Консерватизм в прошлом и настоящем - Рахшмир Павел Юхимович
Правда, в рамках самой школы «политического реализма» не было полного единства. Один из ее основателей Г. Моргентау, возглавлявший так называемое чикагское направление, воздерживался от некоторых крайних выводов из защищаемой им системы взглядов и слыл поэтому «умеренным», или «центристом». Крайнее течение, представляемое Р. Страусом-Хюпе, У. Китнером, Р. Осгудом и др., считало излишними «либеральные экивоки» и без оглядки резало консервативную «правду-матку». Однако по главным вопросам позиции течений, как правило, совпадали.
«Международная политика, как и всякая другая, — писал Г. Моргентау, — это борьба за власть… Государственные деятели и народы могут в конечном счете искать свободы, безопасности, процветания или собственно силы. Они могут определять свои цели в виде религиозных, философских, экономических или социальных идеалов… Но всякий раз, когда они стремятся к достижению своих целей методами международной политики, они делают это, борясь за власть… Борьба за власть универсальна во времени и пространстве, и это неопровержимый факт исторического опыта». Ведь вся мировая история состояла из того, что страны «готовились к войнам, активно участвовали в них или возрождались из состояния организованного насилия в виде войны». Поэтому любая политика сводится к стремлению «сохранить, увеличить или продемонстрировать силу»{297}.
Можно привести и другие высказывания Г. Моргентау, в которых смысл его рассуждений был доведен до естественного логического предела. «Все государства, активно вовлеченные в борьбу за силу, — читаем мы в той же работе, — должны в действительности стремиться не к балансу, т. е. к равенству сил, а к превосходству силы в свою пользу. И поскольку ни одно государство не может предвидеть, как велики окажутся его просчеты, все они должны в конечном счете добиваться максимума силы, доступного для них… Так как в системе баланса сил все государства живут в постоянном страхе быть лишенными своими соперниками позиции силы, то все они жизненно заинтересованы в предупреждении такого развития событий и в обращении с другими так, как они не хотят, чтобы другие поступали с ними. Превентивная война, какое бы отвращение она ни вызывала у дипломатии на словах и как бы она ни была ненавистна демократическому мнению, является на деле естественным порождением баланса сил». Поскольку относительная сила страны зависит прежде всего «от количества и качества ее жителей», постольку «международная политика, исследуемая с точки зрения технических задач, в которые не входят этические соображения, должна была бы рассматривать в качестве одной из своих законных целей резкое уменьшение или даже полную ликвидацию населения соперничающей державы»{298}.
Оговорки относительно демократических и этических соображений, к которым прибегал Г. Моргентау, должны были создать впечатление, что ему лично претит такое развитие событий, но, как «реалист», он не может игнорировать его объективную обусловленность и, следовательно, неизбежность. Принадлежавший к правому крылу школы Р. Осгуд считал возможным обойтись без таких оговорок.
«Использование независимой национальной силы, понимаемой как способность одной нации вынуждать другие исполнять ее волю, — писал он, — наиболее важное средство достижения национальных целей. Это означает, что международные отношения обязательно должны характеризоваться более или менее жесткой борьбой за власть между государствами, ставящими свои собственные интересы превыше всех других целей»{299}.
И там же: «Из-за относительной слабости наднациональных норм морали, законов и идеалов главной мерой национальной силы в итоге служит способность оспаривать интересы других наций, включая само их выживание как последнее средство. Следовательно, насилие или угроза насилия являются незаменимым инструментом национальной политики… Задача дипломатии — этого «мозга силы» — состоит в том, чтобы использовать насилие или угрозу с максимальной эффективностью»{300}.
Еще в те годы, когда «политические реалисты» доминировали в буржуазной науке о международных отношениях и были фаворитами власть имущих не только в Соединенных Штатах Америки, но и в других крупных капиталистических странах, их концепции вызвали крайне негативную реакцию, причем не только у левых.
«Доктрины «силовой политики», проповедуемые такими красноречивыми учеными, как профессор Моргентау, — писал в начале 50-х годов известный американский политолог Ф. Танненбаум, — …всегда вели к войне и часто к национальному самоубийству… «Национальный интерес» — это вводящая в обман фраза…»{301}.
Школа «политического реализма», отмечал, обобщая ее оценку специалистами-международниками, известный специалист по проблемам войны и мира Ю. Лидер, подвергается на Западе критике по следующим причинам. Во-первых, весьма двусмысленны применяемые этой школой понятия «национальные интересы», «сила» и т. д. Во-вторых, недостаточно убедителен тезис о том, что стремление к обладанию мощью, присущее якобы всем государствам, уходит своими корнями в человеческие инстинкты. В-третьих, предлагаемый школой способ предотвращения войны эфемерен, ибо война в ее построениях выступает как неизбежный результат системы, основанной на постоянном соперничестве в поисках превосходящей мощи. В-четвертых, вопреки утверждениям «политических реалистов», вооруженные силы непригодны для достижения большинства целей, выдвигаемых современными государствами; они могут быть скорее достигнуты с помощью умелой дипломатии{302}.
Самый серьезный удар по школе «политического реализма» нанесла, однако, сама жизнь. Практическая политика, основанная на постулатах школы, вела от одного провала к другому. Ни одна из целевых установок, намеченных при ее разработке, не была реализована даже частично. Венцом неудач «политики силы», поднятой на щит «политическим реализмом», явилась «грязная война» Соединенных Штатов Америки во Вьетнаме, закончившаяся для них катастрофой.
По мере выявления несостоятельности рецептов, предлагаемых школой «политического реализма», ее позиции слабели. Особенно заметным это было в Западной Европе, где влияние этой школы с самого начала не было абсолютным. Но и в Соединенных Штатах Америки «политические реалисты» перестали играть роль бесспорного фаворита. Некоторые из них, усвоив уроки, которые преподала жизнь, стали отходить от прежних позиций. Это относится, в частности, к Г. Моргентау, отказавшемуся от многих прежних оценок. Дж. Кеннан, У. Липман и некоторые другие «отцы-основатели» школы «политического реализма» выступили против политики США в Азии, в том числе против агрессии во Вьетнаме. Некоторые из сторонников этой школы пришли к более трезвой оценке возможностей США на мировой арене.
«Наши проблемы, — писал в конце 60-х годов известный американский дипломат и политолог Дж. Болл, — очень часто возникали из-за отсутствия согласованности между осознанием ограничений силы, которые определяли наши действия, и высокопарной университетской догмой… Ныне для нас пришло время перестать затуманивать свое сознание нашими политическими гиперболами и открыто взглянуть в лицо жестким реальностям послевоенного мира… Чему нас научили — или что мы узнали инстинктивно, — так это то, что мировая политика одновременно и больше и меньше, чем искусство возможного: она — искусство практического»{303}.
В годы наибольшей разрядки в отношениях между странами с различным социальным строем, в том числе между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки, влияние непреклонных сторонников «политического реализма» ослабло еще больше. Могло создаться впечатление, что под давлением внешних обстоятельств они навсегда ушли с авансцены. Однако такое впечатление было неверным. Неразоружившиеся «политические реалисты» сохранили силы и, осуществив их перегруппировку в консервативном стане, готовились к тому часу, когда практическая политика американского империализма вновь призовет их под свои знамена.
Такой час пробил к исходу 70-х годов, когда атмосфера мирного сосуществования и разрядки в отношениях между государствами с различным социально-экономическим строем стала все сильнее омрачаться акциями, направленными на ухудшение обстановки в мире. В основе этого развития лежала перегруппировка сил в правящих кругах ряда промышленно развитых капиталистических стран, и прежде всего США, в ходе которой верх одержали сторонники жесткого курса во внешней политике.
