Дмитрий Волкогонов - Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.
А голод был страшным. Случаи людоедства не стали единичными. Голодающие ели падаль и трупы людей. Политбюро запретило освещать каннибализм в печати. Утром 24 февраля люди, взявшие в руки московские газеты, узнали: 23 февраля 1922 года ВЦИК издал декрет о насильственном изъятии из российских церквей всех ценностей. Но в печати, естественно, не сообщалось, что это постановление было первоначально одобрено Лениным и утверждено на заседании Политбюро.
На места пошли циркулярные распоряжения и инструкции. Партийные организации, ГПУ, специально создаваемые отряды врывались в храмы, зачитывали декрет ВЦИК и требовали добровольной сдачи всех ценностей. Служители культа готовы были отдать все, за исключением священных атрибутов церкви. Местные безбожники, отстранив священников, а часто и арестовывая их, собственными силами проводили „полные" конфискации. То был форменный неприкрытый грабеж, в котором широкое участие приняли и деклассированные элементы.
Не все понимали, что акт насилия над духом был жестом исторической слабости.
Во многих местах верующие оказывали сопротивление В Москву шли донесения о количестве арестованных, убитых, раненых. На фоне голода, вызванного главным образом бесконечными поборами и гражданской войной, развернулась трагедия поругания совести. Как говорится в Послании римлянам святого Апостола Павла: „Так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия".
В середине марта Ленин получил донесение из ПТУ, что в небольшом городке Шуя, что возле Иванова, при реквизиции ценностей из церкви произошло столпотворение; верующие оказали сопротивление, в ходе которого погибло несколько человек.
Как сообщило ГПУ, после изъятия золотых и серебряных вещей в трех небольших церквах и описи ценностей в синагоге Шуи 15 марта комиссия уездного исполкома в сопровождении милиции прибыла в храм на Соборной площади. Там уже была толпа. Начались стычки. На колокольне стали бить в набат. Вызвали полуроту красноармейцев 146-го пехотного полка и два автомобиля с пулеметами. Раздались выстрелы, пролилась кровь, погибли люди. В тот же вечер верующие из этого собора привезли в исполком 3,5 пуда серебра и ценностей. Но комиссия не удовольствовалась этим, и из собора было изъято еще 10 пудов серебра и большое количество золота, драгоценных камней.
Чекисты, конечно, сообщали, что выступление верующих было организовано „черносотенным духовенством". Хотя очевидно (так было и во многих других местах), что возмущение, протест мирян были спонтанными, стихийными и характеризовали отношение простых людей к грубому акту поругания святынь.
Ленин пришел в сильное возбуждение. Обычно он умел держать себя в руках. Теперь же он, по имеющимся данным, метал громы и молнии, но затем успокоился. Он понял, что получил великолепный повод покончить одним ударом с этой „камарильей". Тем более что его возмутила строптивость патриарха, который, узнав о декрете ВЦИК, выпустил еще одно воззвание: „Божией милостью, смиренный Тихон, Патриарх Московский и Всея России, всем верным чадам Российской православной церкви". В нем глава духовенства, повторяя известную позицию Синода об активном участии церкви в борьбе с голодом, выражал свое отношение к факту реквизиций всех ценностей из православных храмов.
„С точки зрения Церкви, подобный акт является актом святотатства, и мы священным Нашим долгом почли выяснить взгляд Церкви на этот акт, а также оповестить о сем верных духовных чад Наших.
Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, неосвященных и не имеющих богослужебного употребления… Но мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской церкви и карается как святотатство: мирянин — отлучением от Нея, священнослужитель — извержением из сана (апост. правило 73, Двукр. Вселенск. Собор, правило )".
Ленин тут же расценил воззвание Тихона как призыв к организованному сопротивлению церкви решениям советских властей. Учитывая особую важность момента и дол го– срочность последствий, Председатель Совнаркома и лидер партии большевиков решил сам, лично детально сформулировать программу погрома церкви. Обращение Тихона Ленин воспринял как вызов властям. Хотя вождь и не был в юности прилежным учеником по закону божию, но хорошо помнил заповедь из „Нового завета" о том, что „начальники суть Божьи слуги: повинуйтесь им". Хотя сам Ульянов никогда не следовал колларию из Священного писания, тем не менее полагал, что для духовенства это непреложный закон. „Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены".
Ленин в это время находился в одном из своих многочисленных отпусков в селе Корзинкино, что близ Троице-Лыкова Московской губернии. Выезд его был, если можно так сказать, „антицерковным", антирелигиозным. Здесь он написал программную статью для журнала „Под знаменем марксизма", которую озаглавил „О значении воинствующего материализма". Крупская вспоминала, что во время прогулок в Корзинкине Ленин много говорил на антирелигиозные темы. Ленин был как бы весь „заряжен" против церкви.
Содержание письма, конечно, партийной историографией было сокрыто от всех, в том числе и от правоверных ленинцев. В „Биографической хронике" ему уделено неполных пять стркж о том, что Ленин „считает необходимым решительно провести в жизнь декрет ВЦИК от 23 февраля 1922 года об изъятии церковных ценностей…". И все. А в так называемом „Полном собрании сочинений" шесть страниц письма уложили в шесть более откровенных строк в приложении: „Ленин в письме членам Политбюро ЦК РКП(6) пишет о необходимости решительно подавить сопротивление духовенства проведению в жизнь декрета ВЦИК от 23 февраля 1922 года…"
Умышленное сокрытие правды есть тоже ложь, зло универсальное… Но для „Полного собрания сочинений" вождя это дело обычное: умолчание, купюры, вынесение в приложения, которые читают только специалисты.
Ленин редко писал в последнее время такие обстоятельные, продуманные письма, все больше записочки, писульки своим коллегам, которые порой требовали настоящей дешифровки — вождь всегда спешил. Это письмо адресовано секретарю ЦК Молотову для ознакомления всех членов Политбюро. Ленин был всегда осторожен и подобные документы, выходившие из-под его пера, старался сразу же еде лать большой тайной. Пусть документ „работает", но его авторство не должно быть известно… Поэтому в письме, написанном 19 марта 1922 года, присутствует важное предисловие: „Просьба ни в коем случае копии не снимать, а каждому члену Политбюро (тов. Калинину тоже) делать свои заметки на самом документе". Ленин понимает, что то, что он напишет, нельзя оправдать никакой „революционной целесообразностью". Пером водила рука инквизитора.
Письмо на шести страницах далеко выходит за рамки отношения Ленина к церкви — это зеркало политического и нравственного лица вождя. Я не могу полностью привести здесь это (теперь уже известное) письмо. Но некоторые выдержки из него напомню читателю.
„По поводу происшествия в Шуе, которое уже поставлено на обсуждение Политбюро, мне кажется, необходимо принять сейчас же твердое решение в связи с общим планом борьбы в данном направлении… Если сопоставить с этим фактом то, что сообщают газеты об отношении духовенства к декрету об изъятии церковных ценностей, а затем то, что нам известно о нелегальном воззвании патриарха Тихона, то станет совершенно ясно, что черносотенное духовенство во главе со своим вождем совершенно обдуманно проводит план дать нам решающее сражение именно в данный момент".
Воспаленный мозг Ленина как всегда мыслит „фронтовыми" категориями, и лидер партии явно подтасовывает реальные факты о „нелегальном воззвании Тихона", „решающем сражении". Это он, а не церковь решил тайно подготовить и нанести сокрушающий удар. Далее в письме следует перечисление мер, которые, по мысли Ленина, необходимо предпринять. Ленин расценивает ситуацию, „когда мы можем 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией… Мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки фонд в несколько сотен миллионов рублей (а может быть, и в несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало…".
