Сергей Волков - Почему РФ - не Россия
противоречит тезису о «единстве» последнего (демонстрируя единство с народом,
вожди в большинстве случаев стремятся также одеваться непритязательно).
Нарушения этих принципов свидетельствуют обычно о разложении режима.
Наконец, есть ещё ряд бросающихся в глаза черт, в корне отличающих тоталитаризм
от традиционных «деспотий». Идеологическим обоснованием последних является воля
Неба, тоталитарного всегда — «воля народа». Традиционные режимы базируются на
традициях, легитимизме и потому по определению консервативны, тоталитаризм,
вполне осознавая свою ублюдочную суть, в определенной мере истеричен, постоянно
«мобилизовывая» своих подданных на какие-либо «свершения», живя от «победы» до
«победы», от «битвы» до «битвы». Идеал, «золотой век» формирующегося столетиями
традиционного режима всегда в прошлом, тоталитарный, рожденный переворотами,
отряхающий со своих ног прах «старого мира», постулируя свою оторванность от
корней. — всегда устремлен в будущее. Кстати, такое существенное отличие, как
разница в характере «происхождения» режима во многом определяет и его
карательную практику. Традиционные режимы, для которых все слои населения
«свои», не имеют потребности в постоянном превентивном массовом терроре и карают
лишь отдельных лиц, идеология тоталитарного режима направлена обычно против
целых групп населения. Террор неизбежно является массовым и носит превентивный
характер, обо он карает противников не только реальных, но потенциальных и
воображаемых. Различия такого рода, казалось бы, трудно не заметить, но гипноз
«твердой власти», «диктатуры» оказывается сильнее.
Имперская бюрократическая деспотия есть лишь разновидность более общего,
глобального явления человеческой истории, могущего быть названным «традиционным
авторитаризмом», который, собственно, и составлял её содержание на протяжении
тысячелетий, несколько потеснившись в последние два столетия. Собственно говоря,
он и есть норма. Прямым наследником традиционного авторитаризма является
современный авторитаризм, господствующий в большинстве стран современного мира.
Он может выступать в самых разных формах, в виде военных хунт Латинской Америки,
в виде гражданской президентской диктатуры, в виде однопартийных систем, в виде
демократически оформленной власти бывшего лидера военного переворота, в виде
реально монопольной власти одной партии при многопартийной системе и всех
атрибутах демократии и т.д. Независимо от того, носит ли данная власть личный
или коллективный характер (хунта, партия, олигархическая группа) существенным
является то, что политическая власть надежно ограждена от посягательств на неё
со стороны других политических групп и лиц. При этом вовсе не обязательно
существует запрет на политическую деятельность (не говоря уже о свободе
поведения в экономической, идеологической и тем более частной жизни) — важно
лишь, что все устроено различными способами таким образом, что эта деятельность
не может привести к смене власти. Например, власть, располагающая надежной
военной силой, или твердо опирающаяся на пусть не самые многочисленные, но
наиболее дееспособные социальные, конфессиональные или национальные группы
населения, вполне гарантирована от падения, хотя бы большинство населения и не
одобряло её, и поэтому вполне может позволить себе допустить многопартийную
систему, свободную прессу и сопряженную с этим критику в свой адрес. Современный
авторитаризм по своим формам, разумеется, далеко ушел в большинстве случаев от
классической империи, но в той же мере, что и она, отличается от тоталитаризма
именно тем, что не нуждается для своего существования во вмешательстве во все
стороны человеческой жизни и деятельности.
Современный авторитаризм, таким образом, имеет традиционное и в большинстве
случаев ненасильственное происхождение. Отождествление его с тоталитаризмом
происходит, как уже говорилось, потому, что и то, и другое противопоставляется
демократии. Что, однако, при этом имеется в виду под «демократией»? Если наличие
конституционных учреждений, парламента и т.д., то можно вспомнить, что
сталинская конституция была одной из самых демократичных. Кроме того, почти все
европейские авторитарные режимы последних двух столетий (а афро-азиатские и
сейчас) существуют при всех атрибутах демократии (а современные демократии, в
т.ч. классические — при монархических). Есть мнение, что Франция, скажем, лишь
немногим более десятилетия назад достигла «настоящей» демократии, и с какой-то
стороны это вполне правомерно (уж во всяком случае до последней четверти XIX в.
она жила при авторитарных режимах).
Но что такое тогда «настоящая» демократия? Судя по тому, что о ней пишут сами
демократы, это такая конечная и идеальная форма демократии, которая, наконец-то,
несовместима с «империей» и «империализмом». Но каково её реальное место в
истории? Ведущие европейские страны перестали быть центрами империй всего
три-четыре десятилетия назад. Абсолютное большинство стран Азии, Африки и
Латинской Америки имеют авторитарное правление, демократическое оформление
которого значит не больше, чем европейские пиджаки современных африканских
племенных вождей.
Приходится констатировать, что «настоящая» демократия весьма ограничена во
времени (несколько десятков лет из нескольких тысячелетий мировой истории) и
пространстве (помимо нескольких западных великих держав этот режим существует
только в мелких европейских странах, фактически не являющихся самостоятельными
политическими величинами). Даже в половине европейских стран она держится за
счет их военно-политической зависимости от США. В остальном мире она скопирована
лишь формально, то есть так же, как и в нынешней России (и едва ли с ней или,
скажем, с Китаем можно будет что-нибудь в этом смысле поделать). Да и Япония с
Германией до сих пор (во всяком случае — духовно) оккупированные и политически
неполноправные страны, причем сама необходимость сохранения такого статуса этих
экономических гигантов наилучшим образом свидетельствует о непредсказуемости их
поведения без этого фактора.
В рамках общечеловеческой истории и демократия, и тоталитаризм выглядят, скорее,
отклонениями от нормы (каковой является авторитаризм во всех своих проявлениях),
появившимися под влиянием идейных течений двухсотлетней давности и вполне
развившимися и выразившимися в государственной форме только в наше время.
(Отдельные элементы того и другого можно, конечно, обнаружить в прошлом, начиная
с древности, но понятие, допустим «рабовладельческой» или «имперской» демократии
с точки зрения «настоящей» есть полная бессмыслица.) Они есть в равной мере
явления «Нового Порядка», возникшие как антиподы «Старого Режима» (исторически
сложившихся автократий). Тоталитаризм и демократия — близнецы-братья, и оба
обязаны своим происхождением не Востоку, а Западу. Непричастность к
тоталитаризму восточных деспотий лишний раз подтверждается тем фактом, что все
азиатские тоталитарные режимы имели вторичное происхождение и были установлены
военным путем под влиянием (или даже прямым образом) извне, со стороны уже
существовавших тоталитарных режимов, а не выросли непосредственно из
традиционных авторитарных деспотий. Напротив, те режимы, которые непосредственно
выросли из таких деспотий — авторитарные режимы современного типа (вроде
гоминьдановского) были сметены тоталитарными режимами. Сами тоталитарные режимы
стали возможны лишь благодаря демократической идеологии (в широком смысле
слова), разъевшей устои традиционного авторитаризма апелляцией к массе.
Традиционный авторитарный режим, не имеющий нужды соблазнять массы и заискивать
перед ними, не имел потребности в демократии, но не имел и в тоталитаризме.
* * *
Политический строй исторической России и был одной из разновидностей
традиционного авторитаризма, в каких-то аспектах более жесткого, в каких-то —
более мягкого, чем в других странах, и в плане способности страны к выживанию в
решающие для неё периоды выгодно отличал её от европейских держав, с которыми ей
приходилось иметь дело. Великие вопросы времени, когда решается, чем будет
данное государство в мире и будет ли оно вообще, неизбежно требуют исходить из
соображений высших, чем сиюминутная экономическая выгода, благосостояние
