Анатолий Вассерман - Реакция Вассермана и Латыпова на мифы, легенды и другие шутки истории

Словом, работа историка тяжела, запутанна. И надо отдать должное тем историкам, которые ухитряются в этих условиях полной неразберихи всё-таки выяснить, как обстояли те или иные дела.

Но история — не только наука. Это ещё и способ учёбы для всех нас. Хотя и говорят, что история учит только тому, что история ничему не учит. Но тем не менее, зная, как поступали наши предки в тех или иных сложных обстоятельствах, мы обретаем более надёжное основание для выстраивания планов наших собственных действий в обстоятельствах пусть иных, но не менее сложных — а в каких-то деталях, бывает, даже и сходных с прошлыми.

Вот тут сослагательное наклонение выходит на первый план. Чтобы понять мотивы действий исторических личностей, волей-неволей приходится смотреть: а что было бы, если бы та или иная личность поступила иначе? И какие у неё были возможности поступить иначе?

До недавнего времени считалось, что наши войска не были отмобилизованы к началу войны только по преступной халатности руководства. Но лишь сейчас начинает проясняться, что мобилизация, начатая официально, могла в стратегическом плане лишь ухудшить положение страны — даже при том, что тактически могла принести некоторый выигрыш. Эти исследования ещё далеки от завершения. То, что я сейчас сказал, лишь первый подход к делу. И я не сомневаюсь: в дальнейшем выяснится ещё много важного о причинах страшных для нас событий той эпохи. Но это лишь пример того, почему всё-таки сослагательное наклонение в истории бывает иной раз даже важнее изъявительного.

Существует даже целый жанр, находящийся на стыке науки и искусства — так называемая альтернативная история. Этому жанру отдавали должное и выдающиеся историки вроде английского учёного Арнолда Джозефа Джозефовича Тойнби, и многие блестящие писатели.

Они очень внимательно изучают, в какие моменты действительно можно было поменять ход истории, каким образом поменять. Что было бы, если бы в сорок первом всё-таки отдали то самое приказание о всеобщей мобилизации. Что было бы, если бы Александр Македонский не умер в Вавилоне от последствий то ли лихорадки, то ли банальной пьянки. Что было бы, если бы после разгрома Северного общества на Сенатской площади Южное общество победило в одном из сражений конца тысяча восемьсот двадцать пятого года.

Сейчас, например, основная часть отечественных альтернативщиков внимательно изучает так называемый мир царя Михаила. Судя по всему, если бы Николай II Александрович Романов передал власть брату не в тысяча девятьсот семнадцатом, когда уже сделал практически всё плохое, что было в его силах, а хотя бы в 1905 году, а ещё лучше в 1900-м, события развернулись бы намного лучше и для России, и в конечном счёте для всего мира — даже для стран, противостоявших нашей.

История — не догма. Её творит каждый из нас каждым своим шагом. И именно поэтому надо каждый раз задумываться: а что будет, если я поступлю иначе.

Батурин

Несколько слов об одной антироссийской басне. Украинские националисты в полемике с вменяемыми людьми употребляют на редкость бедный набор примеров гонений со стороны России. Не удивительно: русский народ никогда специально не проявлял агрессивности к одной национальности (да и власть всегда относилась к украинцам ничуть не хуже, чем к русским), а фантазия — как и прочие умственные способности — националистов довольно скромна и затрудняет самостоятельное измышление обоснований бредовых идей.

Одно из почётнейших мест в необширной мифологии «звериного оскала великорусского шовинизма» занял разгром гетманской резиденции во время Северной войны. В ней Александр Данилович Меншиков командовал драгунами. Это нечто вроде нынешней мотопехоты: передвигались на конях, но сражались в пешем строю. 2 ноября 1708 года Меншиков захватил город Батурин. По нынешней официальной версии украинской истории, он там вырезал от шести до пятнадцати тысяч мирных жителей — от грудного младенца до немощного старца.

Только непонятно, зачем истреблял. По словам националистов, город взят без единого выстрела: Александр Данилович подкупил старшину (казачье офицерство). Но в этом случае вряд ли ему стоило убивать кого-то, кроме самих подкупленных: светлейший князь, крепко нечистый на руку, теоретически мог пожелать вернуть деньги, отданные явно аморальным типам.

Версия подкупа опирается на то, что князь стоял у Батурина с 24 октября 1708 года, уговаривая гарнизон открыть ворота. В резиденции сидели от шести до восьми тысяч сердюков — личной охраны: её Мазепа вербовал в основном из своего — польского! — народа. Бой начался, только когда шведы подошли на расстояние полудневного перехода. Вопреки мнению профессиональных украинцев, выстрелы были. Но штурм занял всего два часа: сердюки не отличались той частью воинского искусства, какая нужна для обороны крепости. Для сравнения: вскоре Полтава перед знаменитой битвой отражала шведов три месяца подряд, причём на стенах сражались не только казаки, но и рядовые жители города.

Ещё через пару часов Меншиков ушёл: его малочисленный отряд вряд ли мог бы успешно обороняться от основных сил Карла XII. Времени на массовую резню просто не было, даже если бы сподвижник Петра I обезумел и возжелал учинить воинское преступление.

Впрочем, до такого безумия и дойти трудно. Пётр — при всех своих странностях — не зря заслужил прозвище Великий. К подданным он, конечно, относился как к расходному материалу. Но именно поэтому сам впустую его не расходовал и другим не позволял.

Не зря Пётр за несколько лет до боёв на юге отказался утвердить указ Мазепы о закрепощении казаков. Гетман мог рассчитывать: безопасность Украины впредь обеспечат регулярные войска. Но царю воины были куда нужнее простых крестьян, а казаки неплохо освоили основы немирного ремесла. Казачья голота, вопреки воле старшины, осталась вольной и готовой защищать Родину.

Украинцы в ту пору уже полвека были такими же подданными царя, как и русские. Если бы Меншиков и впрямь истребил их тысячами, сам царь казнил бы своего любимца и сподвижника, ибо никакие заслуги не дают права вести себя подобно несытому хищнику.

Понятно, вовсе без жертв дело не могло обойтись. Двухчасовой штурм — это и перестрелка, в ходе которой гибли не только воины на крепостных стенах, но и кто-то из городских жителей (от ядер да шальных пуль). Да и после штурма пленены — и по суду казнены — несколько казачьих командиров, повинных в нарушении присяги царю (их же присяга гетману — ниже по рангу).

Впрочем, главные жертвы случились, похоже, от пожара.

Мазепа годами копил в своей ставке громадные запасы оружия, боеприпасов, провианта — прежде всего на случай защиты: то ли от голоты, не обрадованной возможным закрепощением, то ли от интриганов из числа старшины. Перед переходом на шведскую сторону он изрядно пополнил склады (в частности, увёз в Батурин едва ли не всю артиллерию казачьего войска — семьдесят пушек) и пригласил Карла воспользоваться ими: Швеция за восемь лет войны изрядно обеднела и не могла содержать армию должным образом.

Вывезти военное снаряжение, жизненно важное для оголодавших войск противника, Меншиков не успевал: шведы добрались бы до города в разгар эвакуации. Пришлось уничтожать на месте: как отметил адмирал Хорацио лорд Нелсон, сжигая Копенгаген 2 апреля 1801 года, всякий корабль, пребывающий не под британским флагом, может когда-то оказаться под флагом, враждебным Британии. А когда горят склады пороха, одежды, зерна и сала, соседние дома тоже могут полыхнуть. Организованной противопожарной службы тогда не было, да и вряд ли она бы смогла действовать эффективно через пару часов после штурма. Город в значительной степени выгорел. Как многие другие города в этой и многих других войнах.

Замысел Мазепы сорвался. Он подставил под удар не всех, кто ему доверял, а лишь несколько сот обманутых. Зато многие поколения профессиональных изменников получили удобный повод для дальнейшей лжи. И доселе попрекают честных людей бессовестно преувеличенными россказнями о последствиях последнего преступления своего кумира.

Гибель учёного

Несколько слов об увлечённом заблуждении.

Исходя из верных предпосылок и пользуясь только верными рассуждениями, невозможно получить ложный вывод. Поэтому в любой ревизионистике, пассионарщине и прочем хроноложестве неизбежны фактические и/или логические ошибки. Но книга доктора философских наук Андрея Михайловича Буровского «Великая Гражданская война тысяча девятьсот тридцать девятого — сорок пятого» — очередной рекорд их концентрации на единицу печатного текста.

Ещё Первую мировую войну породили острые противоречия не столько между разными государствами, сколько внутри почти каждого из них. За межвоенный период внутренние напряжения не исчезли, а на некоторых направлениях даже обострились. В ходе Второй мировой конфликты в каждой державе продолжились, зачастую переходя в партизанские действия — например, некоторых индийских движений против британцев, или даже военное противоборство — скажем, между различными конфессиональными и политическими группировками внутри сербского народа.