Двоюродные братья - Иосиф Израилевич Рабин
— Как вам не стыдно, доктор, какой позор!
Оказывается, вовсе не доктор. Хорошо, что не он,— мне было бы обидно за него.
* * *
Доктор сегодня, очевидно, на придет. На улице дождь, а в доме не с кем слова вымолвить. Когда доктор приезжает, становится веселее. Я уже привыкла к нему, жду его и к его приезду наряжаюсь.
Теплое чувство к нему овладело мной. А может быть лучше, что он не приехал... Я боюсь — не любовь ли это? И дрожу, дрожу при этом...
Доктор приехал!
* * *
Мы уже съехали с дачи. Отец все шутит, что по приезде в город я стану невестой. Я чувствую, что он шутит серьезно.
С дачи мы возвращались вместе с доктором. Он меня обнял. Рассказывал мне (тоже в шутку), что условился с моим отцом обвенчаться со мной к Новому году. Что я на это скажу?
Я ответила, что до Нового года еще достаточно времени, и я еще успею подумать.
* * *
Сегодня доктор три раза объявил дяде мат, а мне он проигрывает. У нас дома его зовут женихом.
Вчера я была на бундовском собрании. Выбирали кандидата в общину. Вчера и сегодня я ходила по домам и распространяла бундовский список. Я встретила Лондона. Он просил меня не мешать ему и не раздавать своего списка. Я уступила. Сегодня я застала доктора. Он тоже агитирует, но за кого — я на знаю. Я не давала ему говорить, и все брали только мои списки.
* * *
Вчера снова бундовское собрание. Тот самый, который расспрашивал меня, к какой партии принадлежит мой дядя, объявил, что левые не войдут в общину. Когда совершается революция, община только мешает, она тянет назад. Я совершенно не понимаю, какое это имеет отношение к делу. Я высказала это при всех, и все со мной согласились.
Этот человек мне не нравится: хотя он уже давно в Бунде, но ничего не понимает. Тупая голова, тупица! Я его не выношу!
* * *
Нет такой вещи, которая нравилась бы всем без исключения. По улице расхаживают со знаменами и пением. Я от этого в восторге. Мне кажется, что и здания шествуют. Все довольны.
Недоволен только мой дядя.
— Теперь все потеряно, — говорит он. — Если и немцы сошли с ума, если Вильгельм Второй больше не царь, тогда мы не люди. Нас раздавят, как червей... Что ты скажешь, брат?
Отец мой тоже встревожен, но утешается:
— Что немцы затеяли такое, я этому не поверю, это не наши мужики. Наш мужик на знает границ; немцы— не дикари, они культурнее.
Я так остро ощутила разницу между домом и улицей, что мне стало скучно. В доме сквозит холодом и будничными заботами.
Тянет на улицу. На улице уже не было видно демократов. На углах, на тротуарах, у каждой двери,
у ворот толпились люди. С красными бантиками и петлицах, звонко смеялись они, чувствуя себя свободными.
Мне захотелось есть, и я снова вошла в дом. Я старалась избегать домашних. Пришел доктор. Вечером должен был состояться митинг. Доктор заупрямился, говоря, что он меня не пустит. Домашние поддерживали его, но я их не послушалась. На улицу доктор вышел вместе со мной. Я бросила ему быстрое «до свнданья» и ушла. Он обиделся.
Вечером вошел ко мне отец и с притворным весельем сказал:
— Тебе суждено, дочь моя, совершить большое путешествие. Хочешь?
— Путешествие? Какое путешествие?
— Доктор едет за границу. Он хочет взять тебя с собой. Правда, придется раньше сыграть свадьбу... Но какая разница? Зато такое путешествие. Увидишь мир...
— Папа,— ответила я ему, — я не хочу выходить замуж раньше времени, а ты этого разве хочешь?
— Хочу! И велю!
— Хорошо!
Он тотчас же вышел. После этого вошел дядя и сказал, что завтра я еду к раввину венчаться.
Я сама не знаю: отчаиваться ли мне или смеяться. Я бы смогла делать и то, и другое. Но я предпочла лечь спать.
* * *
Сегодня собрание Бунда. Свадьбу я попросила отложить на завтра. На собрании снова спорили об общине.
Когда я задумываюсь, все представляется мне диким. Меня уговорили, что я выхожу замуж, что я этого хочу. И мне уже самой начинает казаться, что я давно об этом знаю, что я действительно должна выйти замуж, что так, очевидно, суждено. А между тем я никому не давала обещания. И может быть, я вовсе не хочу... Я даю себя уговорить... Пусть отец повелевает. Я послушаюсь, но мы посмотрим, что из этого получится.
Пришел жених и сказал мне:
— Сегодня мы связываем наши судьбы навеки. Вы готовы к этому?
— Я готова, но завтра. У меня сегодня собрание.
Он побледнел и уставился на меня такими глазами, что я испугалась и одновременно ощутила жалость к нему. Я придвинулась к нему ближе. Он обнял меня, целовал и молил, чтобы я тоже поцеловала его,— тогда он согласится отложить на завтра.
Я это сделала.
Собрание было бурное. Оно затянулось до поздней ночи. Возвращаясь, я думала, что будет завтра. Ведь это же совсем не шутка,— неужели мне действительно выйти замуж? Я не знаю, я ничего не знаю. Уже поздно. Пусть будет, что будет.
Точно в дыму, новая фамилия, муж, папа, мама, знакомые, товарищи, друзья, соседи-компаньоны. Сколько людей, сколько новостей, и все нет так, как я себе представляла. Я еще до сих пор не чувствую, стою ли я на своих собственных ногах.
В газете сегодня было напечатано поздравление: «Товарищу Лие к ее свадьбе мы желаем всего хорошего. Пусть судьба женщины не заслонит для тебя путь социалистки. Бундовцы».
Я уже давно не была в Бунде. Завтра пойду туда, на собрание.
Как тихая спокойная речонка, которая не ощущает своих мягких песчаных берегов, но которая догадывается, что они существуют, по отражениям деревьев, падающим в нее, так и я чувствовала, что в том покое, что царит во мне и вокруг меня, отражается нечто, о чем я не думала. Но это лишнее тревожит меня. Целый день я ждала чего-то, чего? Я решила итти на бундовское собрание.
И странно. Желая успокоиться, я с коньками пошла к замерзшей реке. Кто-то схватил меня за руку.
— Не ходите туда, там треснул лед. Это опасно.
Я ничего не ответила. Мне казалось, что этот человек смеется. Он говорит о реке, он
