Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 2010 год
Эти два человека — Иван Павлович и Даниил Иванович — были отцом и сыном. И жили они в одной квартире. Комната писателя Хармса выглядела так же необычно, как он сам, как избранный им и собственноручно вписанный в паспорт псевдоним: стены, оклеенные розовой бумагой, экстравагантные рисунки Даниила Ивановича и его друзей, ернические лозунги («Мы — не пироги!»), картины художников школы Малевича, фисгармония (Хармс был очень музыкален). А в аскетичной, опрятной комнате Ивана Павловича не было ничего лишнего. Письменный стол покрывали бесчисленные кальки с икон: последние 10–15 лет своей жизни он посвятил серьезному историческому изучению изображений Богоматери.
Биография сына, казалось, только начиналась. А за плечами отца была богатая событиями жизнь. Можно сказать, что прожил он не одну, а несколько жизней.
По стопам Магеллана и Кука
Родился Иван Павлович 23 февраля 1860 года в довольно необычной семье: отец его был придворным полотером. Жили Ювачевы на Невском проспекте, и окна их квартиры выходили прямо на Аничков дворец, в штате которого числился отец семейства. Дворцовые служители имели возможность давать детям достойное образование, во всяком случае по меркам своего сословия. Сперва Ваня мечтал о работе лесничего, но в конце концов выбрал военно-морскую службу. На него повлияли книги, которые он читал в отцовском доме: полотер собирал описания путешествий Магеллана, Кука и других знаменитых мореплавателей.
В 1874 году Иван Ювачев поступил на штурманское отделение Технического училища Морского ведомства и спустя четыре года окончил его с чином кондуктора (соответствующим чину прапорщика в армии). Ювачеву как отличнику полагалось заграничное плавание. Но шла война с Турцией, и юноша под влиянием одного из товарищей записался добровольцем на Черноморский флот. В сражениях поучаствовать ему не пришлось, но уже после заключения мира он на борту шхуны «Казбек» участвовал в занятии Батума, отданного России по мирному договору. Это считалось делом серьезным и опасным: командование опасалось сопротивления «фанатично настроенных горцев». В дальнейшем Ювачев сменил несколько пароходов, пока в 1881 году его службе на кораблях не пришел конец. Еще в училище Иван Павлович усвоил «передовые идеи», приобщился к нелегальной, антиправительственной литературе. Скучая во время долгих корабельных стоянок, он давал волю языку. Начальство обратило внимание на вольнодумную болтовню молодого офицера и от греха подальше списало его на берег — помощником начальника метеорологической станции в городе Николаеве. Знал бы Иван Павлович, как пригодится ему этот опыт!
Год спустя Ювачев в чине прапорщика флота (соответствовавшем подпоручику в армии) едет в Петербург — учиться в Морской академии (его ходатайство о продолжении образования сочли возможным удовлетворить, несмотря на прежние претензии), а еще через год, так и недоучившись, он был арестован и почти сразу же навсегда уволен с военной службы. В этот момент первая жизнь Ивана Павловича закончилась.
Иван Павлович Ювачев. Позади заключение в Шлиссельбурге и сахалинская каторга. Начало 1900-х годов
Обращение революционера
За что же арестовали молодого офицера? Начальников не зря смущали его политические высказывания. Ведь не так давно, 1 марта 1881 года, на Екатерининском канале в Петербурге был убит император Александр II. Террористическая организация «Народная воля», совершившая это преступление, продолжала действовать, и у нее были сторонники в военной среде. В Николаеве Ювачев познакомился с подполковником Михаилом Юльевичем Ашенбреннером, который возглавлял военную организацию, чуть позже присоединившуюся к «Народной воле». Он предложил Ювачеву организовать и возглавить кружок военных моряков, и тот согласился. Никаких насильственных действий офицеры не предпринимали. По воспоминаниям Ивана Павловича, у общества «не было определенной программы: цели, казалось, были еще так отдаленны и расплывчаты, что говорить тогда о чем-либо строго определенном нельзя было. Одно ясно: правительство опирается на штыки, следовательно, надо постараться повернуть эти штыки против него самого. Поэтому пока остается одно: среди войск вести антиправительственную пропаганду».
Лично Ювачеву довелось встретиться (в 1882 году в Одессе) лишь с одним из руководителей «Народной воли», членом исполнительного комитета Сергеем Петровичем Дегаевым. Тот предложил членам военной организации отказаться от пропаганды и перейти к террору. «Удастся ли покушение, или нет, — это неважно,— объяснял Дегаев. — Надо только показать, что террористическая партия существует». Подобные предложения были Иваном Павловичем и его товарищами отклонены. «Надо поберечь силы начинающейся организации и не выхватывать ее лучших членов, чтобы сейчас же предать их на растерзание жандармам», — ответил руководитель военного кружка петербуржцу. В тот момент офицеры-народовольцы еще не догадывались: несколькими месяцами ранее Дегаев был завербован полицией и стал провокатором. Он-то и выдал участников кружка.
На так называемом «процессе 14-ти» Ювачев был приговорен (28 сентября 1884 года) к смертной казни, после подачи прошения о помиловании замененной бессрочной каторгой (затем срок был уменьшен до 15 лет). Остальные участники ювачевского кружка отделались по большей части административной ссылкой или просто увольнением с флота.
На настоящие каторжные работы революционеров при Александре III ссылали редко, предпочитая держать их в одиночном заключении. Поскольку в Алексеевском равелине Петропавловской крепости заключенные часто умирали, император распорядился построить более «гуманную» тюрьму в Шлиссельбурге, в старой петровской крепости, окруженной водами Ладожского озера. Там и оказался Иван Павлович.
Четверть века спустя в своих воспоминаниях бывший политкаторжанин попытался объяснить, почему в Шлиссельбурге, несмотря на улучшение бытовых условий, смертность почти не снизилась — людей убивал «ужас одиночного заключения». Психические расстройства и самоубийства были здесь обычным делом. Но над Ювачевым судьба смилостивилась, неожиданно послав ему друга. Раз в две недели заключенных выводили на получасовую прогулку. Летом 1885 года узнику предложили гулять в обществе одного из товарищей. Им оказался Николай Александрович Морозов, человек энциклопедических знаний и интересов. В одиночке он обдумывал мысли самые причудливые, не всегда здравые (например, «новая хронология» Фоменко — развитие шлиссельбургских идей Морозова), но всегда смелые и интересные. С Морозовым Иван Павлович в их редкие встречи мог говорить на самые разные темы — от математики и астрономии до философии и богословия.
Богословие? Да, теперь бывший морской офицер размышлял и на богословские темы. В тюрьме с ним произошло «религиозное обращение» (истолкованное многими товарищами как психическое расстройство). «Обращению» его способствовало то, что единственной выдававшейся арестантам книгой поначалу была Библия. В душе Ювачева, человека еще молодого, скорее всего, увлекшегося революционными идеями лишь поверхностно, чтение Писания произвело настоящий переворот. Он решился на огромный и отчаянный труд — перевести Евангелие с греческого языка на русский (язык Эллады Иван Павлович освоил, видимо, самоучкой еще в офицерские годы). Разумеется, никакой надобности в таком переводе не было: Синодальный перевод Библии, подготовленный специалистами-филологами, вышел совсем недавно, в 1876 году. После многочисленных ходатайств ему удалось получить в камеру Библию на греческом языке и словари. Но приступить к работе он не успел.
Религиозные настроения молодого арестанта и его «искреннее раскаяние» (приходится поставить кавычки, поскольку особых преступлений, в которых стоило бы раскаиваться, Ювачев совершить не успел — только состоял в революционном кружке) впечатлили тюремные власти. Благочестивому узнику предложено было сменить одиночную камеру на монастырскую келью, но тот отказался, чувствуя, что это не его путь, и даже ради выхода из тюрьмы не желая изменять себе. Тогда в 1886 году его вместе с четырьмя другими «подающими надежду на исправление» политическими заключенными отправили на Сахалин по очень сложному маршруту: через Петербург, Москву, Одессу и дальше морем, через Константинополь, Порт-Саид, Суэцкий канал, Сингапур и Японию. Вот так состоялось то «заграничное путешествие », которое упустил когда-то юный прапорщик Ювачев, — только путешествовать пришлось за решеткой, без права выхода на берег.
На Дальнем Востоке
В секретном послании сахалинским властям рекомендовалось использовать арестантов на работах, «соответствующих физическим силам, уровню способностей и образования каждого». В частности, Ювачева предполагалось привлечь к «геодезическим измерениям, нивелировке местностей и составлению расчетов по землемерной части». На словах ему было обещано, что вскоре он будет переведен на положение ссыльного, потом — в государственные крестьяне, а там уж до полного восстановления в правах недолго.
