Карен Армстронг - Поля крови. Религия и история насилия
Во все годы своего понтификата Григорий VII пытался установить либертас Церкви в противовес власти мирских владык. Успехом эти старания не увенчались, из-за чего и намеченный крестовый поход не сложился. В своих попытках освободить клириков из-под контроля мирян папа потерпел бесславное поражение от Генриха IV, императора Священной Римской империи. Восемь лет понтифик и император боролись за власть, пытаясь сместить друг друга. В 1084 г., когда Григорий снова пригрозил ему отлучением, Генрих IV попросту ввел войска в Италию и возвел на престол в Латеранском дворце антипапу. Однако папы могли винить только самих себя, ведь они же и создали империю Запада. Веками византийцы сохраняли форпост в Равенне (Италия) для защиты Рима от варваров. Однако к VIII в. лангобарды настолько разнуздались в северной Италии, что папе понадобился сильный светский защитник. И в 753 г. папа Стефан II предпринял героическое путешествие через Альпы – в середине зимы! – в старую римскую провинцию Галлия, чтобы заключить союз с Пипином, сыном франкского майордома Карла Мартелла, тем самым придав династии Каролингов легитимность. Пипин тут же подготовил военный поход в Италию, а его десятилетний сын Карл – впоследствии известный как Карл Великий – сопровождал замученного и утомленного папу домой.
Германские племена, выкроившие себе царства в старых римских провинциях, исповедовали христианство и с почтением относились к ветхозаветным царям-воителям, но их воинский этос был все еще пронизан древними арийскими идеалами: геройство, слава и трофеи. Все эти элементы теснейшим образом переплетались в их войнах. Каролингские войны считались священными и продиктованными волей свыше, а свою династию Каролинги называли Новым Израилем{932}. Но хотя религиозная составляющая в их военных кампаниях имелась, о материальной стороне тоже не забывали. В 732 г. Карл Мартелл (ум. 741 г.) нанес поражение мусульманскому войску недалеко от Тура, а после победы отправился грабить христианские общины в южной Франции – ничуть не менее тщательно, чем это сделали бы мусульмане{933}. В ходе многочисленных итальянских войн по защите папы его сын Пипин заставил лангобардов отказаться от трети своих сокровищ; и это богатство позволило его клирикам выстроить подлинно католический римский анклав к северу от Альп.
Карл Великий, который правил с 768 по 814 г., показал возможности столь внушительных ресурсов в руках короля{934}. К 785 г. он покорил северную Италию и всю Галлию; в 792 г. проник в Центральную Европу и напал на Аварский каганат (запад современной Венгрии), захватив большую добычу. Эти кампании считались священными войнами против язычников, но франкам они запомнились и по более приземленным причинам. «Вся аварская знать сгинула в битве, и вся их слава исчезла. Все их богатство и все сокровище, копившееся многие годы, рассеяно», – с удовлетворением сообщал Эйнхард, биограф Карла Великого. «Память человеческая не в силах вспомнить ни одну войну франков, в которой они настолько обогатились бы, а их материальная собственность настолько возросла бы»{935}. Стало быть, не скажешь, что захватнические войны диктовались единственно религиозным пылом. Колоссальную роль играла экономическая выгода: захватить побольше пахотной земли. Епископские престолы на оккупированных территориях стали орудием колониального контроля{936}, а массовые крещения завоеванных народов были действием не только духовным, но и политическим{937}.
Впрочем, религиозный элемент оставался значимым. На Рождество 800 г. в базилике святого Петра папа Лев. III короновал Карла Великого как императора Священной Римской империи. Собравшиеся славили нового «Августа», и Лев. даже простерся ниц у его ног. Папы и епископы Италии давно уверились, что Римская империя нужна для защиты свободы Католической церкви{938}. После падения империи они знали, что Церкви не выжить без короля и его воинов. Поэтому между 750 и 1050 гг. король был сакральной фигурой и стоял на вершине социальной пирамиды. «Господь наш Иисус Христос поставил тебя владыкой христианского народа, в силе большей, чем у папы или императора Константинопольского, – писал Карлу Великому Алкуин, британский монах и придворный советник. – От тебя одного зависит вся безопасность церквей Христовых»{939}. В письме Льву Карл Великий объявил, что на нем как на императоре лежит миссия «повсюду защищать церковь Христову»{940}.
Нестабильность и хаос в Европе после падения Римской империи породили тоску по осязаемой близости вечно неизменного неба. Отсюда и популярность святых реликвий, которая обеспечивала физическую связь с мучениками, ныне пребывающими с Богом. Даже могущественный Карл Великий ощущал себя уязвимым в жестоком и нестабильном мире: в его трон в Аахене были вмонтированы реликвии, а великие монастыри Фульды, Санкт-Галлена (святого Галла) и Рейхенау на границах его империи, оплоты молитвы и святости, славились своими собраниями реликвий{941}. Вообще европейские монахи сильно отличались от своих египетских и сирийских собратьев. Они происходили не из крестьян, а из знати, и жили не в пустынях и пещерах, а в имениях, обрабатываемых крепостными, которые принадлежали монастырю{942}. Большинство монахов жили по уставу святого Бенедикта, написанному в VI в., когда казалось, что гражданское общество вот-вот скатится в тартарары. В жестоком и неопределенном мире Бенедикт создавал общины, которые отличались послушанием, стабильностью и religio, а это слово означает и благоговение, и связь. Устав формировал дисциплину, подобную дисциплине римского солдата: поведение в нем было прописано таким образом, чтобы у человека преобразились эмоции и желания, сформировался смиренный дух, принципиально отличающийся от гордыни и воинственности рыцаря{943}. И монашеская дисциплина была направлена не против физического врага, а против внутренних страстей, незримой силы зла. Каролинги знали, что своими успехами в битве обязаны высоко дисциплинированным войскам. Поэтому они ценили бенедиктинские общины, а в IX–X вв. поддержка устава стала одной из главных особенностей управления в Европе{944}.
Монашеское сословие (ордо) существовало обособленно от суетного мира. Отказавшись от секса, денег, насилия и соблазнов – самых тлетворных аспектов мирской жизни, – оно выбирало целомудрие, бедность и стабильность. В отличие от неугомонных «неусыпающих», бенедиктинские монахи давали обет оставаться в одной общине всю жизнь{945}. Однако монастырь не столько предназначался для индивидуального духовного поиска, сколько выполнял социальную роль: давал занятие младшим сыновьям знати, которые не имели надежд владеть собственной землей и могли стать дестабилизирующей силой в обществе. В то время западное христианство еще не различало общественное и частное, естественное и сверхъестественное. Таким образом, ведя духовную брань с бесами, монахи вносили вклад в безопасность общества. У аристократа было два способа служить Богу: воевать или молиться{946}. Монахи были своего рода духовными солдатами. Их битвы были такими же реальными, как и у обычных солдат, но намного более важными:
Настоятель вооружен духовным оружием, и помогают ему монахи, помазанные росой небесной благодати. Совместно и в силе Христовой, мечом духа, они противостоят хищным козням дьявола. Они защищают короля и клир от нападок незримых врагов{947}.
Каролингская аристократия была убеждена, что успех их земных битв зависит от духовной брани монахов, пусть даже сражаются последние лишь «бдениями, гимнами, молитвами, псалмами, милостыней и ежедневными мессами»{948}.
Первоначально в западном христианском мире было всего три сословия: монашество, клир и миряне. Однако в каролингский период возникло два особых аристократических сословия: «сражающиеся» (беллаторес) и «молящиеся» (ораторес). Отныне священники и епископы, несшие служение в мире, – некогда отдельное сословие – мыслились как одно целое с монахами и все чаще жили по-монашески, мирно и целомудренно. Франкское и англо-саксонское общество отчасти сохранило древние арийские ценности. Поэтому воины в нем несли на себе печать скверны, которая лишала их права соприкасаться с сакральными предметами и служить мессу. Но военное насилие вскоре получило христианское благословение.
В IX и Х вв. скандинавские и мадьярские захватчики опустошили Европу и положили конец империи Каролингов. Но хотя в памяти потомков они остались злобными чудищами, вождь викингов мало отличался от Карла Мартелла и Пипина: это был «король на тропе войны» (вик), сражающийся за добычу, дань и славу{949}. В 962 г. германскому вождю Оттону удалось отогнать мадьяр и воссоздать Священную Римскую империю на большей части Германии. Однако во Франции королевская власть пришла в такой упадок, что короли уже не контролировали аристократов, которые не только погрязли в междоусобице, но и начали присваивать церковную собственность и терроризировать крестьянские селения, в случае неурожая убивая скот и поджигая дома{950}. Члены более мелкой аристократии, рыцари – это слово происходит в английском от «кнехты» («солдаты»), во французском от «кавалеры» («всадники») – не испытывали на сей счет мук совести: мол, как же еще жить? Десятилетиями французские рыцари воевали и в экономическом плане уже не могли обходиться без грабежей. Как объясняет французский историк Марк Блох, война не только приносила рыцарю славу и подвиги, но и служила главным источником дохода; для рыцарей менее состоятельных мир оборачивался потерей престижа и экономическим кризисом{951}. Без войны рыцарь не мог добыть денег на коня и оружие и вынужден был заниматься низкооплачиваемой работой. Как мы уже видели, захват собственности считался у аристократов единственным достойным способом обогащения, причем в Европе раннего Средневековья, по сути, не существовало грани между войной и грабежом{952}. Соответственно, в Х в. для многих обедневших рыцарей было вполне естественно грабить и устрашать крестьян.
