Двоюродные братья - Иосиф Израилевич Рабин
К новому году у нас будет вечеринка. Папа рассказывает, что Брахман — большевик. Что-то не верится.
* * *
Все утверждают, что мы уже навсегда останемся немцами, мои знакомые этого хотят. Весь вечер, накануне нового года, говорили только об одном: как хорошо, что большевики далеко от нас. Хотя папа говорит, что и там есть евреи и что жалко тех.
Накануне вечеринки отец сказал мне, чтобы я нарядилась получше. На вечеринке присутствовал молодой доктор. Папа познакомил меня с ним. Он красив и, повидимому, интересен. Целый вечер он не отходил от меня. Мы танцовали, пили на брудершафт. Мне было очень весело, и я пила. Когда я вошла в свою комнату, он последовал за мной и там поцеловал меня. Я разрешала обнимать и целовать себя. Теперь раскаиваюсь. Он часто приходит к нам, но я велела говорить, что больна, и не выхожу из своей комнаты. Если он еще раз придет, я его выгоню.
Меня встретил Лондон и сказал:
— Ведь вы, Лия, революционерка, почему же вы не заходите в клуб?
— А у вас есть клуб?
Оказывается, он вовсе не бундовец, а я думала, что так,— ведь он бывал в рабочей столовой. Я спросила его:
— Почему вы не бундовец?
Он ответил очень длинно и не совсем понятно. Я сказала' ему, что лучше пойду; в Бунд, там интереснее.
* * *
У нас гость. Из России приехал дядя, папин брат. Все, что он имел, осталось там. Рабочие хотели расстрелять его, он еле спасся. Дядя говорит: у вас рай. Вы даже не понимаете, как вам хорошо. Вас никто не арестует, никто над вами не хозяин, вы во всем уверены.
Мой дядя хорошо разбирается в политике. Он знает все партии и их программы. Я от него многое узнала. Он пробудет у нас несколько месяцев. Он уверен, что к тому времени большевики сломают себе шею. Я в этом тоже уверена.
Дважды была в бундовском клубе, у меня там много знакомых. Шиины товарищи встретили меня, как свою, и объявили меня членом Бунда. Во второй раз там происходило собрание. Оратор, недавно прибывший из России, рассказывал, что там происходит. Все слушали с огромным вниманием. Я тоже. Я теперь поняла, что мой дядя прав. К концу собрания некоторые заявили, что они не верят тому, что говорил оратор. Они задавали много вопросов и повторяли, что революция не делается в белых перчатках. Меня это очень огорчило. Я попросила слово. Я не помню, что говорила. Докладчик одобрительно кивал головой и аплодировал. После собрания подошел ко мне один из присутствующих и спросил:
— К какой партии принадлежит ваш дядя?
Очевидно я говорила о дяде и рассказывала, сколько ему пришлось пережить из-за большевиков. Я не поняла, что он уколоть хотел меня, и ответила:
— Мой дядя знает все партии, но не принадлежит ни к одной из них.
— Так отчего же ему пришлось так много перестрадать?
Я видела, что он иронически улыбается, что он что-то таит. Я возмутилась и гневно ответила:
— Если бы у вас отняли фабрику, если бы вас хотели расстрелять, если бы вы должны были бояться выйти на улицу, — я бы посмотрела, какой вы храбрец!
Тогда он, усмехаясь, ответил:
— Некрасиво, что бундовка защищала дядю-буржуя, некрасиво...
— Мы за демократию! — воскликнула я на всю залу и пошла к двери.
Последнее время я сижу дома, мне снова скучно. Дядя и доктор учат меня играть в шахматы...
Дочь Зальцмана пришла меня спросить, не знаю ли я, где находится Илья. Я ответила, что не знаю. Хотела спросить ee о Шие, но было неудобно при дяде. Он очень встревожен тем, что немцы заключили мир с большевиками. Он считает, что немцы оказались близорукими политиками, что они ничего не понимают. Он уверяет, что они могли бы завладеть всей Россией.
* * *
Дочь Зальцмана снова была у нас. Она все еще разыскивает Илью. Она обнимает меня и прижимает к себе. Я этого не выношу. Когда она ушла, я почувствовала себя плохо и обозлилась. Отец снова стал рассказывать новости о моих знакомых. Эта вышла замуж, та выходит замуж. В последнее время он рассказывает мне только такие истории. Это меня еще больше раздражает, я как-то сердито сказала ему:
— Папа, если вы хотите выдать меня замуж, почему вы не можете открыто сказать мне это? Выдайте меня замуж и не мучьте меня.
Отец ушел. Позже пришла мама. Она спросила о моем здоровье, о моих нарядах и к концу сказала:
— Доченька, это правда?
— Я тебя не понимаю, мама!..
— Я, будучи невестой, тоже стеснялась. Ничего, доченька, лишь бы только ты была довольна.
— Мама, ты, может быть, думаешь о замужестве?
Она утвердительно кивнула головой. Я не знала,
что ответить. Мне хотелось смеяться, и я смеялась, я вовсе не стесняюсь.
Она была очень довольна.
* * *
1 мая в бундовском клубе был вечер. К концу вечера устроили летучую почту. Было очень интересно, когда начали раздавать письма. Почти все адресованы одному номеру — первому. Было страшно весело, все смеялись, и я в том числе. Все первому, первому и снова первому.
Кто это — первый номер?
Никто не отзывался. Стало еще веселее и шумнее и меня схватили за руки, окружили с криком «ура». Первый номер — мой! Все письма — мне.
Я вернулась с вечеринки очень поздно и утром долго спала. Я раскрыла дверь своей комнаты и услыхала, как отец разговаривал с дядей. Дядя говорил:
— Пусть она не хочет, а ты должен делать по-своему. Мою, дочь тоже зовут Лией, она у меня тоже единственная, и я разрешил ей Делать по-своему. Ты ведь знаешь тот привет, который я получил, — она вышла замуж за комиссара, за мужика. Береги свою Дочь! Выдай ее замуж. Будь суровым отцом, тогда не будешь раскаиваться.
Я закрыла дверь. Днем дядя попросил меня сыграть с ним в шахматы. Я отказалась.
* * *
Мы на даче. Молодой доктор каждый день приходит к папе и катается со мной на лодке. Он хорошо гребет. Может переплыть реку два раза туда и обратно.
* * *
Доктор научил меня плавать. Сегодня, купаясь, я заметала на берегу в кустах что-то блеснувшее на солнце. Два светящихся круга в кустах. Я подбежала — человек
