в 1.55 И. Д. Елисеев берет на себя ответственность и объявляет «большой сбор». Ни о какой скрытности речи уже не было: загудели сирены кораблей и судоремонтного завода, загремели сигнальные выстрелы береговых батарей. Для находящейся в глубоком тылу базы это было вполне допустимым решением. Для маскировки Севастополя от воздушного противника были приняты куда более радикальные меры: последовало распоряжение отключить рубильники городской электростанции. Мрак ночи прорезали только вспышки одного из маяков. Связи с ним не было, и на маяк отправили мотоциклиста.
Кромешная темнота скрывала суету сотен людей на кораблях и в городе. Корабли принимали снаряды, торпеды и другие припасы. Артиллеристы береговых батарей и зенитчики готовили орудия к открытию огня боевыми снарядами. К 3.00 о переходе в полную готовность доложил 61-й зенитный полк, четыре дивизиона береговой обороны и одна из эскадрилий 32-го истребительного авиаполка. Хотя прошло уже больше часа с момента объявления «большого сбора», готовность большинства кораблей запаздывала.
Времени на размышления уже не оставалось. К Севастополю подходили бомбардировщики Хейнкель-111 из состава II группы 4-й бомбардировочной эскадры люфтваффе (KG4). Летчики группы II/KG4 уже имели опыт минных постановок у берегов Англии. На 21 июня в группе насчитывалось 24 самолета, но боеготовыми из них были всего 8 машин, к ночи, судя по всему, ввели в строй еще один «Хейнкель». Этого было достаточно для минирования максимум одной базы, а по первоначальным планам предполагалось заблокировать сразу три – Севастополь, Николаев и Одессу. Затем Одессу все же вычеркнули – ее решено было сохранить и использовать для снабжения войск.
Подводная лодка С-9. Она не вернется из боевого похода в августе 1943 г.
Их было меньше десятка, от пяти до девяти, по разным данным. Некоторые самолеты из-за затемнения цели просто не нашли. Разумеется, выделенных для удара по Севастополю сил немецкой авиации было недостаточно для погрома, подобного устроенному 7 декабря 1941 г. в Перл-Харборе, даже с учетом разницы в размерах флотов. У немецких ВВС в тот момент были куда более важные задачи на сухопутном фронте, и пытаться уничтожить советские корабли было бы просто безумием. Советский ВМФ был все же куда менее опасен, чем многочисленные самолеты приграничных округов. Немецкое командование поставило перед летчиками задачу напугать противника, а не нанести уже первым ударом непоправимый ущерб. Вместо бомб «Хейнкели» несли мины, которые нужно было сбросить на выходе из Северной бухты. Для усиления психологического эффекта использовались парашютные мины LMB, а не беспарашютные ВМ-1000. Т. е. мины сбрасывались так, чтобы их видели. Расчет, что их увидят, оправдался: от постов СНиС поступило множество сообщений о парашютистах. Затемнение существенно дезориентировало немецких пилотов, и две мины были сброшены на сушу. В 3.48 и 3.52 они самоликвидировались. Среди жителей города появились первые жертвы.
Брошенное при эвакуации Ханко советское железнодорожное орудие ТМ-3—12. Эти орудия предполагалось использовать по морским целям.
О том, что на город и гавань были сброшены мины, а не парашютисты или бомбы, в штабе флота догадались очень быстро. Уже в 4.35 командующий флотом Ф. С. Октябрьский приказал провести траление в бухтах и на выходном фарватере. Однако результат был разочаровывающим и даже пугающим: никаких мин обнаружено не было. Дело в том, что траление проводилось в расчете на обнаружение обычных якорных контактных мин, а немцами были сброшены неконтактные магнитные мины. Они взрывались под воздействием магнитного поля корабля. Более того, мины оснащались приборами срочности и кратности, т. е. могли взводиться не сразу, а через несколько суток, и сработать не под первым кораблем, который над ними проплывал. Хуже всего было то, что у советского флота в первые дни войны просто не было тралов, способных бороться с новейшими минами противника. Первая трагедия произошла уже 22 июня. В 20.30 в Карантинной бухте подорвался и затонул буксир СП-12, прибывший туда в поисках якобы сбитого зенитчиками самолета. Из состава экипажа буксира погибли 26 человек, а спаслись всего 5. Подарок в лице упавшей на сушу, но не взорвавшейся мины попал в руки советских специалистов 24 июня. Тогда последние сомнения относительно типа примененных противником мин рассеялись.