Александр Семенов - Империя и нация в зеркале исторической памяти: Сборник статей

Кероглы – реальное историческое лицо, национальный герой . Самым прославленным среди вышедших из различных племен главарей джелалидских отрядов был азербайджанский тюрок Кероглы. [605]

Нельзя не заметить очевидной подмены: легендарный национальный герой к концу пассажа становится «главарем». Но важнее то, что обе легендарные эпические личности в учебнике представлены как важные фигуры в пантеоне героев, призванных воспитывать чувство нового азербайджанского патриотизма. Весомость этих образов неодинакова – Деде Коркуд гораздо более важный персонаж. Но реальность и того и другого героя у историков больше сомнений не вызывает. Хотя еще В.В. Бартольд указывал, что «…единственной исторической личностью с этим (Коркуд. – С.Р. ) именем в истории Турции был царевич Коркуд, сын султана Баязида II и брат султана Селима I, в юном возрасте в 1481 году после смерти своего деда Мехмета II бывший в Константинополе заместителем своего отца до его приезда, впоследствии наместником области Сарухан, потом, после неудачной попытки найти надежное убежище в Египте, области Текке в Малой Азии, убитый в конце 1512 года около Бурсы, по преданию, своим братом» [606] . Возможно, он и был прототипом Деде Коркуда, но образ, отраженный в дастане, сохранил, естественно, мало общего с реальным историческим лицом. Можно только сожалеть, что могилу одного не нашли, а захоронение второго в последний раз видели в XVII веке. «Пионерские» походы на поклон к могилам этих национальных героев были бы весьма красочным зрелищем.

Пантеон национальных героев, возглавляемый автором главного национального дастана, продолжает пополняться. Так, в учебнике по истории Древнего мира школьникам представляют Спитамена, «полководца, сражавшегося против Александра Македонского», который, как считают авторы, возглавил борьбу жителей города Согдианы против войск Александра Македонского. Согдиана же – это город, «где поселились древние тюркские племена» [607] , ираноязычные согдийцы. Про Спитамена читаем:

Спитамен жил на территории древнего тюркского государства Туран, где большинство населения составляли тюркские народы. Следовательно, Спитамен тоже был сыном тюркского народа. [608]

Ни одна из посылок не является достаточной для подобного вывода. Но неправильно выстроенный силлогизм не мешает авторам весьма уверенно заявлять, что Спитамен считал Александра Македонского таким же захватчиком, как и Ахеменидов, и именно поэтому призывал к борьбе. В своем призыве он был одинок, что и предопределило поражение: «Спитамен погиб в бою, но остался в памяти как народный герой» [609] , имеющий глубокие связи с азербайджанским народом.

В армии Спитамена против Александра воевали и массагеты. Эта близость Спитамена с массагетами до сих пор не исследована. Бесспорно, эта близость Спитамена с массагетами, участвовавшими в формировании и азербайджанского народа, имела глубокие корни. [610]

Можно с большой долей уверенности предположить, что дальнейшие исследования историков покажут, что Спитамен был массагетом, т. е. протоазербайджанцем.

…Родина помнит о матери Томирис, разгромившей армию возгордившегося своей непобедимостью иранского правителя Кира, который вторгся в Азербайджан с тем, чтобы потопить его в крови. [611]

Массагеты и здесь выступают в ипостаси предков азербайджанского народа, но теперь уже они живут на территории современного Азербайджана. Вообще, все события, связанные с Томирис, переносятся с территории Центральной Азии, где они происходили в действительности, в Азербайджан. Покойный ко времени начала событий муж Томирис назван в учебнике «падишахом». Каким образом он мог быть носителем этого древнеперсидского титула, авторы не поясняют. В конце концов царица выполняет свое обещание напоить Кира кровью, причем одна из иллюстраций в учебнике демонстрирует момент, когда, по преданию, у найденного трупа Кира отделили голову и погрузили ее в бурдюк с кровью. Натурализм рисунка подчеркивается тем, что воины-массагеты внешне весьма напоминают азербайджанцев, наряженных в маскарадные костюмы воинов той далекой эпохи. Сопровождается сцена замечательным комментарием: «Конец государя-кровопийцы, возмечтавшего покорить нашу родину». [612]

В менее «кровавом» учебнике истории Древнего мира массагеты также локализованы на территории современного Азербайджана, «севернее реки Араз» (Аракс). В одной из своих статей Играр Алиев, возмущенный столь вольным обращением с источниками, писал:

В VII веке до н. э. в Албании никаких массагетов не было. В это время массагеты, судя по Геродоту, да и Страбону, обитали в Средней Азии. Часть массагетов была вытеснена за Волгу, на юго-запад. Эти массагеты (маскуты, мазкуты) обосновались на Восточном Кавказе. В источниках они упоминаются в связи с парфяно-римскими событиями и только в I веке. [613]

Весьма незначительная пограничная стычка, приведшая Кира II к бессмысленной смерти, а затем в записях Геродота превратившаяся в весьма красочную легенду, дает повод авторам учебников провести идею, что среди предков азербайджанцев были не только героические мужчины, но и женщины. Впоследствии гендерному равноправию в сфере героизма будет уделено немало прочувствованных строк.

Авторы учебника национальной истории для седьмого класса считают, что в дастане «Китеби Деде Горгуд» «наиболее ярко и всесторонне отражена борьба огузских храбрецов против нападавших на Азербайджан армянских и грузинских феодалов и их покровителя Византии» [614] . Гораздо более колоритное обозначение «гяур» окончательно сменяет не слишком выразительное понятие «неверный». Авторы распространяют троп извечной вражды на интерпретацию событий политической жизни Грузии XI—XII веков. Выясняется, что грузины вошли в союз с «гыпчагскими тюрками». Кроме того, Давид IV вместе с ними собирался захватить западные земли Азербайджана и «начал вести себя вызывающе», что проявилось в отказе грузинского царства платить дань огузам. Авторы никак не останавливаются на вопросе о том, почему грузины платили им дань, если именно огузам постоянно приходилось «предотвращать набеги грузинских феодалов на наши земли». Далее рядом с грузинами возникают армяне – «гяуры в черных одеждах», ведущие « политику натравливания тюрок друг на друга » [615] . Именно они «для достижения своих коварных целей» натравливали кыпчаков на огузов. Попыток рассорить тюрков они не оставляли никогда. Накопленный опыт, видимо, привел к тому, что эта политика «гяуров» впоследствии приобрела более системный и широкий характер. Западноевропейским правителям удалось натравить друг на друга Тимура и Ильдырым Баязита, Узун Гасана и султана Мехмета Фатеха, шаха Исмаила и султана Селима, шаха Тахмасиба и Сулеймана Гануни. В результате борьбы великих тюркских повелителей друг с другом общая сила и мощь тюркского мира ослабла. [616]

В очередной раз авторы рисуют масштабный, пронесенный сквозь века политический замысел, весьма успешно реализованный «гяурами».

В границах эпосов и легенд авторы достаточно жестко задают поведенческие паттерны, рисуют образ идеального члена этноса, тюрка и мусульманина, навязывают идеальную модель поведения. «Враг», соответственно, выступает как антиобраз. Очень рельефно этот подход отражается в попытке презентации легенды о шаньюе гуннов, Модэ. Еще раз подчеркнем, что любой яркий, героический исторический персонаж, этнолингвистическую принадлежность которого авторы учебников определяют как тюркскую, становится азербайджанским национальным героем. Легенда, связанная с основателем империи гуннов – Модэ (как я его и буду называть, хотя авторы учебника превращают его в Мете [617] ), несомненно, приведена в соответствие с правилами морали (достаточно традиционными), принятыми в современном азербайджанском обществе. Как и практически все подобного рода нормы, они закрепляют уважительное отношение к родителям, родственникам, вообще к старшим, в особенности к отцу. Поэтому та часть легенды, где Модэ расправляется с отцом, а вместе с ним и с мачехой, братом и старейшинами, видевшими в нем узурпатора, опускается. Рассказ начинается с момента переговоров с соседними племенами дунху. Последние, узнав о междоусобице в стане хуннов, решили проверить нового шаньюя и потребовали у него коня, главное достояние кочевника, а затем и любимую жену. Модэ не счел эти требования достаточными для начала войны и, несмотря на недовольство старейшин, отдал и то и «другую». Но когда дунху потребовали небольшой участок непригодной для жизни земли, шаньюй хуннов вознегодовал и отправился на них войной, заметив, что земля есть основа государства. Авторы, естественно, предлагают свой вариант развития событий. Вместо жены дунху отдают служанку шаньюя хуннов (поскольку тюрок не может отдать собственную жену). Правда, делается оговорка, что Модэ получил одну из самых «любимых» и «прекрасных» служанок шаньюя. Отказ же Модэ отдать землю по интонации напоминает патриотическую клятву: «Земля принадлежит не мне, а народу… Народ или должен погибнуть, или сохранить землю, пролив свою кровь» [618] . Так же и в эпосе «Деде Коркуд» азербайджанский народ проявляет чудеса героизма. Огузы никогда не являются инициаторами нападений и по отношению к «соседям ведут себя честно». Любовь к отчизне для них превыше всего. Гибель шехида нельзя было оставлять безнаказанной. Этот обычай, по мнению авторов, является национальным азербайджанским обычаем, неким аналогом корсиканской вендетты: «И теперь весь азербайджанский народ клянется отомстить за кровь шехидов . Это еще раз доказывает, что наш народ сохранил обычаи огузских джигитов» [619] . В противовес этим положительным качествам «враги» коварны, хитры и вероломны. Враг ведет себя предательски, он агрессор, «чужак». Тюрки-огузы, с которыми идентифицируются авторы учебников, всегда отражают агрессию и защищают отечество. В результате они представлены как носители комплекса жертвы.