Анджей Чехович - Семь трудных лет
Еще до того как я получил эти средства технического оснащения — они прибыли вскоре после моей встречи с представителем Центра, — мне удалось выслать в Варшаву некоторые материалы. Я собирал подлежащие уничтожению копии рапортов, комментарии сотрудников, оценивавших их, и другие документы. Всего этого набиралось много, а ведь я не мог высылать материалы ежедневно. Я не мог также хранить их в своем письменном столе, ключ от которого имелся также у Заморского, имевшего привычку заглядывать в чужие ящики. Относить добытые документы домой я тоже не мог, так как каждый из сотрудников «Свободной Европы» должен был сдать запасные ключи от своей квартиры в бюро Фишера.
Я решил поступить иначе. У Заморского был так называемый «американский» письменный стол, ящики которого можно было закрывать деревянными решетками. Там, куда эти решетки уходили, когда стол был открыт, оставалось много свободного места, отлично годящегося для тайника, тем более надежного, что находился он под носом у шефа. Там можно было надежно спрятать материалы, а затем забрать их.
Оставалась нерешенной еще одна проблема: как выносить из здания хранившиеся у Заморского бумаги? На этот счет существовали очень строгие правила. За вынос с территории «Свободной Европы» без согласия службы безопасности какого-либо документа выгоняли с работы. Такой случай произошел однажды в венгерской или болгарской группе. Один из сотрудников решил поработать дома и попросил принести ему материалы. Об этом узнал Фишер. Реакция была молниеносной: и усердный сотрудник, и его шеф навсегда распрощались с радиостанцией.
Охранники, стоявшие у входа, как правило, не заглядывали в портфели и дамские сумочки. Но иногда проверки все же бывали. Мне рассказывали, что у кого-то при осмотре обнаружили ролики туалетной бумаги и пачку сургуча. Если принять во внимание размеры заработков на радиостанции, тот факт, что кто-то польстился на такую мелочь, может показаться невероятным, но на Энглишер Гартен этот случай никого не удивил. Скупость считается там добродетелью. В польской группе была одна дама, которая, работая дома, никогда не звонила в редакцию, а просила, чтобы звонили ей. Не знаю, сколько стоил один телефонный разговор. В уличный телефон-автомат надо было опускать две десятипфенниговые монеты.
Шаг за шагом я совершенствовал свои методы. Особенно много мне удалось сделать после того, как Центр переслал мне необходимое техническое оборудование. Я часто оставался с согласия Заморского в своей комнате и, как только ее покидали привыкшие уже к моему присутствию уборщицы, открывал сейф и принимался за изучение секретных рапортов SLD. Часто у меня не было предлога для того, чтобы оставаться в помещении радиостанции, но я, полагая, что многие постепенно привыкли уже к моему пребыванию здесь после окончания рабочего дня, а также просто надеясь на везение, засиживался в буфете за ужином, умышленно затягивая его, или навещал дежурных редакторов и дикторов польской секции. Благодаря этому я мог переждать, пока шла уборка комнат в коридоре F, и затем взяться за свою работу. Конечно, определенный риск был, но без этой игры нервов, без преодоления собственных опасений и страха, которые я вначале испытывал, я не мог бы выполнить поставленной передо мной задачи. Вечерние посещения комнат F-5, F-7 и F-9 были сопряжены с опасностью: какой-нибудь случай, неблагоприятное стечение обстоятельств могли привести меня к провалу. Я знал об этом и делал все, чтобы избежать такого поворота событий.
Со временем, уже освоившись с условиями «внеслужебной» деятельности и поверив в свои возможности, я начал постепенно забывать об опасности. Теперь она перестала быть для меня чем-то реальным, чреватым весьма неприятными последствиями. Я думал, как я теперь понимаю, совершенно безосновательно, что никто не может помешать мне в выполнении поставленных задач, поскольку, как мне показалось, я принял все необходимые меры, гарантирующие мою безопасность. Скоро выяснилось, что я ошибался. Произошел случай, который мог мне дорого обойтись.
Это было осенью 1968 года. В это время в Polish Research and Analysis Unit обычно работы бывало невпроворот. Из филиалов ежедневно поступали десятки рапортов от корреспондентов и их сотрудников, которые от июня до сентября «осаждали» поляков, проводящих свои летние отпуска на Западе. Кроме того, 1968 год изобиловал важными событиями.
В Варшаве произошло бурное заседание Союза польских литераторов, в высших учебных заведениях столицы и других университетских городов имели место беспорядки. В государственном аппарате шли большие перестановки, на ноябрь был назначен V съезд ПОРП. Неопределенность ситуации в Чехословакии также возрастала, и лишь в августе благодаря решению стран — участниц Варшавского Договора ей был положен конец. Руководители «Свободной Европы» беспрестанно бомбардировали корреспондентов новыми заданиями. Им отправлялись суматошные телексы: «Все отложить в сторону. Заняться настроениями на заводах. Необходимы известия, почему рабочие не пошли за студентами». Спустя два дня отправлялся новый телекс: «Отложить освещение вопроса о студенческих беспорядках. Теперь важнее всего выяснить, какие дальнейшие кадровые изменения предвидятся в Варшаве».
Такая лихорадочная атмосфера царила все лето.
Корреспонденты и их «загонщики» вертелись как белки в колесе. Они подсовывали микрофоны под нос каждому, кто попадался им под руку. Этого не следует понимать буквально. Чтобы записать разговор, вовсе нет необходимости в микрофонах, какими пользуются репортеры радио или телевидения. Электроника добилась таких успехов в создании миниатюрных аппаратов, что даже когда два раздетых донага человека беседуют где-нибудь на мужском пляже, то ни один из них не может быть уверен, что его слова не были записаны другим. В больших городах Западной Европы имеются магазины, где можно, например, купить водозащитные часы, снабженные микрофоном и передатчиком, с помощью которого содержание разговора передается в эфир и улавливается приемником, соединенным с магнитофоном, установленным в стоящей где-нибудь поодаль автомашине. Я упоминаю об этом потому, что слишком много знаю людей, в общем порядочных и осторожных, разговоры с которыми были записаны сотрудниками «Свободной Европы». Впрочем, и и сам пользовался такими приспособлениями на протяжении семи трудных лет, которые провел за Эльбой.
Осенью 1968 года в группе Заморского скопилось значительно больше донесений, чем в это же время двумя годами ранее. Корреспонденты ликвидировали свои задолженности и слали в Мюнхен все то, что летом начальство велело им отложить в сторону до лучших времен.
На Запад ринулись также толпы тех поляков, кто пришел к выводу, что прикидываться патриотом теперь уже невыгодно. Поездом они ехали в Вену, на паромах переправлялись в Швецию, толпами прибывали в Париж, Лондон и Копенгаген. Всюду, где они появлялись, первым их желанием было подработать. И они действительно «подрабатывали». Суммы обычно были невелики — в пределах нескольких десятков долларов. Лишь некоторые получали больше сотни. Их товаром были вывезенные из Польши сведения. Они продавали все, что «Свободная Европа» могла использовать в разнузданной антипольской кампании. Многие делали это скорее из желания отомстить, чем ради денег. За что хотели они мстить?
Я сообщил о сложившейся ситуации в Центр. Генрик начал меня торопить. Меня это не удивило. Я хорошо запомнил слова одного из инструкторов, подготавливавших меня к поездке на Запад. «Плохо, когда противник знает о нас слишком много. Но если, однако, нам известно, что́ именно он знает, то в этом случае опасность уменьшается, ибо мы можем предпринять необходимые контрмеры». Генрик хотел, чтобы я сообщил Центру все данные, какие только можно было раздобыть о тех, кто в силу своей болтливости или движимый злобой или желанием заработать несколько зеленых бумажек, передавал сведения хозяевам «Свободной Европы».
Как нарочно, у меня тогда не было никаких благовидных предлогов для того, чтобы оставаться в здании после окончания работы. Был конец октября, продолжались студенческие каникулы, зимний семестр начинался только 1 ноября. Так что я не мог «отрабатывать» то рабочее время, которое отнимали у меня занятия в университете. Не оставалось ничего другого, как действовать на свой страх и риск. В то время я располагал уже комплектом ключей к замкам сейфов, простым приспособлением, позволявшим вскрывать самые хитро запечатанные конверты, не оставляя следов, и копировальным аппаратом. Так я организовал мастерскую по пересъемке секретных и строго секретных документов, интересовавших Центр.
Однажды вечером, увлекшись работой (а увлеченные работой люди, как и счастливые, часов не наблюдают), я не заметил, что приближается время, когда стражник закрывает двери. Копирование материалов шло у меня на редкость хорошо. Я спешил, поскольку в сейфах было много папок с важными документами. Я опасался, что произойдет что-нибудь непредвиденное и эти папки перенесут в другие сейфы, добраться до которых будет гораздо сложнее. Правда, Генрик несколько раз предупреждал меня: «Не лезь из кожи вон. Не забывай об опасности», но в тот день я как будто забыл о его указаниях.
