Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 2010 год
Другой пример религиозного синкретизма — это апостол Петр, изображенный китайским художникомхристианином. Сейчас христиан в Поднебесной более 90 миллионов. Фото: Natalie Behring/ONASIA.COM Самое удивительное, что в тогдашней Палестине такие «буддисты» действительно были. Назывались они гностиками. Согласно их учению, тот, кто в Ветхом Завете называет себя Саваофом, Яхве или Адонаи, то есть Богом, на самом деле всего лишь демон, имя которому Ялдаваоф, что в переводе с арамейского значит «Сын Хаоса». Истинный же Бог не имеет ни имени, ни образа, являя собой некую абстрактную сущность, что вполне согласуется с буддийскими представлениями о мировом первоначале. Христос в представлении гностиков был нематериальным благим духом, по собственному желанию спустившимся в мир людей, дабы раскрыть им глаза на истинную сущность того, кого они называют Богом. Только перестав поклоняться Сыну Хаоса, люди смогут вырваться из круга перерождений, избавиться от материальной оболочки и уйти в мир забвения, лишенного боли (по сути погрузиться в нирвану), — сходство с буддизмом очевидное.
Меж тем гностики были ярыми противниками христиан, обвиняя последних в сознательном сокрытии истины и искажении учения Христа. То есть приходится признать, что элементы буддизма в учении Христа отсутствовали с самого начала, а не были впоследствии утеряны. Но коли так, то либо Иисус никогда не был в Индии (что наиболее вероятно), либо он там был и сознательно отверг индуизм и буддизм. В любом случае приходится признать, что «Тибетское евангелие» не подлинный документ, а сочинение Нотовича. Из чего, однако, вовсе не следует, что тот ни в каком Хемисе не был и никакой древней рукописи не видел. Скорее всего, как мы уже говорили, монастырь он посетил, и там ему показали некий манускрипт, в котором упоминалось имя Иисуса, что и натолкнуло журналиста на мысль устроить фальсификацию.
Это предположение основывается на том, что рукопись видел не один Нотович. После выхода «Неизвестной жизни Иисуса Христа» в Хемис устремились жаждущие ознакомиться со скандальным текстом. Большинству (в том числе и профессиональным ученым) монахи отвечали, что никакой рукописи, в которой упоминается Иисус, в обители нет и кто такой Нотович монахам неведомо. Но были и те, кому ламы якобы рукопись показали. В частности Николаю Рериху (в 1925-м) и отечественному востоковеду Людмиле Шапошниковой (в 1979-м). В дневниках Рериха есть запись: «Мы узнали о подлинности рукописи об Исcе. В Хеми (Хемисе. — Прим. ред.) лежит действительно старый тибетский перевод с манускрипта, написанного на пали. […] Сказки о подделке разрушены». Правда, и Рерих, и Шапошникова из-за недостатка времени не только не сняли копии с рукописи, но даже внимательно с ней не ознакомились (что само по себе довольно странно). Естественно возникает вопрос: что за документ видели (если видели) художник и ученый? Для того чтобы на него ответить, придется взглянуть на проблему несколько шире. Существовал ли на самом деле органический, а не искусственно выдуманный синтез буддизма и христианства? Знает ли история подобные примеры?
Будда — христианский святой
В XII веке в Европе появилось житийное сочинение под названием «Повесть о Варлааме и Иоасафе», которое якобы принес из Индии некий Иоанн — монах лавры Св. Саввы в Палестине. Вот вкратце сюжет этого сочинения. Некогда в Индии правил царь Авенир — гонитель христиан, жена которого была бесплодна. Но в конце концов боги смилостивились, царица зачала, и на свет появился наследник, названный Иоасафом. Счастье Авенира было бы полным, если бы не предсказание астрологов: перед Иоасафом лежат два пути — либо он станет великим правителем, либо стяжает славу христианского святого. Царь, дабы сын никогда не узнал об учении Иисуса, выстроил для него роскошный дворец с парком, откуда Иоасаф не мог отлучаться. Но, достигнув совершеннолетия, он все же нашел способ незаметно покидать свою золотую клетку. Так принц узнал, что в мире существуют горе, болезни и смерть, и это открытие повергло его в глубокую меланхолию.
О душевных муках Иоасафа ангелы поведали святому отшельнику Варлааму, жившему в далекой обители. Тот, движимый чувством сострадания, отправился под видом торговца в Индию, проник во дворец Авенира и рассказал царевичу об учении Иисуса. Иоасаф был пленен им, крестился, навсегда покинул дворец и стал отшельником. После смерти на его могиле было явлено много чудес, так что индийские христиане выбрали Иоасафа своим покровителем.
Иоасафа, как святого, признали европейские христиане (вместе с другими восточнохристианскими святыми). Образ царевича можно, например, увидеть на алтарной перегородке Успенского собора Кремля. Мощи святого, непонятно как добытые, хранятся в Антверпене, в монастыре Св. Сальватора. Но в 1866 году вышла в свет книга Бартоломео Сент-Илера «Будда и его религия» (одна из первых монографий, где излагалась биография Будды), и всем, кто интересовался Востоком, стало ясно, что повесть об Иоасафе не что иное, как христианская переработка индийской легенды о детстве и юности Сиддхартхи Гаутамы — будущего Будды (прообразом Варлаама послужил возница Гаутамы, Чанна, который показал индийскому царевичу реальную жизнь). Вскоре буддийскому происхождению жития нашлось дополнительное подтверждение. Исследователи обратили внимание на то, что в арабском источнике Х века «Фихристе» (история староарабской литературы), в списке переведенных на арабский индийских рукописей, присутствует «Книга Билаухара и Будасафа». Естественно, возникло предположение, что Билаухар — это Варлаам, а Будасаф — Иоасаф, искаженное «бодхисатва». Скоро были обнаружены и фрагменты книги, цитировавшиеся в ряде других восточных литературных произведений. Оказалось, что ее содержание практически совпадает с содержанием жития Иоасафа. Повесть датируют VII веком, установлен и язык оригинала — сирийский, на котором писали несториане, или персидские христиане.
В 486 году персидская церковь по не выясненным до конца причинам приняла учение константинопольского архиепископа Нестория, признанное большинством христиан ересью. Суть доктрины епископа заключалась в том, что Иисус был не богочеловеком, а только человеком, на которого сошел Святой Дух.
В раннем Средневековье несторианские общины распространились по всей Азии, включая Китай (в VII– VIII веках там было около десятка несторианских монастырей). Они и общины, относящиеся к различным азиатским конфессиям, жили бок о бок и, естественно, многое друг у друга заимствовали. Иными словами, благодаря несторианам синтез христианства и восточных религиозных традиций стал реальностью — это отнюдь не плод фантазии Николая Нотовича. Персидские христиане, как видим, активно осваивали восточные легенды, восточный религиозный опыт.
Восток же, в свою очередь, осваивал христианский (в специфическом несторианском преломлении), в частности связанный с образом Иисуса. Именно в несторианской среде родились легенды (перетолкованные позже буддистами и мусульманами) о пребывании Исcы в Индии и Центральной Азии. Поэтому рискнем предположить, что и Нотович, и Рерих, и Шапошникова видели в Хемисе некий несторианский текст, переведенный на тибетский. Чтобы разрешить все сомнения, всего-то и нужно, что отправиться в Ладакх, получить от монахов разрешение поработать в монастырской библиотеке, найти рукопись и перевести ее.
Павел Котов
Пять жизней Ивана Павловича
Имя Даниила Хармса знаменито. Его отца, Ивана Ювачева, моряка, революционера, путешественника и религиозного писателя, помнят меньше.
В конце 20-х и 30-е годы прошлого века на улицах Ленинграда — чаще всего на Надеждинской, ныне Маяковского — можно было встретить необычного пешехода: высокого молодого человека в крохотной кепочке (а то и в более странном головном уборе: например, чехольчике от самовара), в бархатной курточке и гетрах. Иногда он выгуливал на поводке таксу с диковинным именем Чти Память Дня Сражения При Фермопилах. Ныне имя этого «чудака», Даниила Хармса, известно всем: несколько поколений детей выросли на его детских книгах, а его стихи, рассказы и пьесы для взрослых изданы стотысячными тиражами, переведены на множество языков, им посвящены десятки научных трудов.
В те же годы по той же Надеждинской улице часто проходил другой пешеход — сухощавый рослый старик с узкой окладистой бородой, Иван Павлович Ювачев. Нередко он отправлялся на заседания Общества бывших политкаторжан. А иногда — в гости к совсем другим своим знакомым, к «недобитым» церковникам.
Эти два человека — Иван Павлович и Даниил Иванович — были отцом и сыном. И жили они в одной квартире. Комната писателя Хармса выглядела так же необычно, как он сам, как избранный им и собственноручно вписанный в паспорт псевдоним: стены, оклеенные розовой бумагой, экстравагантные рисунки Даниила Ивановича и его друзей, ернические лозунги («Мы — не пироги!»), картины художников школы Малевича, фисгармония (Хармс был очень музыкален). А в аскетичной, опрятной комнате Ивана Павловича не было ничего лишнего. Письменный стол покрывали бесчисленные кальки с икон: последние 10–15 лет своей жизни он посвятил серьезному историческому изучению изображений Богоматери.
