Сюзанн Моррисон - Йога-клуб. Жизнь ниже шеи

Очевидно, моим губам гармония не светит.

Примерно шесть — восемь часов в день мы проводим в павильоне: потягиваемся, делаем выпады и прогибы. Поскольку вантилан стоит на рисовых полях, тут полно мошкары, и мы много потеем. Под потолком водятся гекконы, которые периодически сбрасывают на наши коврики маленькие лепешечки гекконьего дерьма. Участники семинара постоянно плачут. Нет, не оттого, что им на коврики падает гекконье дерьмо, хотя мне иногда кажется, что, если это случится еще раз, я не выдержу. Они плачут потому, что, как Индра предупредила, в наших телах есть места, где хранятся подавленные эмоции и психологические травмы, а последовательности йоговских асан предназначены для того, чтобы эти хранилища раскопать. Тогда их прорвет, и пойдет процесс очищения.

После первого занятия несколько дней назад я пошла в интернет-кафе — оно называлось «Убуд Рой», что не могло мне, завзятому театралу, не понравиться[11], — и написала кое-что родителям и Джоне. Но теперь жалею об этом. Они и так считают, что я сумасшедшая, раз поехала сюда, вместо того чтобы сразу отправиться с Джоной в Нью-Йорк.

О боже, неужели я здесь, потому что мне на самом деле не хочется переезжать в Нью-Йорк?

Нет. Я знаю, почему я здесь. И я не уеду.

Короче. Я отправила пару писем с сигналом SOS своим родным, и, если вкратце, там было написано примерно вот что: ПОМОГИТЕ. Я НА ОСТРОВЕ, В ЗАЛОЖНИКАХ У СЕКТЫ МОЧЕПОКЛОННИКОВ. (Почему мне обязательно нужно выкладывать всю правду своим родственникам? Почему я не могу просто написать нормальное письмо про храмы, гамеланы и солнце, чтобы они мне позавидовали?)

Итак, сегодня я вернулась в кафе и обнаружила три новых письма.

От сестры: Оборжаться, а свое дерьмо они, случаем, не едят?

От мамы: Бога ради, Сюзанн Мари, как тебе пришло в голову записаться на семинар с идиотами, которые пьют собственную мочу? Я проконсультировалась с доктором Ранделькином, и тот сказал, что моча — это продукт выделения, а не прохладительный напиток!

От папы: Даже не думай к ним присоединиться. Люблю, папа.

От Джоны не пришло ничего. До переезда осталось шесть недель — наверняка у него дел невпроворот.

Я решила практиковать один из принципов ниямы, который называется самтоша. Удовлетворенность. Что означает, что нужно развивать в себе довольство. Тут все только и твердят о самтоше: самтоша-то, самтоша-се. Именно благодаря самтоше йоги улыбаются, даже когда ходят по центру Убуда и вынуждены отбиваться от трех тысяч таксистов, которые хотят затащить нас в свои такси и отвезти за три тысячи миль.

В нашем йога-лагере наказание называется «карма-йога». Это означает, что мы выполняем разные обязанности по уборке, чтобы ответить за грехи из прошлых жизней и ублажить Бога, который отвечает за реинкарнацию. Если много заниматься карма-йогой, можно рассчитывать, что в следующей жизни ты не окажешься низшим существом вроде таракана или звезды реалити-шоу на ТВ. А еще карма-йога — очень хитрый способ убедить людей по собственной воле бесплатно мыть туалеты и поднимать тяжести. Мы практикуем карма-йогу каждое утро в павильоне, передвигая гамеланы на другой конец зала, чтобы освободить место для ковриков. Можно воспринимать это как духовную практику, если уж так хочется. Но мне трудно понять, как, благодаря тяганию четырехсоттонного ксилофона, моя душа вдруг запоет. Пока душа молчит, зато я много потею.

Периодически кто-нибудь случайно натыкается на гамеланы, и они несколько минут вибрируют, издавая глубокий и низкий металлический звук. Когда это происходит, мне на ум всегда приходит строчка из песенки группы Soundgarden, которой я заслушивалась в юности: «Сатана, заставь вибрировать мою бас-гитару!» Если на свете есть Бог, в этот момент Он наверняка думает: «Спятила, Сюзанн? И так ты надеешься Мне угодить? Серьезно?»

Индуизм на Бали включает в себя многие элементы йоги, но отличается от той йоги, которой занимаемся мы. Балинезийцы практикуют бхакти-йогу — йогу служения. Они не делают асаны, а совершают многочисленные ритуалы с целью умилостивить Бога. Недаром католики называют индуизм «религией бубенчиков и ароматных палочек».

Джессика по-прежнему медитирует по утрам с кружкой из «Старбакса», а я сижу за столом рядом с Су и смотрю, как та делает приношения богам. Она плетет круглые неглубокие корзиночки из светло-зеленых банановых листьев — каждая получается размером с мою ладонь. Сделав с дюжину таких корзин, она наполняет их цветами, карамелью в обертках, благовониями и липким рисом. По окончании на ее подносе возвышается горка из корзин фута в два высотой. Они похожи на пасхальные, только без ручек.

Когда увидишь одну такую корзинку, потом начинаешь замечать их везде. Я вспомнила, что видела такую в машине у Маде на приборной доске, когда мы ехали из аэропорта. В «Каса Луна» — открытом, ярко освещенном ресторане в центре Убуда, где мы почти каждый день обедаем, — эти корзинки стоят в туалете на сливных бачках. В вантилане ими заставлены все ступеньки. Их не принято убирать после того, как собаки, куры и муравьи уничтожат все содержимое и останутся лишь сухой каркас и обертки от конфет, поэтому все углы всех зданий на Бали буквально завалены кучами распотрошенных корзинок для приношений. Они расставлены вокруг всех чучел на полях, а одна нашлась даже под контейнером для льда на нашей кухне.

Су отвечает за приношения на всей гостевой территории: в пяти бунгало, бассейне и садах. Потом она делает еще столько же корзинок для своей семьи, которая живет в одноэтажных домиках на задворках. Там же стоит храм, посвященный нескольким балинезийским воплощениям индуистских богов. Каждый день она плетет корзины и разносит их.

Мои собратья по семинару приводят Су в качестве примера дзенского спокойствия и гармонии, но Су призналась мне, что у нее всего один выходной в год, а ее братья и отец вообще почти не работают. На территории всю работу выполняют она, ее мать, тетки и двоюродные сестры. Хотя, возможно, когда она сообщала мне эту информацию, то пребывала в дзенском спокойствии, как знать? Может, Су действительно преисполнена волшебной гармонии. Но мне вот что интересно: что случится, если заставить ее сделать несколько кругов «сурья намаскар»? Не окажется ли, что и у нее есть зажатые мышцы и связки? Не вскроются ли и у нее глубинные хранилища подавленного раздражения и враждебности?

Лу ведет себя очень прямо и нередко не может скрыть недовольства, когда у меня не получается держать какую-либо позу долго, но Индра все время подбадривает и говорит что-то вроде: «Пусть твоя асана станет подношением, Сюзанн!» или: «Посвяти ее Богу!» Индра похожа на мою маму. Когда я жаловалась, что у меня после мессы болят колени, потому что пришлось простоять на них сорок тысяч часов, мама всегда советовала «посвятить свою боль Иисусу». Тогда мне эта идея казалась совершенно безумной — в самом деле, зачем Иисусу моя боль? Он-то что с ней будет делать? На полочку положит, что ли? Или добавит к моему приданому, когда придет время мне подняться на небеса? «Ой, боль в коленях! Иисус, неужели все это время Ты ее хранил? Как мило с Твоей стороны!»

Но мне нравится, как Индра произносит эти слова. Она говорит, что все наши действия должны быть своего рода посвящением — и когда мы практикуем карма-йогу в павильоне, и когда просто подбираем за собой мусор на улице. Она говорит, что, если ты занимаешься йогой, даже мытье посуды превращается в осмысленное действие, в медитацию. Мне эта идея нравится. Что, если Су именно так рассматривает плетение своих корзин? Не как ненавистную обязанность, а как медитацию. Как путь к ясности, путь к своему Богу.

Хотя, возможно, она плетет эти корзинки и думает: «Как же я ненавижу своих бездельников-братьев… Ненавижу отца… И дядьев…»

Сегодня мы пили чай на веранде с нашими соседями из ближайшего бунгало — Джейсоном и Ларой. Джейсон и Лара заехали на Бали по пути в Австралию. Сами они из Лондона, но последние два года оформляли визы, чтобы переехать в Австралию на постоянное жительство.

— Нам осталось только получить сертификаты, позволяющие преподавать йогу, — объяснил Джейсон. — И тогда наконец мы сможем жить так, как хотим.

У Джейсона очень доброе лицо, как у ребенка, и белоснежные зубы. Я так и представляю его в кепочке разносчика утренних газет или в главной роли в постановке «Оливера»[12].

С Ларой они, должно быть, пользовались одной зубной пастой, потому что у нее зубы были такие же белые, как у кинозвезды. Ее глаза потрясающего травянисто-зеленого цвета и немного безумные: когда она смеялась, в них тут же появлялись слезы. Им с Джейсоном я дала бы не больше тридцати с чем-то, и, судя по виду, йогой они занимались уже давно. У них были такие сильные руки, как будто они друг друга поднимают вместо штанги.