Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия
В эту минуту источник поддержки Питера со стороны капитала вошел в комнату. Вечернее платье Айрин выглядело слишком ярко, слишком индивидуально, слишком модно на фоне тонко рассчитанной старомодности Лаврового дома. Все взгляды устремились на нее. На какой-то момент она задержалась в дверях, затем увидела Питера и двинулась к нему; Питер направился ей навстречу.
Фредерика перехватила обоих под люстрой. К удивлению Питера, Фредерика была возбуждена, Айрин — безмятежно спокойна. Пока что все хорошо, подумал он, уповая на то, чтобы Диана поскорее присоединилась к ним и отвлекла всеобщее внимание. Сердце его гулко стучало. В гостиной наступила тишина.
Питер так и не мог вспомнить впоследствии, каким образом Айрин это удалось, но так или иначе за несколько минут искусного маневрирования она оказалась перед Блэзом и совершила свою первую ошибку: она прервала его. Протянув руку, она сказала:
— Здравствуйте, мистер Сэнфорд.
— Ты помнишь, Блэз… — поспешно начала Фредерика, но было уже поздно. Блэз медленно взял руку Айрин и сказал:
— Здравствуйте, миссис Блэк. Очень рад, что вы смогли прийти.
— Да нет же, Блок! — весело воскликнула Айрин, и это была ее вторая ошибка. Питер обливался потом.
— Ну да, — сказала Фредерика. — Универсальный магазин, я его так люблю. Ну ты же знаешь, магазин Блока.
— Виноват… Да, конечно. — Блэз выпустил руку Айрин.
Неотвратимо нацеленная на катастрофу, Айрин совершила третью ошибку. Она обвела взглядом гостиную.
— Боже милостивый, — громко сказала она, — я не была у вас… pas depuis longtemps[80].
Все взоры вновь обратились на нее. Питер взглянул на Диану; ее глаза были закрыты.
— Что такое? — не менее громко спросил Блэз. И, как Питер и ожидал, Айрин повторила французскую фразу. Европейцы стали пересмеиваться. Совершенно не отдавая себе отчета в производимом ею впечатлении, Айрин перевела Блэзу свои слова. Но прежде чем она могла навредить себе еще больше, Фредерика взяла ее под руку и увела. В другом конце комнаты Люси Шэттак сложила лорнет и сказала что-то своему мужу. Тот улыбнулся. Родилась новая вашингтонская легенда.
Диана подошла к Питеру — увы, слишком поздно.
— Почему ты не вмешался? — без всякой логики спросила она.
— А что я мог поделать? — Вдохновленный Айрин, он процитировал по-латыни: «Тех, кого боги хотят погубить, они лишают разума» — и тут же перевел.
— Спасибо, милый. — У Дианы испортилось настроение. — Теперь, когда твой отец так царственно ее обхамил, плакали наши денежки.
— К счастью, мне кажется, она вовсе не понимает, что ее обхамили.
— Она может вести себя ужасно, но она не глупа.
— В этом-то все и дело. Неужели не ясно? Отец ведет себя именно так, как она и ожидала. Если бы он был настроен миролюбиво, он не произвел бы на нее впечатления, а в таком случае ей незачем было бы сюда стремиться, и вот тогда уж действительно мы остались бы без журнала.
Диана сомневалась, так ли это. Но Питер был уверен, что это действительно так. Он присоединился к Айрин, которая явно выбрала для себя компанию европейцев, посмеивавшихся над ее французским.
— Я часто виделась с вашим послом Клоделем. Вы с ним знакомы? — Похоже было, собеседник знал его лишь понаслышке. — Он не пользовался у нас популярностью, helas[81]. У него была привычка читать после обеда свои стихи, а мы, вашингтонцы, и вообще-то не любим стихов, а уж французских и подавно. Мы варвары.
Это прошло хорошо. У Айрин была еще возможность спастись. Питер хотел помочь ей.
— И еще, при нем плохо кормили, и это была сущая трагедия, потому что ваше посольство — единственный приличный французский ресторан во всем городе. — Шутка вышла плоской, и Айрин бросила на него быстрый сожалеющий взгляд, как бы желая сказать: прибереги-ка лучше эти штучки для своих родителей.
— Вы любите Сен-Джон Перса? — спросила она француза, который опять-таки знал о нем лишь понаслышке.—Ну, конечно же, вы его читали. — Французу стало явно не по себе. Оказавшись в своей стихии, Айрин принялась цитировать Сен-Джон Перса по-французски, и, хотя произношение у нее было самое причудливое, видно было, что она отлично знает предмет. Питер поспешил смыться.
За обедом слева от Питера оказалась черноволосая девушка с бледной кожей, продолговатыми темными глазами и таким тихим голосом, что ему приходилось напрягать слух, чтобы разобрать, что она говорит.
— Похоже, вы меня не помните?
Он ответил, что не помнит, и увидел пустое место на той стороне стола: Инид еще не приехала.
— Я Элизабет Уотресс. — Это имя ни о чем ему не говорило. — Дочь миссис Шэттак. — Питеру вспомнилось, что первым мужем Люси был уроженец Нью-Йорка по фамилии Уотресс, который играл в поло и крепко выпивал: как-то раз, будучи не в духе, он выгнал Люси. Буквально через несколько недель она вышла замуж за Лоренса Шэттака и переселилась в Вашингтон. Поскольку Элизабет была моложе Питера, их пути никогда не скрещивались.
— Один раз мать привезла меня к вам на уик-энд, это было еще до войны, и мы с вами познакомились, только этого вы не помните. Но я тогда здорово отличилась. Поехала кататься верхом вместе со всеми, и моя лошадь — ее звали Антик — понесла. — Это происшествие Питер помнил. — Ваша сестра Инид схватила лошадь под уздцы и остановила ее. Если б не она, я бы наверняка разбилась. Она будет на обеде?
— Она задержалась в городе и приедет попозже, — небрежно отговорился Питер. В сущности, он испытывал облегчение оттого, что Инид нет на обеде: она бы не устояла перед искушением поиграть с Айрин, как кошка с мышкой.
Элизабет так ему приглянулась, что после закуски он не обратился, как положено, к даме справа, а продолжал болтать с ней, прихлебывая крепкий бульон с крошечными кусочками чего-то, напоминавшего по вкусу печенку; к бульону были поданы витые палочки из теста; он добродетельно съел всего одну палочку и отказался от хереса.
Элизабет не нравилось в колледже.
— Боюсь, это не для меня. Я хочу начать жить прямо сейчас. Школа для девушки — это всего лишь отсрочка, вот разве что кто очень способный, но я не из таких.
Болтая с Элизабет, он время от времени посматривал на Айрин, желая удостовериться, как идут у нее дела. А дела ее явно подвигались вперед. Она рассказывала про Вашингтон новоявленному министру, и, судя по его виду, рассказ производил на него впечатление. Неожиданно Элизабет спросила его про журнал.
— Откуда вы это знаете? — удивился он.
— Ах, мама и ее друзья только и говорят, что о журнале и о вас. — Ему льстила мысль, что он оказался в центре внимания взрослых. Он все еще не мог отучиться думать о себе как о мальчишке, не представляющем никакого интереса для взрослых. — Но они вообще любят говорить о вашей семье и Лавровом доме. — Его радость несколько померкла. Стало быть, им интересуются лишь постольку, поскольку он из Лаврового дома. Но ничего, скоро все переменится.
— Журнал будет социалистического направления. — Он машинально пустил пробный шар и при этом следил за выражением ее лица. Она внимательно слушала и ничуть не встревожилась.
— Жду не дождусь первого номера, — сказала она наконец.
— Я тоже, — сказал Питер. Вечер был еще не закончен. Айрин еще могла пойти ко дну, и тогда прощай сокровище.
— Я очень глупая, — неожиданно сказала Элизабет, налегая на семгу, но не притрагиваясь к фруктовому пюре, которое Питер так любил. — Вы должны вылечить меня от этого.
— Сомневаюсь, чтобы это было так. Но я берусь вас лечить.
Она рассмеялась каким-то особенно зазывным смехом, низким и искренне веселым. Но тут справа от него прозвучал суровый женский голос:
— Я не видела вас с самых пеленок. — И Питер послушно повернулся к одной из подруг матери. Он взял себе семги, но, памятуя о Скотти, не притронулся к фруктовому пюре.
После обеда Блэз предложил мужчинам немедленно присоединиться к дамам: у него важное сообщение для всех. Питер редко видел отца в таком хорошем, можно даже сказать, игривом настроении.
— Ма foi[82],— сказала Айрин, задержавшись в дверях. — Что бы это могло быть? Безоговорочная капитуляция?
— Их или наша? — Диана судорожно вцепилась в Айрин, словно желая провести ее по особенно бурному морю, но искательница приключений, пустившись во все тяжкие, уже не нуждалась в мелких буксирах, которые только что провели ее мимо предательских мелей в открытое море. Она увернулась от Дианы и взяла под руку новоиспеченного министра.
— В Вашингтоне вам обеспечен успех, у меня на это чутье. — Питер и Диана переглянулись, как заговорщики: неужели они выиграли?
— Это появится завтра в газете. — Громкий голос Блэза водворил в комнате молчание. Питер опустился на стул. На низеньком столике, рядом с ним, стояло серебряное блюдо с мятными шоколадными конфетами. Он воспринял это как дурное предзнаменование. Он больше не собирался ничего есть, и вот на тебе — конфеты. У него под ногами разверзся ад.
