Времени в обрез: ускорение жизни при цифровом капитализме - Джуди Вайсман
Можно взять и такой крайний случай сжатия времени-пространства, как финансы. Даже в этой сфере мы не находим нематериального мира Кастельса, в котором время, место и живые люди вытеснены виртуальными информационными сетями. На самом деле финансовый рынок опирается на материальную основу, имеющую физическую, техническую и телесную природу. Центры финансовой торговли — большие помещения, потребляющие огромное количество электроэнергии, идущей на охлаждение быстродействующих компьютеров. В этих помещениях немногочисленный персонал теряется среди рядов бесконечных компьютерных серверов и цифровых переключателей и километров кабелей, соединяющих эти серверы с аналогичными устройствами во внешнем мире. По современным стандартам очень крупный центр по обработке данных может представлять собой здание площадью 500 тыс. квадратных футов, потребляющее 50 мегаватт электроэнергии — такой мощности хватит, чтобы освещать небольшой город. Кроме того, с целью страховки от сбоев питания такие места оборудованы целыми батареями дизельных генераторов, выбрасывающих в воздух огромные объемы выхлопных газов. Эфемерный образ виртуальных данных, хранящихся в «облаке», опровергается грубой физической реальностью необходимой для этого инфраструктуры[25].
Более того, вопреки распространенным представлениям сверхбыстрое время реакции в реальности лишь повышает значение расстояний. Выясняется, что фирмы, занимающиеся сверхскоростным трейдингом, арендуют место для своих компьютерных серверов в тех же зданиях, где находятся биржевые машины, именно потому, что неподатливая физическая реальность колокации по-прежнему диктует людям свою волю. Для трейдеров принципиально важно опережать конкурентов на десятки микросекунд. И эта же самая техника, работающая в различных институциональных условиях, влияет на облик трейдинга самыми разными способами[26]. «Сколь бы красиво ни звучали восторженные речи о предельной „внеместности“ нашей цифровой эпохи, но если поднять занавес над сетями интернета, то окажется, что они точно так же привязаны к реальным физическим объектам, как любая железная дорога или телеграфная линия»[27].
Хотя и Кастельс, и Урри откровенно дистанцируются от технологического детерминизма, они не вполне преуспели в этом отношении. Порой они склонны говорить о влиянии электронных информационных систем, которое имеет серьезные «необратимые» последствия, влекущие за собой разрушительные социальные революции. Идея о том, что технические инновации — важнейшая причина социальных изменений, проходит у Кастельса красной нитью через весь его анализ сетевого общества. Вторя общей тенденции, просматривающейся в литературе о цифровых технологиях, он впадает в своей аргументации в крайности, полагая, что техника используется везде и повсюду одинаковым образом, революционизируя работу, досуг, образование, семейные взаимоотношения и идентичность личности.
По иронии судьбы эта разновидность технологического детерминизма страдает от отсутствия интереса к технике — к тому, как она реально работает, как она устроена и т. д. В этой главе я пытаюсь показать, что именно пристальное внимание к технологиям позволит нам увидеть, какое воздействие они оказывают на социальные взаимоотношения, интересы людей, историю и культуру.
Согласно подобным комментариям, современная эпоха оказывается эпохой происходящих в мире исторически беспрецедентных изменений. Тем не менее даже беглый взгляд на прежние периоды стремительных технических изменений позволяет увидеть, что аналогичным образом описывалось и их непреодолимое воздействие. Например, в конце XIX в. англо-американская культура была заворожена телеграфом и телефоном, которые позволяли обмениваться сообщениями моментально и без всяких усилий, уничтожая пространство при помощи времени. Более того, широкое распространение получила идея о том, что изобретатели опережают свое время и что наука и техника развиваются быстрее, чем способность человеческого общества усвоить их достижения. Как будет показано в следующей главе, ощущение возрастающей скорости или ускорения являлось ключевым аспектом высказываний на социальные темы по крайней мере начиная с XIX в.
Более того, подробная история техники сразу же приводит нас к выводу о том, что различные технологии влекут за собой разные последствия, по-разному воздействуя на разных людей в разные моменты истории. Так называемая инструментальная перспектива, о которой говорит Кэролайн Марвин — речь идет о том, что последствия диктуются инструментами, — оказывается слишком узкой, поскольку даже история электронной техники сводится не столько к росту технической эффективности связи, сколько к смене арен для торга по вопросам, принципиально важным для течения социальной жизни, включая то, кто здесь свой, а кто — чужой, кто имеет право голоса, а кто не имеет, у кого есть авторитет и кому можно верить. Изменения в плане скорости, пропускной способности и эффективности коммуникационных устройств мало что говорят нам относительно этих вопросов. В лучшем случае они складываются в покров функциональных смыслов, под которым могут беспрепятственно выстраиваться социальные смыслы[28].
Я намереваюсь рассмотреть, как цифровые технологии формируют наше ощущение времени, не поддаваясь всеобщей одержимости новизной. Внимательно наблюдая за развитием технологий, я скептически отношусь к заявлениям общего плана, принимающим форму масштабных, всеохватных речей о постиндустриальном, информационном, постмодернистском, сетевом обществах. Такие теории, как правило, принимают форму «техноэпосов, провозглашающих техноэпохи», а время рассматривается в них как эпифеномен, не имеющий серьезного содержания[29]. Я ни на мгновение не собираюсь преуменьшать значения социальных теорий, но в то же время моя феминистская чуткость заставляет меня помнить о ситуативном и случайном характере претензий на правду/истину и необходимости остерегаться «уловок бога»[30].
Как я уже намекала, нашему пониманию динамики ускорения в наибольшей степени отвечают конкретные и эмпирические исследования, локализованные в конкретном социальном окружении, где подобные явления наблюдаются наиболее четко. Поэтому я решила посвятить последующие главы изучению того, как техника формирует наше практическое восприятие, идеи и опыт проживания социального времени в повседневной жизни. Такой подход позволит нам рассмотреть весь диапазон положительных и отрицательных последствий ускорения темпа жизни в современную эпоху, ту степень, в которой это имеет место, и неравномерность распределения этих процессов.
Нигилизм скорости
Сначала имеет смысл сделать паузу и обратиться к творчеству французского философа Поля Вирильо, для которого вопросы скорости и техники имеют ключевое значение. Его «дромология» (от греческого слова δρόμος — «бег», «путь») — теория о природе скорости, условиях ее возникновения, о том, какие изменения она претерпевает и какие последствия влечет за собой. Как считает Вирильо, «скорость, культ скорости являются пропагандой прогресса», и их последствия сокрушительны. «Сегодня мы вступаем в пространство, представляющее собой пространство-скорость… Это новое иное время — время электронных взаимодействий, высокотехнологичных механизмов, и потому человек присутствует во времени такого рода не посредством своего физического присутствия, а посредством программирования»[31]. Если в этом мире существует страх, считает Вирильо, то это страх перед
