Сергей Волков - Почему РФ - не Россия
кормит других. Это — всеобщая истина Поднебесной»). В Китае были периоды (как
раз наиболее «деспотические»), когда среди чиновничества считалось хорошим тоном
подчеркивать свое незнатное происхождение, но это имело совершенно иной характер
— тем самым подчеркивались личные заслуги на ниве учености, которыми и
обеспечивался разрыв с низшим социальным слоем и приобщение к высшему.
Характерно, что именно постулат о приоритете умственного труда стал основным
объектом критики при тоталитарном режиме и в самом Китае («перевоспитание»
физическим трудом, «наполовину рабочие — наполовину писатели, наполовину
крестьяне — наполовину ученые» и т.д.). И если интеллектуалы как социальный слой
и там, и там не противостоят государственной власти, то происходит это по прямо
противоположным причинам: в первом случае они и являются правящим слоем, а во
втором — либо уничтожены с заменой полуграмотными «образованцами», либо
затерроризированы до полной невозможности выступать от собственного имени.
Сходство тоталитарных режимов с «деспотиями» видят и в гипертрофированной роли
государства. Но роль государства в обществе вообще не имеет отношения к проблеме
тоталитаризма. Последний непредставим без вмешательства государства в экономику.
Но такое вмешательство в тоталитарном обществе именно потому так велико и
всеобъемлюще, что это вмешательство не столько самого государства, сколько
идеологии данного режима, органом которой государство при тоталитаризме и
выступает. Если считать вмешательство государства в экономику тоталитарной
чертой, то следует признать, что все западные государства в течение последних
полутора столетий эволюционировали к тоталитаризму. В восточных деспотиях всегда
имелся сильный государственный сектор, но он по масштабам вполне сопоставим с
тем, какой существует последние десятилетия в западных странах. В
коммунистическом же, например, обществе экономика огосударствливается не потому,
что должна быть именно огосударствлена, сколько потому, что должна быть
обобществлена, как того требуют идеологические установки. Принципиальная грань
тут не между государственным и частным, а — между общественным и личным. А это
совсем не одно и то же. Если первая пара различается только юридически, то
вторая — носит характер идеологического противостояния. Сколь бы суровые
ограничения не накладывались в традиционных обществах на отдельные виды
предпринимательской деятельности, но никогда таковая не считалась преступлением,
как то было в СССР. В этом состояла вся суть режима: частное предпринимательство
и частная собственность запрещались не потому, что противоречили интересам
государства (наоборот, они могли только способствовать увеличению его мощи), а
потому, что были неприемлемы идеологически, затрагивая его «святая святых».
Другой аспект, связанный с ролью государства — так называемый «бюрократизм», под
чем обычно понимается или многочисленность государственных служащих, или
усложненную процедуру управления. Но ни то, ни другое не имеет отношения к
тоталитаризму. Традиционные империи в этом отношении весьма разнообразны. Они
могут быть вообще слабо централизованы и обходиться минимальным числом
чиновников при дворе верховного владыки, или сильно централизованными, и тогда
чиновников требуется больше. Между прочим, в наиболее бюрократических
традиционных обществах число чиновников не превышало 2–3% населения, многократно
уступая по этому показателю современным западным странам. В большинстве случаев
все зависит от конкретной организации государственного управления (например,
ярчайший пример бюрократизма дает Шумеро-Аккадское царство при III династии Ура
в конце III тысячелетия до н.э., не имеющее себе равных по тщательности фиксации
мельчайших хозяйственных документов, но не более «тоталитарное», чем другие
деспотии той эпохи).
В интеллигентских кругах распространено вульгарное представление, что «все зло
от чиновников», (которые, в частности, «всегда Россией правили») вплоть до того,
что тоталитарным склонны считать такой режим, где «управляют чиновники». Но
чиновники управляют любым обществом, на то они и существуют. Они суть агенты
государственной власти, вне которой не существует ни одно общество. Власть
вообще всегда первична — даже в звериной стае есть вожак. Разница в том, чью
власть они представляют — монарха, олигархии, диктатора, идеократии и т.д.
В тоталитарных обществах численность госслужащих действительно резко возрастает
за счет роста объектов управления при «обобществлениях» и желания включить в
процесс управления «простого человека», что связано с необходимостью
компенсировать недостаток компетентности и профессионализма числом управляющих.
При этом обращает на себя внимание, что для тоталитарных режимов характерно как
раз отсутствие, либо очень слабая развитость формального оформления
государственной службы (в виде четких законов о государственной службе,
правового оформления чиновничества, ранговых систем, формы, знаков отличия и
т.п.). Это, в общем, закономерно, ибо в таком обществе наиболее важные
распорядительные функции (выполняемые в других обществах собственно чиновниками)
принадлежат функционерам носителя тоталитарной идеологии — партии (как бы
жрецам). Поэтому партийный аппарат заменяет собой собственно государственный,
играющий второстепенную «хозяйственную» роль.
В абсолютном большинстве нетоталитарных обществ — от дальневосточных деспотий до
современных европейских стран четко оформленное, разделенное на ранги, с особым
правовым статусом, порядком прохождения службы и т.д. чиновничество существует.
В большинстве тоталитарных его нет. Вместо него имеется категория людей,
объединяемая понятием «кадры» или «номенклатура» и включающая лиц, чья
преданность режиму и, главное, идеологическая правоверность не вызывает
сомнений, так сказать, «проверенных». Не случайно вхождение в её состав не
подвержено никакому формальному порядку: экзамен, окончание определенного
учебного заведения и т.д. Человек отбирается и выдвигается неформально, на
основе проявленных им свойств, действует нечто вроде «классового» (или иного)
чутья. Именно на основании трудноуловимых, но четких критериев из двух
инженеров, преподавателей или научных сотрудников один вдруг становится
инструктором райкома и начинает путь по номенклатурной лестнице политического
руководства, а другой до конца жизни остается на своем месте, разве что став из
«младших» «старшим» инженером и т.д. Отсутствие конкурсного начала, как и любого
другого формального и независимого от политической конъюнктуры способа
выдвижения и занятия должностей (хотя бы по выслуге, образованию и т.д.)
определяет и отсутствие ранговой системы, что позволяет перемещать «кадры»
совершенно свободно, руководствуясь только политической волей. Поэтому-то в
тоталитарных обществах так нечетка, смазана вся формальная сторона
общегражданского управления. Всячески маскируется система льгот и привилегий, а
иерархия постов и должностей, очень четко существующая в реальности, никогда не
оформляется внешне. Весьма характерно, что попытки даже чисто внешне
формализовать эту систему обычно не приживаются (в советское время даже в
специализированных гражданских ведомствах форменная одежда, классные звания и
знаки различия продержались лишь несколько лет, а в основных управленческих
органах никогда и не вводились). В Китае в момент наивысшего подъема «культурной
революции» были упразднены знаки различия даже в армии. В тоталитарном обществе
всякая другая власть, кроме власти верховного вождя должна быть, по возможности,
деперсонализована. Развитая бюрократия как правовой институт противостоит самому
духу тоталитаризма, основанного на идейно-политической («революционной»)
целесообразности.
Опутывая сетью регламентаций экономику, тоталитарный режим абсолютно
нерегламентирован политически. Что же касается регламентаций в одежде, быте и
образе жизни населения, то если «деспотии» делали это ради различия — с целью
обособить друг от друга слои и группы населения, то тоталитарный режим
осуществляет свою регламентацию с целью всеобщего единообразия. В обществе, где,
по идее, есть лишь вождь и народ, демонстрация наличия различных слоев народа
