Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 2010 год

Великомученик революции

Радикальный журналист, идеолог якобинского террора Жан Поль Марат был убит 13 июля 1793 года в собственном доме в Париже. ему выпала честь стать одним из первых мучеников, «канонизированных» революционной Францией.

Нормандская аристократка, правнучка знаменитого драматурга Пьера Корнеля, Шарлотта Корде решилась на политическое убийство в надежде остановить волну республиканского террора, залившего кровью страну. Некоторое время она колебалась: Робеспьер или Марат? Но Жан Поль сам подписал себе смертный приговор, когда опубликовал на страницах своей газеты «Друг народа» призыв принести в жертву революции еще 260 000 голов монархистов, будто бы готовивших очередной контрреволюционный заговор. В «Обращении к французам, друзьям законов и мира», написанном перед покушением, Корде специально подчеркивала, что действовала исключительно по собственной инициативе и вознамерилась «убить чудовище», не вступая ни с кем в сговор.

Удар Шарлотты пришелся Марату, возлежащему в ванне, под правую ключицу, нож вошел между первым и вторым ребром, пробил легкое и задел сонную артерию. Смерть наступила очень быстро. Убийца даже не пыталась скрыться, поскольку верила, что после смерти непременно попадет в рай, где встретится с Брутом — убийцей Цезаря . Ее гильотинировали спустя четыре дня. Однако, как это часто бывало в истории политических убийств, покушение Шарлотты Корде не только не остановило насилие, но и спровоцировало усиление террора.

Запечатлеть погибшего героя Конвент поручил знаменитому художнику Жаку Луи Давиду — левому радикалу и основоположнику французского классицизма. Давид был близким другом Марата и хорошо знал его быт, но, несмотря на документальность сюжета, картина «Смерть Марата», законченная 14 октября 1793 года, не фотография с «места происшествия». Некоторые детали (пистолеты и карту Франции, которые висели на стене) Давид не стал изображать, дабы подчеркнуть аскетизм Марата. Всем предметам на картине художник придал геометрическую правильность и гармонические пропорции, благодаря чему изображение получило скульптурную монументальность. Ванна приобрела сходство с саркофагом, простыня — с погребальной пеленой, а обшарпанная деревянная тумба, заменявшая Марату стол, — с надгробным камнем. Лицо Марата — портрет, но тело писалось с натурщика. Поступить иначе художнику не позволяла его задача — героизация вождя, а тело революционера было обезображено экземой, доставлявшей ему большие мучения. Именно поэтому он принимал посетителей (в том числе и Шарлотту Корде), сидя в целебной ванне. Во всей композиции явно присутствует аллюзия на изображения сцен снятия с креста и оплакивания Иисуса . Неслучайно картина экспонировалась в Лувре в некоем подобии алтаря (в саркофаге-крипте) под пение заупокойного гимна, где герой сравнивался с Иисусом.

Но это не единственный смысловой пласт картины. Все-таки революция, которой служили и Марат, и Давид, отвергла христианство, сменив поклонение Триединому Богу на культ Разума, Природы и Верховного Существа. В искусстве культивировались сюжеты из истории Рима эпохи Республики, в которых превозносились гражданские добродетели. Поэтому Марат представлен на картине Давида еще и как античный герой (белая простыня прочитывалась современниками не только как саван, но и как римская тога), подобный братьям Гракхам — Гаю и Тиберию, погибшим от рук убийц. Конвент устроил Марату пышные похороны: погребальную процессию сопровождали девушки с цветами и дети с факелами. Но даже набальзамированное тело Марата источало столь сильное зловоние, что дети, несшие венки и факелы, чувствовали дурноту. Таким образом, картину Давида можно рассматривать сразу в трех смысловых плоскостях: это и алтарный образ, и античный надгробный памятник, и исторический портрет.

В Лувре полотно пребывало недолго. После переворота 27 июля 1794 года, когда якобинская диктатура пала, картину вернули автору. В 1886 году потомки Давида передали ее в Королевский музей изящных искусств в Брюсселе , где она находится и сейчас.

Надпись на деревянной тумбе:

À MARAT DAVID l’an deux — «Марату Давид, второй год» (имеется в виду 1793 год — второй год после установления во Франции республики). Подобные эпитафии часто встречаются на античных надгробиях.

Деловые бумаги , лежащие под левой рукой Марата, — документальная подробность, одновременно символизирующая незавершенность деятельности революционера.

Письмо в левой руке убитого: «13 июля 1793 года. Мария Анна Шарлотта Корде. Гражданину Марату. Я очень несчастна и уже потому вправе рассчитывать на Ваше великодушие». Марат широко занимался благотворительностью, но Корде пришла к нему не с прошением, а с сообщением о некоем мифическом заговоре. Однако подлый донос явно не вписывается в общий героическомонументальный строй картины.

Записка , лежащая на тумбе: «Отдайте этот ассигнат той матери шестерых детей, чей муж умер за родину». На ней — сам ассигнат достоинством 5 ливров (по покупательной способности это примерно 15 евро). Вполне возможно, что это были последние средства Марата.

Заплатки на простыне и щербины на деревянной тумбе должны подчеркнуть аскетический образ жизни Марата.

Рана на груди революционера напоминает рану Христа, которому Лонгин Сотник нанес копьем «удар милости» в левую сторону груди.

Сумрачное пространство на заднем фоне — образ вечности, в которой должен остаться образ Марата.

Нож , брошенный Шарлоттой Корде. Нож, в отличие от кинжала, считался символом подлого убийства .

Перо в руке убитого революционера-публициста — орудие его борьбы. И если нож ассоциировался с бесчестным преступлением, то перо в христианской иконографии было символом веры, надежды и любви — качествами, которыми в глазах современников Марат, бесспорно, обладал.

Полотенце на голове Марата — явная аллюзия на терновый венец Христа. С другой стороны, здесь прочитывается и намек на тюрбан восточного мудреца.

Павел Котов

Лондонский паб. Идеальный дом

На рисунке изображен безликий паб где-нибудь рядом с бензоколонкой или в торговом центре, где люди не задерживаются и постоянной клиентуры нет: зашел, выпил и ушел. Но и тут надо соблюдать несколько основных правил. 1. Если вы закажете просто пинту пива (a pint of beer), не указывая сорта, вам подадут кружку bitter — «дежурного» эля (по выбору пабликана), недорогого и средней крепости.

2. Если сорт эля на шильдике вам незнаком, можно посоветоваться с барменом. В хорошем пабе в таких случаях посетителю предложат его попробовать. Однако не ждите от барменов многого: в отличие от французских заведений в английских барах и пабах работают в основном студенты с минимальной почасовой ставкой (в последние годы владельцы пабов едва сводят концы с концами).

3. Рабочий класс в Англии придумал свои смеси — например, обычного биттера с бутылочным элем Light. Напиток так и называется — light&bitter. Еще одна классическая смесь — black&tаn (черное с жел то-коричневым): две трети «Гиннесса» с элем. Однако этот напиток не следует заказывать в Ирландии: его название вызывает здесь неприятные ассоциации, поскольку совпадает с прозвищем носивших черно-коричневую форму и оставивших по себе дурную память специальных полицейских отрядов, сформированных в 1920-м в Англии для усмирения ирландского восстания.

4. Местные пабы, как и местные англиканские церкви, это еще и клубы, в которых устраиваются разного рода мероприятия. Объявления о них иногда пишут на аспидной доске.

5. Неписаный закон всякого паба: вы всегда имеете право обратиться к рядом стоящему или подсесть к столику со свободными местами, предварительно спросив разрешения. Паб в конечном счете — место для знакомства. Вы сами быстро поймете, хочет ли ваш собеседник продолжить разговор. Паб — это тот же частный клуб, только для людей без статуса (или больших денег).

6. Помимо коллекций старых шильдиков или экзотических костеров (подставок под пивные кружки) над барной стойкой иногда помещается собрание кружек завсегдатаев. У каждого она своя, иногда — серебряная. Когда-то все кружки были с ручками, однако постепенно стали использоваться и пивные стаканы, и сейчас вся страна делится как бы на два лагеря: на тех, кто пьет пиво только из кружки с ручкой, и тех, кто прекрасно обходится без нее.