В Тростников - Мысли перед рассветом (фрагмент)
посвящены учению Берналла и теории "первичного бульона" Опарина. Хотя совершенно непостижимо, как механизм синтеза белка, использующий сложнейшие промежуточные структуры, вроде информационной и транспортной РНК, может возникнуть от удара молнии, эта литература продолжает издаваться и, что самое примечательное, считается научной! Конечно, подобное шарлатанство есть лишь простое логическое следствие того выбора, который наука, под нажимом идеологии и общественного мнения сделала еще в семнадцатом веке. Берналл был запрограммирован еще Лейбницем. Сказав "А", приходится рано или поздно произнести и "Б ". Сто лет назад Дарвин, дойдя до "пяти прародителей", мог еще воскликнуть: "Стоп!" Сегодня же, чтобы создать видимость прогресса, наука вынуждена экстраполировать кривую эволюции еще дальше вглубь времен, изо всех сил пытаясь сохранить ее непрерывность. Но непрерывности-то как раз и не получается! Прежде всего, конечно, скачок наблюдается в переходе от неживой материи к живой. Этот скачок огромен, поистине бесконечен. Надо ли и дальше обманывать себя, твердя, что "жизнь есть высшая стадия материи, естественно и закономерно возникающая при наличии подходящих условий"? Этим заклинанием могли отгонять призрак Творца в то благословенное время, когда оно подкреплялось другим глубокомысленно звучащим тезисом: "Жизнь есть форма существования белковых тел". Но ведь теперь выяснилось, что жизнь охарактеризовать таким простым способом никак нельзя, что она есть совокупность множества непостижимо сложных процессов, в 106 которых участвуют не только белки, синхронизованных и согласованных друг с другом с такой степенью точности, о какой не могут и мечтать наши самые лучшие приборы. И между этой непостижимой сложностью и простотой физического мира нет никаких промежуточных звеньев, которые могли бы создать плавный переход. Не пора ли, наконец, прекратить бездумно повторять заклинание наших дедушек, которое сейчас звучит примерно так, как утверждение, что "Джоконда" есть высшая форма существования масляных красок, возникшая вполне естественно и закономерно? Это еще не все. Сегодня с полной ясностью вырисовывается и другой скачок. С помощью анализа изотопов серы удалось установить, что никакой постепенности не было и в количественном развитии живой материи, что 3 миллиарда лет назад общая масса всех живых существ была примерно такой же, как сегодня. Соответственно, на протяжении этого периода времени оставались постоянными состав океанской воды и концентрация кислорода в земной атмосфере. Интересно отметить, что изотопный метод лишь окончательно подтвердил то, о чем многие крупные геологи подозревали и прежде. Такие взгляды высказывал, например, В.И.Вернадский. Но, как пишет об этом В.И.Виноградов, "вероятно, мысль о древности становления биосферы была высказана им слишком рано, ее научная, логическая и философская обоснованность казалась слишком умозрительной и не поддержанной фактами". Дело, разумеется, было не в "научной" и не в "логической" стороне, а только в "философской", причем под философией здесь надо понимать идеологию. Поразительная давность биосферы не оставляет времени для случайного возникновения простейших организмов "из ничего", сжимает до 107
одной пятой всей истории жизни самый ответственный ее период, который, казалось бы, должен быть самым длинным. Можно попытаться связать эти факты с тем, что было сказано в'ыше. Мы видели, что многие особенности биологической истории становятся понятными в свете предположения о реализации и биогенезе не только идей развития отдельных видов, но и идей развития симбиотических сочетаний, а может быть, и всего симбиоза земли. Это предположение поможет и в данном случае. Общеизвестно, что одной из характернейших черт современной живой природы является ее сложность именно как глобального симбиоза, -общим местом стало утверждение, что в природе все продумано до мельчайших деталей, что исчезновение или изменение численности одного вида может вызвать резкое разбалансирование удивительно слаженного механизма биогеоценоза. Но можно полагать, что так было не всегда, что на заре биологической истории геосимбиоз, будучи количественно таким же, как ныне, имел значительно более простую структуру. Это подтверждается косвенно тем фактом, что тогда сами виды были проще -- например, не было скелетных форм. Но тогда возникает следующая гипотеза: громадные творческие усилия эволюции, занявшие четыре пятых отпущенного ей срока, были посвящены не столько совершенствованию самих видов, которое само по себе является не такой уж трудной задачей, а гораздо более масштабной деятельности -- конструированию завязанной в один тугой узел современной многоярусной живой природы в целом, т.е. созиданию биосферы. По аналогии с нашей собственной, пусть весьма скромной, творческой работой мы можем предположить, что задача согласования и подгонки должна была потребовать от биогенеза больших сил, 108 чем создание общего исходного живого элемента, поэтому на образование биогеоценоза ушло больше времени, чем на создание механизма клеточного функционирования. ф Здесь нам следует подвести черту под списком возражений дарвинизму. Как мы уже говорили, сами по себе такие возражения, какими бы обоснованными они ни были, не так уж много значат для того, кто стремится любой ценой отстоять концепцию "само собой". Зато значительную пользу из всей их совокупности может извлечь тот, кто хочет достигнуть истины, так как взятые вместе, они ясно открывают тот основной атрибут жизни, который никак не вмещается в ложе дарвиновской догмы естественного отбора. Этим атрибутом является колоссальная творческая сила жизни. Почти все противоречия между селекционизмом и биологическими фактами сводились к тому, что поскольку любая модификация дарвинизма есть теория равновесного процесса системы "живые существа -- среда", причем среда первична (в среду, конечно, включаются и все окружающие живые существа), а организмы приноравливаются к ней и для этого изменяют свои свойства, то это учение несовместимо с фактом неудержимого напора жизни, ее закономерного целенаправленного развития, идущего часто вопреки выгоде для отдельного вида, ее широко распространенного экспериментирования, 109
ее неистощимой фантазии и изобретательности в поисках изящных конструктивных решений, ее способности разрабатывать опережающие потребности момента идеи. Иными словами, любой вариант дарвинизма несовместим с наличием в живой природе могучего спонтанного созидающего начала. Существование такого начала совершенно очевидно для простого человека, чье мышление не подверглось систематической губительной обработке со стороны имеющего трехсотлетний опыт служения атеистической идеологии естествознания; на чьи глаза не надеты перевертывающие очки. Даже профессиональные биологи, с пеной у рта остаивающие в дискуссиях селекционистскую догму, в частной жизни смотрят на природу так же, как любой нормальный человек: усматривают в ней и предначертанную гармонию, и удивительную продуманность, и тайный смысл. Но как только они приступают к своим служебным обязанностям -- написанию книг или статей и чтению лекций, они сразу теряют здравый ум и видят живой мир глазами сумасшедшего, объявляя его создания (даже себя самих) "саморегулируемыми и самовоспроизводящимися" автоматами, которые сами собой дошли до высокой степени совершенства. Так якобы гласит наука. Александр Поуп сказал: "Недостаточное знание -опасная вещь. Пей вдоволь из пнерианского источника или вовсе его не касайся. Выпьешь мало -- только опьянеешь, выпьешь много -- снова станешь трезвым". Справедливость этих слов мы можем оценить и в данном случае. Те, кто затвердил биологию по учебникам и не дошел в ней до таких проблем, которые в официальной литературе сглажены или вообще не упоминаются, искренне верят в истинность дарвинизма, в то, что это учение явилось шагом вперед в развитии нашего познания. Но среди крупных биологов, глубо110 ко знающих свою узкую область и обладающих к тому же широкой научной зрудицией, самостоятельно мыслящих и честных, почти все -- антидарвинисты. Особенно, как мы отмечали, это относится к эмбриологам. Нетрудно понять, почему это так. Эмбриологи не согласны с селекционизмом потому, что они повседневно наблюдают неудержимую наступательную активность жизни, воочию видят предзаданность ее развития, поразительную мудрость путей становления организма. Они лицезреют процесс возникновения из единственной зиготы огромного слаженного ансамбля, состоящего из миллиардов клеток многих тысяч различных типов; регистрируют в своих исследованиях целенаправленность роста нервной сети, когда каждый аксон, пробираясь через джунгли тканей, таинственным образом находит "свой" нейрон и образует на нем структуру поразительной сложности -- синапс. Они знают, как возникают в зародыше бесчисленные ферменты и медиаторы, сразу же включающиеся в свою непостижимую по тонкости работу, регулирующую развитие организма. Они прекрасно понимают, что, кроме информации о дифференциации клеток и обо всех соединениях между ними, зародышевая микроскопическая клетка должна содержать еще информацию о производстве новых половых клеток, несущих, в свою очередь, информацию о будущих организмах. И все зто они совершенно справедливо воспринимают как чудо. И что могут значить для этих постоянных очевидцев чуда общие слова о естественном отборе? Такое же, если не большее, чудо, только "растянутое по времени", представляет собой и филогенез, изучаемый систематиками, которые наряду с эмбриологами, поставляют из своей среды наибольшее количество оппонентов дарвинизму. И системати111
