Кончился ли социализм? - Маклин
Мелкобуржуазно-бюрократическая линия стала сильнейшим противоречием внутри народа и приняла антагонистический характер. Но социалистическое строительство может победить только в том случае, если вместо мелкобуржуазного способа мышления преобладает пролетарский, социалистический способ мышления. Если мелкобуржуазно-бюрократический слой приобретает идеолого-политический перевес, это означает конец социализма.
Пока Сталин был ещё жив, поэты и идеологи мелкобуржуазного способа мышления сдерживались или маскировали свои мелкобуржуазные произведения, как, например, писатель-романист Илья Эренбург, один из самых хитрых мелкобуржуазных идеологов, который обманул самого Сталина.
На Западе Илья Эренбург (1891-1967) считался «барометром» советской политики. Через четыре года после Октябрьской революции этот идеолог мелкобуржуазного способа мышления эмигрировал во Францию, где уже жил с 1908 по 1917 год. Работал корреспондентом «Известий», вернулся в Советский Союз в 1940 году. 26 октября 1963 года радиовещательная компания «Bayerischer Rundfunk» хвалила взгляды Эренбурга как «моста от экспериментирующей западной литературы к ещё не экспериментирующей русской литературе».
В своём романе «Буря», изданном в 1947 году, он ещё сдерживался при прославлении мелкобуржуазной среды. Вот отрывок из произведения:
«Усталость мешала ночью уснуть; тогда он думал напряженно, поспешно, как будто хотел до первого боя додумать все не понятое им за долгие годы жизни. Он говорил себе: молодым все ясно — они защищают свои идеи, свой мир. А я? … Сколько раз я в душе спорил с товарищами … Почему теперь исчезли все различия? Когда я слушал Сталина, я знал, что он говорит за всех. Сегодня мы проходили мимо старой церквушки. Я неверующий, она мила мне березками, Детскими воспоминаниями. Напротив — школа, там был призывной участок — если мы выстоим, в этой школе будет учиться Поленька … Старик Журавлев вчера сказал, что мы защищаем Россию. Нет, мне дорога не просто Россия, а вот эта, живая, сегодняшняя. Она впитала в себя прошлое. А прошлое ничего не может впитать … Я мог критиковать, сомневаться, теперь я вижу, что мне без этого не жить …»
Почему автор не описывает жизнь и мышление рабочих? Ему мешает их пролетарский способ мышления, который противоречит классовому содержанию мелкобуржуазного способа мышления.
Так как в тогдашней России преобладал огромный перевес мелкой буржуазии по отношению к слабо развитому рабочему классу, Эренбург, возможно, считал мелкую буржуазию главной силой революции. Поэтому он с такой обширностью описывает мелкобуржуазную жизнь и деятельность. Но где рабочая борьба на производстве, на крупных заводах, борьба за выполнение пятилеток, классовая борьба и после военного подавления контрреволюции? Рабочий класс строит свой социализм и приветствует всякую помощь мелкобуржуазных элементов, если она искренняя и товарищеская, также как и литературную поддержку своему классу при социализме.
Рабочий класс должен решительно отклонять идеолого-политическую поддержку мелкобуржуазно вырожденной бюрократии и бороться с ней, чтобы она не превратилась из слуг в господ трудящегося народа. Распознать это у хитрых мелкобуржуазных литераторов часто нелегко, особенно если они перемещают место и действующих лиц своих произведений за границу.
В год нападения немецких фашистов на Советский Союз, в июне 1941 года, Эренбург оказался способен представить советскому народу мелкобуржуазную среду всех мастей, раздутую примерно на 550 страниц. В книге под заглавием «Падение Парижа», правда, попутно, речь идёт о военном нападении немецких войск во Францию в 1940-1941 годах. Но главным предметом книги является мелкобуржуазная среда в Париже и других местах Франции. Это изображение должно было подорвать пролетарский способ мышления в русском народе. Вот отрывок из этой объёмистой книги:
«Дождь зарядил с утра, длинный дождь гнилой зимы. Скучно было глядеть на серо-желтое пухлое небо. И Пьер разглядывал свои рыжие, промокшие насквозь ботинки. Он теперь часто глядел в одну точку, казалось, что-то высматривает; но он ничего не видел. Он и не думал ни о чем. Все происходящее вокруг было смутным, хотелось потрогать себя, крикнуть, проверить - не спит ли он. Да ничего и не происходило: солдат тридцать девятого полка мок под дождем, слушал то рапсодии Листа, то брань сержанта, изредка прерываемые грохотом снарядов. За всем было нечто страшное: об этом Пьер не смел думать.
Это началось в горячий день августа. А проснувшись на следующее утро, он радостно потянулся: Аньес варила кофе, на полу играл Дуду, и его рыжая лошадка браво гарцевала, вся залитая солнцем. Но сейчас же Пьер вспомнил …
С тех пор он жил в оцепенении, не мог выпрямиться, молчал. А он был создан для громкой жизни.
На родине Пьера сейчас тепло; цветут розовые декабрьские розы; вдали видна, вся обожженная, рыжая гора Канигу. Когда- то он на нее взбирался… А дождь будет идти весь день, завтра, послезавтра. И скоро в несвежей вате неба ангелы хрипло, как громкоговоритель, завоют: ‹Сла-а-а-ва в вышних›.
Перед отъездом Пьер бродил, как осужденный. Аньес видела, что он погибает, искала выхода.
– Пьер, уедем куда-нибудь далеко, в Америку. Будем работать.
Он покачал головой.
– Всем плохо. Что ж я буду спасать шкуру? А того, что было, все равно не вернешь.
Говоря так, он думал о днях Народного фронта».
В другом месте текста Эренбург связывает мелкую буржуазию и сопротивление:
«Тесса вряд ли узнал бы в кокетливой мастерице, которая развозила платья нарядным заказчицам, свою дочь: короткие завитые волосы, пунцовые губы, шляпа, похожая на поварской колпак, а в руке картонка, перевязанная лиловой ленточкой.
Дениз работала в мастерской мод на бульваре Мальзерб. Мастерицы шили бальные платья. В салоне стояли длинные зеркала. Заказчицы показывались редко, и хозяин жаловался, что дела идут плохо. Это был немолодой человек с короткими седыми усами и с грустным взглядом. Иногда он перелистывал Жарден де мод› или ‹Вог›. Манекены в сумерки казались посетителями. Пели швейные машины; танцевали электрические утюги; Длинные ногти пробегали по шелку - звук был несносен. А в задней комнате хромой Южен приправлял лист на американке: там помещалась подпольная типография. Хозяин мастерской мало что смыслил в модах, он писал листовки; а Дениз разносила их в нарядной картонке».
Тоска большинства бюрократических элементов в Советском Союзе по мелкобуржуазному образу жизни усиливалась, особенно после смерти Сталина, и оттеснила пролетарский способ мышления.
